Желтые перчатки - Анна Дубчак

В кровати она оттолкнула Игоря от себя и, уткнувшись лицом в подушку, разрыдалась. Она поняла, что он уже не принадлежит ей, что он теперь никогда не войдет в эту спальню, чтобы удовлетворить свое желание… Потому что как раз этого желания-то у него уже и не было. Он желал другую женщину. Валентину. У нее было другое тело, другой запах… Он любил ту, другую…

Это была почти смерть.

Два дня ушло на переезд. Сергей Костров объяснил свое решение переехать в ЕГО квартиру тем, что хотя бы за пару дней до свадьбы Валентине надо привыкнуть к своему новому жилищу, как он выразился «прижиться»… На самом-то деле все обстояло несколько иначе. В тот вечер, когда Сергей увидел ее лежащей в ванне и находящейся в состоянии, близком к неврастении, он, уложив ее в постель и напоив вином, выспросил все, что произошло с ней двое суток назад… И Валентина, которая была настроена и по трезвому-то рассказать Кострову о своем решении остаться с Невским, выпив вина, захлебываясь слезами, искренне рассказала ему о том, как прождала Невского «три часа!» в подъезде… Она, рыдая на груди Сергея, спрашивала его, теребя за ворот и раскачиваясь всем телом в разные стороны, словно укачивая себя, «почему он не пришел?»…

А потом уснула.

А утром от стыда отвернулась к стене и тихонько плакала, вспоминая свое, теперь уже двойное унижение: первое – это когда к ней не вернулся Невский, а второе – когда ей пришлось рассказать об этом Кострову.

– Тебе лучше уйти… Я изменила тебе, Сережа… Ты прости меня, пожалуйста, но я теперь не могу здесь оставаться… Я найду квартиру и сразу перееду.

– Ты никуда не поедешь. То, что с тобой случилось, бывает… бывает… с неискушенными женщинами… Но теперь, когда ты здесь, со мной, ты должна пообещать мне, что такого не повторится…

– Это ни к чему… Все кончено. Это ты просто говоришь так, а на самом деле не простил меня. Это НЕВОЗМОЖНО простить. А уж жалости-то я тем более не потерплю.

– Ты не хочешь принять мое прощение и выйти за меня замуж?

– Да пойми ты! – Она наконец повернулась и села на постели. С опухшим от слез и сна лицом она походила совсем на девочку. Растрепанные волосы рассыпались по обнаженным плечам, некогда черные глаза посветлели, словно выцвели от слез, а верхняя губа трогательно приподнялась, открывая два передних ровных зуба… Она была так хороша, что Костров решил про себя, что никогда, даже если случится что-нибудь подобное, не расстанется с ней… Тем более что если с ней действительно (хотя не дай бог!) случится нечто подобное, она же сама во всем и признается… Качество редкое, но мучительное для мужчины: с одной стороны, его обезоружит такая искренность, но с другой – заставит находиться в постоянном напряжении и ожидании новой измены… Это ситуация для французских романов или

для любителей острых ощущений. Быть может, для любовников такая формула общения была бы идеальна, она бы держала обоих в тонусе и вносила в жизнь элемент новизны и чего-то этакого, порочно-приторного, возбуждающего… Но в супружеских отношениях, о каких мечтал Костров в отношении Валентины, такая искренность, служащая прикрытием элементарного распутства, была недопустима.

– Да пойми ты! Я же не смогу теперь смотреть тебе в глаза… Кроме того… – И тут она замолчала, испугавшись той непоправимости, которая может возникнуть, стоит ей только закончить фразу: «Кроме того… я люблю его…» Она поняла, что после того как произнесет эту фразу, сразу же потеряет единственного друга… Инстинкт самосохранения не позволил ей произнести эти слова. Она оставила их внутри и даже сложила руки на груди, словно боясь, что эти слова все же вылетят… – Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы ты в минуты раздражения или плохого настроения упрекнул меня в измене…

– Ты не углубляйся в эти моральные дебри, а лучше ответь мне прямо: ты выйдешь за меня замуж? Ты все еще хочешь быть моей женой? Ты обещаешь мне, наконец, впредь не поступать так…

– Нет, я не могу тебе ничего пообещать… – Она подняла на него полные слез глаза. – Я не могу тебе лгать… Ведь я все эти годы думала, что знаю себя, а оказалось, что это не так… Это со стороны тебе могло показаться, что я совершила безрассудный поступок, проведя ночь в гостинице с незнакомым мне мужчиной… Да и я сама бы раньше именно так оценила свои действия… Но поверь, Сережа, я отдавала себе отчет… Я хотела этого, я…

Она закрыла глаза, представив себе Невского, обнимающего ее в гостиничном номере, на гостиничной кровати, Невского, раздевающего ее… Она почувствовала, как щеки ее запылали.

– Нам надо расстаться…

– Но ведь он же бросил тебя! Он негодяй, каких много…

– А что, если он умер? – Она открыла глаза и ахнула. – Как это я сразу не подумала? Но тогда бы я увидела врачей, садящихся в лифт… Нет, все было тихо… Понимаешь, я должна убедиться в том, что он сам не захотел прийти… Это очень важно…

– И тогда ты успокоишься?

– Да… Тебе, верно, смешно все это слышать… А теперь уходи… Я не могу, я не знаю, как себя вести… Я не знала, не знала… – и она снова зарылась лицом в подушку. Поза ее была столь беззащитна, что Костров, вдруг в полной мере ощутив всю свою власть над этой женщиной, забыл на какое-то время о том, что она два последних дня провела в объятиях другого мужчины… Он не мог представить ее лежащей в постели с кем-то другим, а потому повел себя так, как вел обычно… Откинув простыню, он обнял Валентину сзади и прижавшись к ней, зашептал что-то о своей любви, желании, о том, какая она теплая и гибкая, и что ушки-то у нее розовые и волосы как шелк, и что он уже не может без нее… Сергей не мог видеть ее лица, как не видел никогда и до этого дня… Он, закрыв глаза, наслаждался ее телом, чувствуя себя в нем полным хозяином, собственником…

А она, стиснув зубы, тихо плакала, упираясь лицом в душную подушку и давясь слезами, и при каждом толчке тела Сергея, которое теперь соединилось с ее телом, ужасалась при мысли, что теперь изменяет Невскому… Инстинктивно Валентина ждала, что с ней произойдет то, что происходило всякий раз, когда она занималась этим с Сергеем, но тело ее, находясь в физическом подчинении, отказывалось подчиняться в любви…

Ее тело уже перестало любить его тело. Она жаждала другого тела. Она хотела Невского и за ночь с ним предала бы всех…

– Это безнравственно, – сказала она, когда Сергей уже направлялся в ванную.

Он замер на пороге и переспросил ее:

– Что ты сказала?

Она откинулась на подушки и, оказавшись на спине, тяжко вздохнула:

– Я сказала, что у меня ничего не получилось… Ведь ты же должен знать?

– Но у тебя и раньше ничего не получалось – не получалось, а потом… получилось… Просто это нервы… Мы повторим это вечером… – И он ободряюще улыбнулся ей.