Десантура-1942. В ледяном аду - Ивакин Алексей Геннадьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из обозников был с черной повязкой на глазу.
«Словно пираты Стивенсона…» – вспомнил Шемякин читанную еще в детдоме книжку. И стал отползать назад: «Да где же батальон?»
Дозорных было трое – почти все отделение. Четвертый был послан в расположение батальона за помощью. А немцев было десять…
Шемякин осторожно показал ладонью – назад! назад!
Нельзя себя обнаруживать, сейчас батальон подойдет. Уроем рыла фрицам!
Ефрейтор спрятался за большущей, из-под снега торчащей корягой. Осторожно высунул обмотанный бинтами ствол винтовки между корнями. Немцы были совсем рядом, еще метров пять и…
Немец с повязкой на глазу – Шемякин мысленно назвал его Сильвером, правда, тот был одноногий, но какая разница в принципе-то? – вдруг рявкнул чего-то. Обозники остановились и начали раскидывать снег в стороны.
«Захоронка у них тут, что ли?» – подумал Шемякин. И тут его ожгло мыслью. Посыльный умчал в батальон, чтобы сообщить, что обоз уходит по дороге к Опуево. Наверняка подмога пошла южнее, чтобы перехватить немцев. Кто же знал, что тыловики остановятся тут, прямо напротив дозора ефрейтора Шемякина?
Слева рядовой Юдинцев, справа рядовой Колодкин. Три капризных «светки» в руках и девять гранат в подсумках. И прямо перед ефрейтором немцы какой-то клад копают…
Ждем, ждем, ждем…
Даже есть перехотелось. И жарко стало…
Ага! Вот и клад!
Один из фрицев наткнулся на что-то под снегом. Откинул лопату, встал на коленки и стал выдергивать что-то… Потом крикнул по-своему. Один из немцев, стоявших рядом, вытащил из-за пояса топор и протянул стоящему на коленях. Тот стал яростно рубить это «что-то». По лесу прокатилось глухое эхо ударов, а по снегу полетели странные красные щепки. Немцы засмеялись, показывая на них.
Шемякин приложился поудобнее к прикладу.
Наконец, фриц утер пот со лба и отдал топор. Потом вытащил что-то черное, непонятное из сугроба…
Лошадь! Ей-богу, лошадь!
Фриц держал в руках промерзлую лошадиную ногу.
Одноглазый что-то буркнул, и обозники в ответ ему радостно захлопали друг друга по плечам.
Только сейчас Шемякин заметил, что немцы исхудавшие – впалые щеки, ввалившиеся глаза, острые носы.
«Тоже, суки, жрать хотят…»
– Helmut! Kurt! Hainz! Komm zu mir! Alle, alle! – крикнул одноглазый. С дороги прибежали оставшиеся при санях ездовые.
Немцы сноровисто обдергали сухие ветки с придорожных елок и развели костерок. Один топориком вырезал из лошадиной ноги куски мяса и надевал их на веточки, раздавая своим «фройндам».
«Шашлык, твари, делать будут…» – сглотнул ефрейтор тягучую слюну.
Мясо, съеживаясь, ароматно зашипело на трещащем огне…
Последний раз шашлык он ел в июне сорок первого. И запивал разливным холодным пивом. Первую зарплату с парнями отмечал, ага… Потом еще со Светкой познакомился… Тогда вот в руки не далась, да, а сейчас вот другая «светка» в руках…
Бах! Бах! Бах! – резко хлопнуло откуда-то слева.
Немец, только что тянувший ко рту веточку с мясом, упал, ткнувшись лицом в костер.
Шемякин сначала выстрелил в толпу заоравших немцев. А потом вскочил на колени и снова выстрелил.
Потом присоединился к стрельбе и Колодкин.
В течение секунд двадцати все было кончено. С расстояния в пять метров из «СВТ» промахнуться невозможно. Гансы лежали, окрашивая кроваво-красным паром истоптанный снег. Кто-то из них стонал, кто-то хрипел. Видать, пуля попала в горло. Точно. В горло. Вон, лежит, качается с боку на бок, пытаясь остановить кровь.
Шемякин отопнул фрица, чтоб не мешался.
Выл тот, который упал лицом в костер. Багровые пузыри надувались по щекам. Он пытался стереть их, но лишь размазывал вытекшие глаза по лицу.
Бах! – и обожженный фриц успокоился, разбрызгав мозги по снегу.
– Юдинцев! Скотина! – Шемякин развернулся лицом к здоровяку Сашке Юдинцеву. – Кто стрелять разрешил! Ща как дам!
Двухметровый десантник виновато загудел в ответ:
– Дим, а че они жрать начали…
– Дубина ты, Юдинцев! И ты, Колодкин, дубина! – развернулся командир отделения к Сашке Колодкину.
– А я-то что? – удивился рядовой Колодкин.
С Юдинцевым они были похожи как близнецы – одного роста, косая сажень в плечах. Винтовки в их руках казались пистолетиками из детства.
– Ничего, – буркнул Шемякин и выстрелил в затылок зашевелившемуся было немцу. – Фрицы мясо не дожарили.
А потом присел на корточки и взял из руки убитого немца обгорелую палочку с кониной и, стряхнув его кровь с мяса, стал жевать.
– Соли не хватает… Чего стоим, кого ждем?
Бойцы жадно, почти не жуя, стали сметать полусырое лошадиное мясо.
– Вкусно-то как… – пробурчал набитым ртом Юдинцев.
– Мугуммм… – промычал Колодкин, хватая очередной кусок.
Шемякин утер рот испачканной углем рукой и уселся на еще теплый труп одноглазого немца.
– А вот я настоящий шашлык ел, когда….
Договорить он не успел – прямо перед ним упала немецкая граната с длинной ручкой.
Шемякин успел вспомнить, что у «колотушки» длинный запал, что ее можно схватить и кинуть обратно, и даже протянул руку, чтобы схватить ее. И еще успел услышать шипение запала, и увидеть, что у Юдинцева выпал из открытого рта кусочек мяса – надо бы отматерить его за это! Но сделать ничего не успел, потому как в глазах полыхнуло белым пламенем.
Двое немецких ездовых терпеливо дожидались своей очереди, охраняя сани обоза. На этом месте в ноябре сорок первого года полег эскадрон красных. Конины должно было хватить на целый полк…
Когда вспыхнула стрельба, они скатились на другую сторону зимника. Разглядев, не мудрствуя лукаво, что русских диверсантов всего трое, метнули две гранаты, а потом вскочили – каждый на свои сани – и помчались обратно в расположение.
Третий же батальон, развернувшись на звук выстрелов, прибыл на место боя минут через десять. Захваченных живых лошадей, не раздумывая, пустили на мясо. А потом выкопали и осенних лошадей, стараясь не путать их со всадниками.
«Господи, только бы не сибироязвенные…» – молились про себя в медсанбате… А военврач второго ранга Попов умолял:
– Варите как можно дольше, ребята! Варите как можно дольше!
8
А вслух подполковник Тарасов сказал:
– Понимаю, что вермахт сейчас стоит в Демянске, а не Красная Армия в Танненберге.
– Этого никогда не будет! – презрительно дернул щекой фон Вальдерзее.
– Не знаю, герр обер-лейтенант, будет или нет. Сейчас меня другое интересует. Более насущное, – Тарасов вдохнул полной грудью: «Начнем потихонечку?»
Юрген прищурился:
– Что именно?
– Моя дальнейшая судьба…
Обер-лейтенант помолчал. Внимательно посмотрел на подполковника. Потом тихо так сказал:
– Николай Ефимович… Я не могу вам сейчас обещать ничего. Все зависит от этого, – он приподнял листы бумаги и слегка потряс ими, – понимаете меня?
– Конечно.
– Тогда… Тогда расскажите о принципах взаимодействия с другой бригадой. Со второй, если не ошибаюсь?
– С двести четвертой…
– Да, с двести четвертой. Извините, – тонко улыбнулся лейтенант. А Тарасов едва заметно покачал головой:
– Вторая бригада должна была атаковать Лычково с тыла. Не знаю, как уж у них это получилось…
– Никак. Бригада была разгромлена, – не поднимая головы от протокола допроса, сказал фон Вальдерзее. Спокойно так сказал. Между делом. И почему-то Тарасов ему поверил.
– Двести четвертая бригада под командованием…
– Под командованием?
– Майора Гринёва.
Лейтенант удивленно поднял голову:
– Пленные из двести четвертой показывают, что Гринёв был подполковником…
– Нет. Майор. Его разжаловали осенью прошлого года. За что – не знаю. Не вдавался в подробности.
«Интересно… Поверит или нет?»
Лейтенант вроде бы поверил:
– Так, так… Продолжайте…
– Должна была выйти к месту сосредоточения бригад на болоте Невий Мох. После соединения общее руководство операцией должен был принять Гринёв.
