Проверка на любовь - Андреа Семпл

Следующий пункт моей программы — поход по магазинам. Я настраиваю себя так, будто делаю это на благо Фионы. Мне неловко питаться ее продуктами. На самом же деле мне нужна нормальная еда. Я не кролик, и то, что можно употребить внутрь из запасов Фионы (шоколадки на сахарозаменителях, кресс-салат, который варится в пакетиках на пару, сухарики из муки, смолотой из нескольких сортов зерна, и сырая морковка) — все это меня совершенно не удовлетворяет.

Я выхожу из дома и вступаю в серое утро Ист-Энда. Мне нужно в подземку, на ветку Уайтчапел, чтобы попасть в Сейнсбери. Когда я нахожусь на полпути к цели, ко мне вдруг пристает старушка с прической, похожей на облако сахарной ваты. Похоже, она потеряла счет времени еще тогда, когда Британия только перешла на метрическую систему.

— Мой попугайчик прихворнул, — грустно сообщает она мне.

— Простите, что вы сказали? — переспрашиваю я, хотя прекрасно слышу все то, что она мне говорит. — Да, это, должно быть, ужасно. — Я сочувственно киваю, принимая скорбный вид.

Она хватает меня за руку и смотрит затуманенными катарактой глазами так, будто я — ее последняя надежда, единственный человек на всем белом свете, который может помочь ей спасти несчастного попугайчика.

— Вы поможете мне? — вопрошает она, и я вижу, как ее глаза набухают слезами. — Прошу вас, девушка, помогите мне! — Ее хватка становится все более настойчивой.

В этот момент мы вливаемся в пеструю толпу пассажиров, которые подсаживаются к нам с соседней ветки, и я думаю: ну, почему она выбрала именно меня? И почему, окруженная тысячами людей, я не могу вот так запросто стряхнуть ее со своей руки и сразу же раствориться в толпе?

И тут меня захлестывает чудовищное чувство вины.

Я впервые обращаю внимание на ее одежду.

На ней тусклый потрепанный кардиган, почти доходящий ей до лодыжек, а под ним виднеется футболка с насмешливым призывом: «Бери от жизни все!» Если не ошибаюсь, это старый лозунг компании Пепси. Лицо старушки перепачкано копотью, а что касается ее дыхания, то, если бы не полное отсутствие зубов, можно было бы подумать, что в течение года она сохраняла строгую диету и питалась одним только репчатым луком.

Я смущена. Я обескуражена. Я лезу в карман джинсов и достаю оттуда монету достоинством в фунт. Старушка вздрагивает и чуть загораживает лицо свободной рукой. Именно так, наверное, отреагировал бы Супермен, если бы вы продемонстрировали ему свою коллекцию криптонитов.

— Нет! — взвизгивает старушенция к неудержимой радости двоих долговязых юнцов, стоящих неподалеку. — Мой попугайчик…

— Простите. Я не понимаю. Мне нужно сходить. — Я выкручиваю руку, высвобождая ее из цепкой старушечьей лапки. — Я ничем не могу вам помочь. — И еще раз, помедленней, чтобы до нее, наконец, дошло. — Я. Не могу. Вам. Помочь. — Правда, теперь ни жалости, ни сострадания в моем голосе уже не ощущается.

Она смотрит на меня пустыми глазами, словно не сознавая, что происходит вокруг. А в уголках ее рта я вижу намек на воспоминания о другой женщине, гораздо более молодой. Женщине, которая жила, любила и вдруг потеряла все.

Как это случается со всеми нами.

— Простите, — беспомощно бормочу я, а затем поворачиваюсь и ухожу. Я убыстряю шаг, а позади себя во влажном утреннем воздухе еще долго слышу старушечье хриплое завывание и развеселый хохот подростков.

Не понимаю, как Фиона выдерживает все это. Как она может жить здесь, в Ист-Энде, окруженная этими бесконечными трагикомедиями. Слишком много всего тут происходит, если хотите знать.

Что касается других районов, она искренне считает, что там происходит то же самое. Надо только иметь тонкое ухо и глаз журналиста, чтобы уметь различать такие истории, которые имеют место всегда и везде.

Все дело в культурном назначении, как заметил когда-то Сайрадж в одной из своих статей. Это то же самое, что постоянно брать взаймы из запасов истинных культурных ценностей, пока те не иссякнут. Получается что-то вроде «Робин Гуда наоборот». Богатые грабят бедных, чтобы их собственный статус не страдал. (Кстати, никогда Сайрадж не прибегал к этой зауми, когда дело касалось его коллекции футболок с Че Геварой.)

Но Фиона ничего этого не замечает. Ничто не может поколебать ее оптимизма. Ее можно назвать поклонницей Гая Ритчи номер один. Что касается меня, то мне необходим каждый день блеск Вест-Энда. Тогда, по крайней мере знаешь, ради чего живешь.

Вернувшись через два часа из Сейнсбери, сидя перед телевизором Фионы, я пожираю уже вторую упаковку чипсов «Принглз» и тупо смотрю рекламы, советующие мне портить себя, потому что «я достойна этого».

Я чувствую себя жалкой и несчастной. И это не только из-за старушки с ее инвалидом-попугайчиком. У меня внутри образовалось какая-то пустота, и ее не заполнить никаким количеством чипсов. Все дело в Люке. Вернее, в его отсутствии. Каждая клеточка моего организма так и требует, чтобы я подошла к телефону и набрала тот самый заветный номер, который в течение последних полутора лет раздавала знакомым, как свой собственный. Каким-то образом мне удается сопротивляться этому зову. Сегодня понедельник, упрямо повторяю я себе, причем больше для того, чтобы успокоиться. Никто не занимается сексом со случайными знакомыми по понедельникам, так что если Люк сейчас и развлекается где-то, то может быть только в кругу своих старых друзей.

Но что именно он делает сейчас? Мне просто нужно это знать, и такая необходимость начинает одолевать меня.

Я осталась одна вынужденно после долгого отрезка времени, когда нас было двое, и привыкнуть к моему новому положению — очень сложная задача, требующая от человека немалых усилий, а потому я не знаю, способна ли я справиться с ней. Даже если не принимать во внимание ментальную сторону проблемы, остается еще много вопросов. Как говорится во всех соответствующих учебниках и пособиях, чувство отчаяния и одиночества может перейти в неприятные физические симптомы, усиливая, например, головные боли, провоцируя появление язв, слабости, приступов тошноты и головокружения, учащенного сердцебиения. Это истощает весь организм в целом и способствует появлению всевозможных заболеваний. Вот теперь, надо вам сказать, я начинаю непосредственно ощущать на себе вред такого огромного количества информации, которым владею.

В этот момент звонит телефон. У меня возникает абсолютно иррациональное, но всеобъемлющее чувство, что это может быть только Люк. Или нет — я даже знаю наверняка, что это и есть Люк. Похоже, сама телефонная трель подсказывает мне, что я не ошибаюсь. «Люк-Люк, — блеет звонок. — Люк-Люк. Люк-Люк. Люк-Люк».