Поиск-85: Приключения. Фантастика - Герман Подкупняк

— Ты что, дядя? Заболел? — участливо обернулся к нему стоящий впереди чернявый парень в выцветшей пилотке.

— Да так, ничего, — очнулся Коробов. — Задумался немного.

— Голову-то прикрой, — знающе посоветовал тот. — Удар может хватить.

Солнце стояло в зените. Пахло потом, нестиранными бинтами и хлевом. Комендант лагеря обожал парное молоко и держал в лагере трех коров.

Коробов в который уже раз вспомнил все, что произошло с ним в те первые дни гитлеровского нашествия.

…Под монотонный гул летевших на Минск «хейнкелей» Андрей уговаривал мать уехать вместе с ним, но та ни в какую не соглашалась:

— Здесь отец твой лежит. С ним останусь, — твердила мать. Когда он, наконец, убедил ее, и мать наспех засобиралась в дорогу, было уже поздно.

Единственную полуторку, присланную из райцентра за сельскими активистами, в щепы разнес немецкий снаряд. Хорошо еще, что люди не успели залезть в кузов и никого не зацепило осколками. Шофер, за минуту до попадания зачем-то выскочивший из кабины, теперь в диком изумлении глядел на обломки машины и отчаянно ругался. Коробов бросился искать подводу и увидел красноармейцев. Бойцы во главе с младшим политруком занимали оборону. Двое с ручным пулеметом забежали к ним во двор. Коробов догадался зачем: с материнского огорода хорошо просматривался проселок, на который могли свернуть немцы, встретив заслон на главной улице села.

Коробов вернулся в хату и заставил мать спуститься в подпол: со стороны дороги уже раздавался рев мотоциклов, — выскочил на улицу и залег под деревом возле ближайшего красноармейца, совсем молоденького конопатого паренька.

Немцы шумно въехали в село и остановились. Это была разведка.

Сидевший в коляске первого мотоцикла поднял к глазам бинокль и осмотрелся по сторонам. Село, как вымерло. Заходящее солнце слабо поигрывало бликами на линзах. Немец удовлетворенно опустил бинокль. Мотоциклисты на всякий случай полоснули вдоль улицы из автоматов, лихо развернулись и исчезли за бугром.

— Сейчас пойдут, — ни к кому не обращаясь, сказал красноармеец и поудобней перехватил ложе винтовки. Коробов ясно видел стекавшие по его лицу капли пота.

Паренек был прав. Через несколько минут на бугре показались бронетранспортер и два грузовика с пехотой. По обочинам, строго в ряд, держались мотоциклисты.

Колонна втянулась в село на три четверти, когда раздался глухой, но мощный взрыв. В бронетранспортер метнули связку гранат, и он опрокинулся набок. С часовенки по фашистам ударил «максим». Грузовики остановились. Под огнем немцы выпрыгивали из кузова. Стоял грохот гранатных разрывов и визг пуль. Резко застучали немецкие автоматы.

— Так вас, гады! — кричал конопатый красноармеец, крепко ухватив свою вздрагивающую при стрельбе винтовку. Потом он вдруг всхлипнул и ткнулся лицом в траву. Из-под пилотки, набирая силу, потянулась черная струйка.

Это была первая в войне смерть, которую Коробов увидел своими глазами. Почувствовав, как захолонуло сердце, и сам еще полностью не осознав неожиданное свое решение, Коробов потянул винтовку из каменеющих рук бойца, перезарядил ее, прицелился в кучу мышиных мундиров и нажал на спуск. Винтовка послушно выстрелила, толкнув его в плечо, и Коробов, наконец, ощутил себя не потерянным отпускником, а солдатом, занявшим место среди своих. Все стало просто и определенно.

На бугор вылез танк и блеснул вспышкой. Снаряд попал в часовенку, и строчивший оттуда «максим» захлебнулся. Немцы, делая короткие перебежки, пошли в атаку. С огорода донесся дробный стук «дегтярева». Потом и он замолк.

«Так, — подумал Коробов и зачем-то поглядел на свои разбитые часы. — Значит, конец».

Кто-то тронул его за ногу. Коробов обернулся — это был младший политрук. Гимнастерка на его левом плече почернела от крови.

— Все, — прохрипел он. — Мы отходим. Пойдешь?

Как им удалось выбраться из окруженного села, Коробов помнил плохо.

Озлобленные гитлеровцы в темноте потеряли ориентировку и атаковали собственную роту. В этой стреляющей во все стороны неразберихе младший политрук нашел просвет и вывел Коробова в редкий лес. Позади горело село: Андрей Иванович вспомнил о матери и обхватил голову руками.

Наутро они наткнулись в лесу на разбитую снарядом повозку. Подле нее валялись гимнастерки, брюки, сапоги…

— Слушай, Андрей Иванович, — заговорил политрук, — скинул бы ты свою рубаху. Демаскирует она нас, хоть и грязная. Одевай-ка военное. Неизвестно, на кого мы наткнемся… В гражданском да с винтовкой в руках они тебя примут за райкомовца и сразу пристрелят.

— А я, Петро, и есть член райкома, только далековато отсюда, — сказал Коробов. — Работал начальником цеха большого завода.

— Об этом помалкивай, — посоветовал политрук. — Попадемся немцам — говори, что мобилизованный. Рядовой. Все есть шанс в живых остаться.

— А как же ты? — спросил Коробов. — Раз политрук — значит, коммунист. Враг номер один. Тебе тоже не помешало бы солдатскую гимнастерку натянуть…

— Нет, Андрей Иванович, я свою форму не сниму, — негромко ответил политрук. И Коробова поразил будничный тон его ответа, как будто речь шла о том, идти завтра на рыбалку или не идти. — Она мне пожизненно выдана, и немцам, если я буду в сознании, живым не сдамся. Не имею такого права. У меня для этого последняя граната есть.

Коробов ничего не ответил, потрясенный решимостью этого совсем не геройского на вид сутулого человека в форме политработника Красной Армии.

— Ладно, комиссар, — сказал он. — Хоронить себя еще рано. Пошли.

И за спиной, и впереди не утихала близкая и далекая орудийная канонада. Когда пальба слышалась совсем рядом, политрук убыстрял шаг.

— Наши дерутся! — возбужденно подбадривал он Коробова. — Скоро к своим выйдем. Теперь, друг, уже недолго.

Однако все случилось иначе. Граната младшему политруку Соловьеву не понадобилась: он наступил на неизвестно кем оставленную мину, а Коробов, придя в сознание, увидел перед глазами блестящий от ваксы сапог немецкого солдата!..

Как, казалось, давно и в то же время недавно все это было. Дни в плену были похожи один на другой. Тяжелые, безрадостные и унизительные.

Коробова зачислили в строительную бригаду из военнопленных. Бригада строила бараки, нужники, и ее гоняли с места на место. Немцы не многим доверяли в руки пилы и рубанки. Даже на время. Ему доверили. Изможденное, серое лицо Коробова, сильная худоба не внушали опасений.

— Ваша очередь, мыслитель, — добродушно бросил чернявый, осторожно держа свою миску с похлебкой. — Есть все одно надо. Хоть этим Гитлеру досадим: он ведь только и ждет, когда мы с голоду передохнем.