Собор под звездами - Дмитрий Леонтьев

Старик повернулся и пошел куда-то в лес. Александр посмотрел на небольшой сруб, увенчанный грубо сколоченным крестом. Потемневшее от дождей и времени дерево создавало иллюзию монолитности, словно не изба перед ним стояла а старинный склеп из черного камня… Инок неожиданно улыбнулся:

— Изменил предназначение яблони, — вслух припомнил он. — Значит… не считает меня плохим монахом…

— Не считает, — подтвердил вернувшийся старик. — Вот, возьми Нашел неподалеку… Я-то этих железок не боюсь…

В тряпицу был завернут изумительной работы наконечник копья. Широкий, как лезвие меча, двусторонней заточки, из твердого и легкого — явно нездешнего — металла…

— Где ж нам древко взять? А ну-ка, примерь на посох? Подходит? Хорошее совпадение… А поручень будет служить противовесом. Заклепаешь, и будет тебе славное оружие… Но помни, что это всего лишь оружие. Его-то всегда изыскать можно… Не оно главное…

— Я знаю, отче…

Александр смотрел на отшельника теперь как-то иначе. Было видно, что он хочет о чем-то его спросить, но… Удерживается.

— Развязывай свою котомку, — сказал отшельник, — нечего схиму беречь. Это она тебя беречь должна. А ты боялся, что как худого монаха спровадили… Лучшую одежду обители дали — броню небесную…. Тебя ведь отец Сергий Пересветом называл? Чистый свет, значит… А теперь у меня к тебе просьба будет. Передай эту икону и мое благословение князю Дмитрию… Скажи ему: все будет хорошо…

— Отче! — не выдержал Александр. — Знаю, что тороплюсь, но… Скажите: как ТАМ?

Лица отшельника под куколем видно не было, но Пересвету показалось почему-то показалось, что он улыбается.

— Там — хорошо, — сказал отшельник. — И там все иначе… Но довольно пустых разговоров. Ничего не бойся, сынок. Господь с тобой. А теперь становись на колени, я благословлю тебя…

… Когда даже сама гора, на которой стояла часовня скрылась из вида, Александр все же не выдержал и развернул завернутую в тряпицу икону. На потемневшем от времени дереве был изображен Дмитрий Солунский в ратных доспехах. В левой руке он держал копье, а в правой — налитые солнечным светом янтарные четки…

Татарское войско вышло на брань, едва рассеялся утренний туман. Впереди, на могучем, покрытом богатой попоне коне, восседал лучший воин, которого можно было найти за немалые богатства Востока. Спокойный, уверенный в своей непобедимости, затянутый в редкие и дорогие «пластинчатые» доспехи, он даже не удосужился взять щит, вооруженный лишь длинным копьем, что б сбросить врага на землю и прикрученной к седлу палицей, что б добить поверженного.

Отступающий туман явил его взору странного противника. Высокий и широкоплечий поединщик, облаченный в странный, покрытый крестами балахон с остроконечной «шапкой», издалека напоминающей шлем. В руках воин держал короткое копье с широким наконечником.

Желтые, «тигриные» глаза половца под металлической «личиной» цепко пробежались по фигуре и оружию противника. Под устрашающей маской не было видно выражения его лица, но коня вперед он послал уверенно и властно, явно не собираясь затягивать схватку… Темник Мамай лично просил его преподать русским жестокий и показательный урок. Яса Чингиз Хана прямо запрещала поединки, но половец не был мусульманином, а спасение души Мамая было личным делом правителя…

Кони стремительно сближались. От встречного ветра схима на груди русского всадника плотно облегала тело, демонстрируя отсутствие доспехов.

Глаза половца расширились — он был опытным воином и успел все понять… Но было уже слишком поздно…

Летописи говорят, что никогда еще на Руси не было столь страшной и кровавой битвы. Мамаю победа нужна была любой ценой6 наследники «чингизидов» не простили бы ему поражения. Русские, дерзнувшие бросить вызов непобедимой Орде, знали, что в случае поражения пощады не будет никому. Это была битва не на жизнь, а на смерть…

Дальнейшее знает каждый. Войска Мамая были разбиты и «темник» бежал. Он еще пытался собрать новое войско для реванша, но потомок «чингизидов» Тохтамыш не дал ему шанса на реабилитацию, разбив его войска и захватив власть. Мамай бежал в Крым, где чуть позже был убит воинами хана.

Русские, одержав тяжелую победу, были так ослаблены, что спешившие на помощь Мамаю отряды литовского князя Ягайло сумели добить множество раненых и ослабленных воинов, захватив немалую часть добычи…

Об этой битве писали далеко за пределами Руси. А для самих русских она была судьбоносна по множеству причин. Ослабленная Орда уже не сумела восстановить былое влияние (хан Тохтамыш вскоре потерпел сокрушительное поражение от среднеазиатского полководца Тамерлана, основателя новой династии «тимуридов»). И, несмотря на еще долгое пребывание под изнурительным игом и разорительные набеги, Русь, постепенно не только избавилась от зависимости татарской империи, но и со временем поглотила большинство их земель… Княжество Московское, бывшее организатором противостояния, закрепило за собой роль лидера и «собирателя» земель русских. Ослабло и другое враждебное Руси княжество — Великое Литовское, сильное союзом с Ордой, и вечно соперничающее с Русью за влияние в Восточной Европе. Русские сохранили православную веру, что определило основу ее духовности на многие столетия вперед… Можно сказать, что «у них получилось потому, что они верили, что у них получиться». Подвиг Пересвета, пожертвовавшего собой ради «други своя» послужил основанием для этих событий. Говорят, что голос одного не слышан за рокотом мира, но если с этим «одним» — Бог, то математика перестает быть точной наукой. Особенно, если знаешь, что «нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други…»

Г Л А В А 3.

Упасть бы на древние плиты,

К прекрасному Богу воззвать

И знать, что молитвами слиты

Все чувства в одну благодать!

И храм, как корабль огромный,

Несется в пучине веков,

И парус духа привольный

Все ветры изведать готов.

Суббота, октябрь 2005 года.

День выдался дождливый. Прихожан в храме было немного: две старушки капитан погранвойск и девушка в синем дождевике.

Онисин уже замечал, как поразительно меняются лица женщин, заходящих в собор. У мужчин, как правило, лица строгие, сосредоточенные. А вот женщины преображаются кардинально. В глазах появляется какой-то внутренний свет надежды… Отблески свечей делают их черты словно неземными, сказочными. И вот что интересно: скрывая под платками дорогостоящие прически и роскошные локоны, они «оставляют» лишь глаза, и эти-то глаза и делают их лица такими прекрасными…

А вот настроение у Сергея было пресквернейшее. Может, виновата в этом была петербуржская осень, а может недавний инцидент наложил свой отпечаток… Утром в храм вошла явно «болящая» прихожанка, кривляясь и что-то бормоча, долго бродила вдоль стен, «разговаривая и споря» с иконами, но вела себя тихо и Онисин лишь пытался держаться от нее поблизости на случай «вспышки активности». Наконец женщина остановилась возле одной из икон и надолго замерла. По стечению тех случайностей, которые «неслучайны», в предел вышел настоятель, провожавший какого-то посетителя, и как только он остановился рядом с женщиной, она схватила подсвечник и с грохотом потащила его по каменным плитам храма.

— Голубушка! — возмутился настоятель. — Вы что делаете?! Сергей Николаевич, а вы куда смотрите?

Онисин уже ставил отобранный подсвечник на место. Женщина, как ни в чем ни бывало, пошла к другой иконе.

— Почему я должен за вас вашу работу в храме делать?

— Простите, отец Варфоломей! Ну вот честное слово: «хвостиком» за ней ходил — все было нормально, вела себя тихо, молилась… А как только вы вышли… Как назло…

— Я вышел «как назло»? — усмехнулся настоятель.

— Нет… Она… Ну…

— Ладно, не переживайте, бывает… У меня тоже был случай… Я тогда был Секретарем Петербургской епархии. Докладывают: «К Вам пришел посетитель… только он странный». «В каком смысле?» — уточняю. «Говорит, то он — сам Иисус Христос и хочет видеть Секретаря» …

— Ну а вы?

— А что я? — вздохнул настоятель. — Сказал, что слишком незначительная персона, что б принимать столь высокого гостя…В большом городе людей разных хватает. Что уж тут поделаешь… Но вы все же повнимательнее…

Собор был огромный — посетителей десятки и сотни, и уследить за всеми было непросто. Две недели назад пришлось выводить из собора пьяных подростков, зашедших в храм с бутылкой вина и старательно задувавших свечи перед иконами. Пришлось попросить их удалиться (параллельно защищая балбесов от прихожан, собиравшимися устроить над «заблудшими овцами «суд Линча»). Выдворенные за пределы храма, они стояли на улице и орали на весь проспект: