Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

Данная Кизеветтером характеристика проектов Потемкина особенно заслуживает нашего внимания: «Умственная даровитость Потемкина бросается в глаза… Но было бы чрезвычайным преувеличением приписывать этим планам значение открытия новых горизонтов в области государственной политики… Практическое здравомыслие, соединенное с гуманными побуждениями… еще не образующая гениальности… Так называемый «Греческий проект» был написан не Потемкиным, а Безбородко. Мысли, легшие в его основу, высказывались еще Орловыми до начала фавора Потемкина и Потемкин относился к этим мечтаниям гораздо сдержаннее Екатерины» {71}.

Следует все же выбрать что-то одно: либо «необузданная фантазия», либо «относился гораздо сдержаннее Екатерины» - ведь речь идет об одних и тех же планах. Не видим причин ставить в вину Потемкину то, что он более реалистично, чем Безбородко, смотрел на возможность привлечь европейские державы к разделу турецких земель. Ведь именно сугубый прагматизм светлейшего князя обеспечил осуществление его планов в отношении Крыма. Именно продумывание мельчайших деталей, в котором Кизеветтер по незнакомству с документами отказывает светлейшему князю, именно отсутствие всякого рода дилетантизма и инфантилизма при осуществлении государственных дел, стоящих крови и денег, отличает особый, державный почерк Потемкина. В вопросах власти, администрации и военного управления Григорий Александрович был прежде всего профессионалом.

В то же самое время, кода Кизеветтер писал «Истори-ческие силуэты» в Праге, в Советской России продолжает свою работу по изучению екатерининского царствования известный историк Яков Лазаревич Барсков. Еще в начале XX в. он занялся исследованием писем и записок Екатерины II и Потемкина. Тонкий знаток эпохи, допущенный к разбору рукописей дворцового архива и имевший доступ к недосягаемым для большинства ученых историко-литера-турным материалам, он много и плодотворно занимался изучением литературной деятельности Екатерины II и ее эпистолярного наследия {72}.

Исследуя переписку Екатерины II, Барсков не обошел вниманием и послания императрицы к своим фаворитам. В 1918 г. вышла в свет подготовленная ученым еще до революции публикация «Письма имп. Екатерины II к гр. П. В. За-вадовскому» {73}. Эта работа как бы предваряет собой более сложное и обширное исследование писем и записок Екатерины II к Потемкину, к которому Барсков приступил несколько позже.

К 1932 г. работа Якова Лазаревича была закончена, и он попытался напечатать собранный им материал. Барсков обратился за помощью к В. Д. Бонч-Бруевичу, организатору и первому директору Государственного литературного музея в Москве. В собрании Бонч-Бруевича сохранилась корректура предложенных ему Барсковым «Писем Екатерины II к Потемкину» {74}. Однако тогда [26] публикация так и не увидела свет. В 1934 г. в Париже появилось анонимное издание писем Екатерины к Потемкину {75}, снабженное предисловием некоего Жоржа Ударда и восходящее к тексту Барскова. На русском языке публикация Я. Л. Барскова вышла в 1989 г. Благодаря усилиям Натана Яковлевича Эйдельмана, «Письма Екатерины II Потемкину» были изданы в журнале «Вопросы истории» {76}.

В Предисловии к своему изданию Я. Л. Барсков останавливался на явлении фаворитизма в государственной жизни России второй половины XVIII в. Ученый считал, что в царствование Екатерины II «фаворитизм - своего рода учреждение, с огромным, хотя и неустойчивым кругом дел, с обширным, хотя и неопределенным бюджетом». Корни этого явления Барсков видел в нестабильности абсолютизма как формы правления. «При всем желании Екатерина не могла справиться со страшной властью, оказавшейся в ее руках» {77}, - заключает историк. Останавливаясь на положении Г. А. Потемкина в системе государственной власти России, Барсков писал: «Потемкин стал рядом с Екатериной движущей силой в этой огромной машине, в свою очередь сообщавшей свое движение бюрократическому аппарату всей империи… Никому не уступала императрица из своей власти так много, как Г. А. Потемкину, и притом сразу, в первый же год его случая» {78}.

Барсков видел исключительность Потемкина и в области чисто личных отношений, возникших между ним и государыней. «Как показывают публикуемые здесь письма, - говорил ученый о подготовленной им подборке, - только его (Потемкина - O. E.) называла она своим «мужем», а себя «женою», связанною с ним «святейшими узами» {79}. Далее публикатор пересказывал ряд свидетельств о браке Екатерины и Г. А. Потемкина, приведенных П. И. Бартеневым в 1906 г. на страницах «Русского архива» {80}. Отсылая к семейным преданиям Энгельгардтов, Браницких, Воронцовых, Самойловых и Голицыных, а также к рассказу графа Д. Н. Блудова, которому Николай I поручал разбор секретных бумаг XVIII в., Барсков вслед за Бартеневым сообщает, что венчание происходило осенью 1774 г. или в середине января 1775 г., перед отъездом двора в Москву, в церкви Самсония на Выборгской стороне.

Пересказав сведения Бартенева, Барсков делает свой вывод: «Все эти рассказы и приведенные здесь письма дают повод решительно утверждать, что Потемкин был обвенчан с Екатериной… Уже один слух о том, что они были обвенчаны, создавал Потемкина исключительное положение;., в нем действительно видели «владыку», как называет его в письмах сама Екатерина, и ему оказывали почти царские почести при его поездках в подчиненные ему области или на театр военных действий и обратно в столицу. Как ни велико расстояние от брачного венца до царской короны, но по тем временам также велико было расстояние, отделявшее случайного любовника императрицы от ее мужа, которого она явно считала первым лицом в государстве после себя… Это был царь, только без титула и короны» {81}.

Если статья Бартенева в 1906 г. прошла почти незаметно для читающей публики, то после французского (1934 г.) и русского (1989 г.) воспроизведения публикации Барскова вопрос о возможном браке Екатерины II и Г. А. Потемкина стал предметом научного обсуждения. Версию о венчании поддержали Удард, Эйдельман, А. Труайя, И. де Мадариага, П. Маруси и В. С. Лопатин. При издании публикации Барскова Н. Я. Эйдельман остановился на вопросе о венчании императрицы и ее избранника: «Переписка содержит подробности, подтверждающие факт тайного брака Екатерины и Потемкина и проливающие свет на некоторые эпизоды составления записок Екатерины II» {82}.

Современная английская исследовательница Исабель де Мадариага разделяет мнение о возможности морганатического брака императрицы и Григория Александровича. «Письма Екатерины Потемкину… подтверждают, что Екатерина и Потемкин были тайно обвенчаны. В ее письмах она часто называет его мужем и дорогим супругом. Возможно, из-за большого напряжения страсть Екатерины и Потемкина длилась недолго, однако, в повседневной жизни они продолжали вести себя как женатая пара, до конца своих дней соединенная сильной привязанностью и абсолютным доверием» {83}.

Исследовательница приходит к заключению, что Потемкин занимал положение фактического консорта. «Екатерина обращалась с Потемкиным как с принцем-консортом, - пишет Мадариага. - Она публично посещала его с целью подчеркнуть его статус… царские эскорты были обеспечены ему, где бы он не ехал… Он вел себя как император, и люди видели в нем владыку. Без сомнения, зависимость Екатерины от Потемкина как от фактического, если не юридического, консорта объяснялась личной доверенностью… но он гарантировал Екатерине безусловную преданность, в которой она так нуждалась» {84}.[27] Лопатин предположительно указывает и на возможную дату тайного венчания - 30 мая 1774 г. Среди многочисленных наград и пожалований, которыми Потемкин был осыпан весной 1774 г., лишь чин генерал-аншефа окутан некой таинственностью. Впервые Потемкин официально был назван генерал-аншефом в начале августа, в списках Воинского департамента Григорий Александрович следует сразу за Н. В. Репниным, получившим чин 3 августа, но с оговоркой: позволить ему считаться генерал-аншефом с 30 мая. «Совершенно очевидно, что этой датой отмечено какое-то важное событие, - пишет историк. - Таким событием могло быть только венчание Потемкина с императрицей. Но присвоение столь высокого чина своему новому избраннику в условиях неоконченной войны могло возбудить большое недовольство… Общий подъем, вызванный известием о мире, позволил огласить уже решенное производство без лишних кривотолков» {85}.