Ищу классного парня - Диана Кизис

– Ты любишь Джейми, правда?

– Больше всего на свете.

– Тогда ты не совершаешь ошибку.

Несколько минут мы ехали молча. Только я начала напевать знакомую песню, которую передавали по радио, как Одри прорвало.

– Думаешь, Джейми классный?

– По-моему, Джейми очень классный, – сказала я. – У него такие большие глаза. И… он в очень хорошей форме.

– Ты бы занялась с ним сексом?

Мне не пришел в голову подходящий ответ на этот вопрос.

– Ну, если бы ты меня не знала. Если бы ты познакомилась с ним где-нибудь на вечеринке.

– Ты занималась с ним сексом?

– Естественно.

– И тебе это нравится?

– Да.

– Вот и все.

– Но… хм. Честно говоря, хм, у нас не доходит до… – Одри заправила за ухо выбившуюся прядку волос.

– Не доходит до чего?

– Не заставляй меня это говорить! – Она показала на свой зад. – Ты знаешь…

– Он не лижет твою киску?

– Бен-джа-ми-на! (Этот ответ я получаю всегда, когда мы с Одри разговариваем о сексе.)

– А что? Не надо так пугаться. Ты сама подняла эту тему.

Она прокашлялась.

– Ну, то есть… Может, он бы и согласился. Если бы я попросила. Но я не просила.

Она внимательно осмотрела ноготь с идеальным маникюром и снова положила руки на колени. Мы остановились на светофоре. Ее кольцо от «Тиффани», подаренное в честь помолвки, переливалось темным блеском. У нее была чистая кожа и прозрачные голубые глаза, а серые брюки великолепно сочетались с гладким черным кардиганом. Я могла бы потратить все свое время, пытаясь стать похожей на Одри, но эти попытки были бы обречены на провал. В моей жизни слишком много беспорядка. Какая она еще юная!

– А ты позволяешь парням… делать это? – спросила сестра.

– Да. Всем, кто предлагает.

– Пф, – фыркнула она и улыбнулась, по-моему, впервые за весь день.

Мы припарковались у «Сада Купидона». Когда мы вошли, Одри сообщила томящимся в ожидании продавщицам, что я и есть невеста.

– Одри, – начала я. – Какого…

Но прежде чем я успела возразить, одна из девушек затолкнула меня в примерочную, стащила с меня блузку прямо через голову и начала снимать мерку, задавая вопросы о женихе. Я сочиняла ответы на ходу. У него собственная компания по производству одежды, сказала я. Еще он художник-график, добавила я. Он высокий и худой. У него шикарный дом в горах. Мы собираемся провести медовый месяц в Африке, и у нас будет двое детей:

Курт и… м-м-м… Кортни[38]. Ну разве не прелесть? Прелесть, правда?

Одри начала бросать в проход одно свадебное платье за другим. Я примерила пять штук от Веры Вонг, прежде чем мы нашли то самое Платье. Им оказалось изумительное кремовое чудо без бретелек от самого Кристиана Диора, с юбкой пышнее самых пышных юбок на свете. Сзади его обвивали огромные центифолии из бледно-розового шелка. Оно было вызывающим. Оно было эффектным. Оно было безнадежно романтичным. Продавщица вывела меня из примерочной и заставила взобраться на маленький пьедестал напротив зеркала. Я посмотрела на свое отражение и зарыдала.

– Мне нравится! – крикнула я сестре, которая тоже расплакалась, но все равно весело хлопала в ладоши. – Мне определенно нравится!

Продавщица подала мне бумажный носовой платок.

– Пожалуйста, милая, – сказала она, – только не на платье.

Немного позже за мной заехал Макс. Когда я открыла дверь, он протянул мне букет гвоздик и пакет с эмблемой «СУПЕР-ГИПЕР-ПУПЕР» со словами:

– Это тебе, моя дорогая.

«Откуда он берет такие слова? – подумала я, принимая пакет и провожая Макса в гостиную. – «Моя дорогая». «Солнышко». Если он назовет меня «куколкой», я растворюсь в луже слезливой женской сентиментальности». Я едко заметила, что сейчас не модно дарить гвоздики. Макс просто пожал плечами и сказал:

– Если ты знакомишься с парнем из Огайо…

Я открыла пакет и увидела темно-синюю футболку. На груди был изображен толстый, улыбающийся китайский Будда, а под ним стояла подпись, выполненная в восточном стиле: «ПОГЛАДЬ МОЙ ЖИВОТ, И ТЕБЕ БУДЕТ ВЕЛИКОЕ СЧАСТЬЕ».

– Мне нравится, – сказала я и, помедлив, добавила: – Но на что это ты намекаешь?

Макс улыбнулся и погладил мой живот.

– Это просто на счастье. Пойдем. А то опоздаем.

Мы собирались в «Космодром» на группу, которую я никогда не слышала и которая называлась «Нью еар». По дороге Макс объяснил, что это яркие представители заумного инди-рока, двое из которых раньше были членами команды «Бедхед». Все музыканты «Нью еар» воспринимали музыку так же серьезно, как любой студент Джульярда[39]. Между прочим, ударник был другом Макса и иногда заходил к нему, чтобы получить пару подарков от « Супер-гипер-пупер». У меня разыгралось любопытство, и я спросила Макса, как он открыл собственное дело. Он сказал, что учился в Школе дизайна Род-Айленда, но теория его совсем не интересовала, и он перестал туда ходить. Он занялся бизнесом, имея двадцать тысяч долларов. Эти деньги удалось наскрести с помощью друзей – профессиональных скейтбордистов. Теперь, по моим подсчетам, «Супер-гипер-пупер» стоила намного больше. Однако дом он снимал. Макс сказал, что пока не готов покупать недвижимость. Все деньги он вкладывал в бизнес. Этим и объяснялось наличие соседей по дому, Сета и Стюарта (Макс называл их Фред и Барни[40]). Я поняла, что Макс живет не один, как только оказалась у него дома: о том, что у него есть соседи, я догадалась, увидев коробки из-под пиццы и фотографию Бритни Спирс, наклеенную на холодильник. Но их самих я так и не увидела. Я была всецело поглощена Максом, его карьерой, каждым светлым волоском на его голове…

– Почему у тебя нет подружки? – спросила я.

– О Боже! У меня нет подружки, с тех пор как я окончил школу. – Он засмеялся. – И меня это устраивает. Хотя, знаешь, я терпеть не могу спать один.

Я косо посмотрела на него, как это умею делать только я.

– И не мечтай.

Когда мы вылезли из машины, Макс взял меня за руку и мы пошли в клуб. Я показала вышибале удостоверение личности. И тут увидела нечто из ряда вон выходящее: документы Макса были поддельными.

Нет, я, конечно, видела фальшивые документы и до этого. Чтобы оплатить последний год обучения в колледже, я по вечерам работала в баре. Мне до смерти надоело подтирать блевотину, поэтому я вырезала фальшивые удостоверения, вешала их на стену за стойкой и украшала большим красным бантом. Пожалуй, только тогда я чувствовала себя сносно, к тому же это очень веселило посетителей. Но этот громила даже не заметил, что права Макса, выданные в Аляске, были заламинированы, хотя в Аляске уже давно не ламинируют документы. Я посмотрела на Макса, словно хотела спросить: «Что происходит?» Он и бровью не повел.

В баре я, как обычно, заказала шотландское виски с содовой. Макс ограничился «Спрайтом».

– Итак, – сказала я, сверля его взглядом, – ты бывший заключенный?

– О чем это ты? – не понял он.

– Ты находишься в бегах? В розыске? Скрываешься по программе защиты свидетелей?

– Да нет же. Почему ты спрашиваешь?

– Ну, – я понизила голос до шепота, – у тебя же поддельные права.

– И что? У тебя совсем недавно были такие же.

Он смотрел на меня так, словно я вела себя очень странно, и покусывал соломинку от «Спрайта». Я смотрела на него так, словно он вел себя очень странно, и чувствовала, как на ладони конденсируется влага от холодного стакана с виски. «Зачем мне шесть лет пользоваться фальшивыми правами? – подумала я, потянувшись за салфеткой. – Зачем мне подделка, если я уже достаточно взрослая, для того чтобы…» И тут меня осенило.

– Макс, сколько тебе лет?

– Бен, а сколько лет тебе?

Меткий удар. Я прищурилась и сказала:

– А как тебе кажется?

– Не знаю. Я об этом не думал. Двадцать три? Я покачала головой. Плохо дело.

– Ну ладно… двадцать два… Двадцать один? – Он улыбался.

Ничего хорошего. Ничего хорошего. Ничего хорошего.

Я предложила назвать свой возраст одновременно.

– Идет, – согласился он. Казалось, ему было не по себе.

– Хорошо, на счет три. Считаешь ты.

Макс поднял три пальца. Загнул один, второй, третий, и я заорала:

– Двадцать семь!

Макс молчал.

– Двадцать семь! – еще раз прокричала я, пытаясь не терять чувства юмора. – Макс… твоя очередь.

Он кисло улыбнулся.

– Хорошо. Только без истерики. Ничего страшного не происходит.

– Говори.

– Мне двадцать.

Мне потребовалась минута на то, чтобы закрыть рот: моя челюсть отвисла до самого стола.

– Ты шутишь.

– Я не шучу, когда речь идет о таких вещах.

– Тебе двадцать?!

– Да.

– Двадцать.

– Именно.

– Двадцать.

– М-м-м, ты не против, если я тебя оставлю на секунду? – Я не знала, куда пойти, поэтому бросилась в туалет, по пути опрокинув чью-то кружку с пивом и даже не остановившись, чтобы извиниться. Я хотела умыться холодной водой. Но когда я добралась до раковины, то поняла, что не могу этого сделать – размажется макияж. Вместо этого я закурила сигарету в туалетной кабинке. Мне было интересно, приходят ли кому-то еще в голову такие мысли, как мне: «А это для вас, миссис Робинсон, Иисус любит вас больше, чем вы думаете…»[41]