Бунтарь ее величества - Андрей Гончаров

– Да, надобно, чтобы у нас расцвели все музы! – согласился Павел. – Хотя это и не главное, но надобно, чтобы мы ни в чем не имели ущерба перед иными землями. Вот только… – Он вдруг помрачнел, все его оживление исчезло.

– Что случилось, ваше высочество? – спросил Строганов. – Что омрачило ваши мысли?

– Я совсем не уверен, что буду править, – ответил Павел. – Ты же знаешь, моя мать не хочет этого. Мне уже двадцать лет, а она все делает, чтобы оставить меня в стороне от управления государственными делами. Между тем после своего совершеннолетия я имею все права занять престол своего прадеда. Она всюду распускает обо мне вздорные слухи. Вот скажите, месье, – повернулся к де Ружену цесаревич, – что вы слышали обо мне, находясь при дворе моей матери? Только отвечайте честно, я терпеть не могу вранья!

– Извольте, ваше высочество, я отвечу честно, – сказал француз. – Но заранее прошу извинить меня за содержание своего ответа: ведь оно принадлежит не мне.

– Я понял и гневаться не стану, говорите же!

– Признаюсь, до меня доносились самые нелицеприятные мнения о вашем высочестве, – стал рассказывать де Ружен. – На приеме во французском посольстве приближенные императрицы наперебой говорили послу о вашей неуравновешенности, доходящей до приступов бешенства, о жестокости и злобности, о подозрительности, принявшей характер мании, о весьма слабом уме, неспособности понять простейшие вещи, о нелюбви к наукам… Вообще, трудно припомнить такую отрицательную черту, такой порок, который молва не приписывала бы вашему высочеству. Некоторые слухи бросают тень на саму императрицу. Например, говорят, что отцом вашим был вовсе не государь Петр Федорович, а совсем другое лицо, и даже что родила вас не Екатерина, а другая женщина. Я был изумлен, когда выяснил, что эти слухи распространяет сама императрица!

– Довольно! – властно произнес Павел. – Я вижу, что вы честный человек. Вы точно передали мне все то, что я и ранее слышал о себе. А теперь скажите: сейчас, когда вы видели меня и моих друзей, согласны ли вы с этими слухами? Верен ли мой портрет, который рисуют моя мать и ее фавориты?

– Нет, ваше высочество, – ответил француз. – Я сижу за вашим столом, слушаю беседу, которая здесь ведется, и спрашиваю себя: где же тот злобный, подозрительный, мелочный человек, которого рисуют, говоря о вас в Зимнем дворце? Напротив, я вижу человека любознательного, просвещенного, хотя и обиженного той несправедливостью, что творится по отношению к нему.

– Отлично сказано, шевалье! – воскликнула цесаревна Наталья Алексеевна. – Вы, с галантностью, свойственной вашему народу, дали точную оценку моему супругу.

При этих словах Павел с благодарностью взглянул на жену; на его лице промелькнула улыбка, совершенно преобразившая его, но тут же исчезла, и он положил свою маленькую ладошку на руку жены:

– Спасибо, мой друг, ты истинное мое утешение в жизни, моя надежда и опора.

На лицах всех присутствующих при виде этой трогательной сцены появились улыбки. Один лишь шевалье де Ружен не улыбался, он сидел, опустив глаза, чтобы никто не мог заметить их странное выражение: это была жалость, глубокая жалость. Ведь Игорь Дружинин был единственным в этой комнате, кто знал о печальной судьбе цесаревны Натальи Алексеевны, о горе, которое ожидает их с супругом. Он знал, что спустя два года цесаревна забеременеет (к радости Павла и Екатерины – и эта радость на время сблизит сына с матерью), однако роды закончатся трагедией. Ребенок не сможет появиться на свет естественным путем. Кесарево сечение, которое могло бы спасти мать и ребенка, в то время применялось редко, и придворные врачи не решатся на операцию. Младенец умрет в утробе матери, а спустя пять дней в муках скончается и сама Наталья Алексеевна.

– А хочешь, я повеселю тебя, мон шер? – спросил Куракин. Он, друг детских игр Павла, знавший его уже много лет, был единственным из присутствующих (наряду с Натальей Алексеевной), кто обращался к цесаревичу на «ты». – Ведомо ли тебе, что твое имя звучит сейчас в пустынях Уральских гор? Мне докладывали, что восставшие казаки, эти сыны степей, заявляют, что хотят возвести на трон законного государя Павла Петровича. И даже их атаман, самозванец, провозгласивший себя «императором Петром Федоровичем», говорит, что власти для себя никакой не хочет, а хочет только свергнуть неправедную царицу Екатерину, чтобы передать власть Павлу. Мне так передавали. Каково?

Шевалье де Ружен, он же майор Дружинин, весь обратился в слух. Интересно, что ответит Павел? А еще интересней, откуда у придворного щеголя Куракина такие сведения? Углов ничего такого не говорил. При нем Пугачев не упоминал о Павле. Значит, посланец из Петербурга еще раз побывал на Яике?

– Ежели ты думал этой вестью меня повеселить, то ты плохо меня знаешь, – нахмурившись, произнес цесаревич. – Всякие новости о бунте мне глубоко противны. Я за то и осуждаю свою мать, что она допустила чернь до возмущения. Получить скипетр из рук злодеев, чьи руки запятнаны кровью невинно убиенных жен и дочерей дворянских? Да я скорее соглашусь сам погибнуть! И пусть никто не смеет мне предлагать ничего подобного! Слышите? Никто пусть не смеет!

И Павел грозно оглядел всех присутствующих. Взгляд его при этом ни на ком из них не задержался. А де Ружен как раз надеялся, что задержится. Тогда многое стало бы понятным. Но и так, без явных намеков, слова Павла многое давали. Стало быть, такие предложения ему делали? Интересно, очень интересно…

Глава 10

В начале апреля армия, посланная императрицей Екатериной Алексеевной для подавления казацкого возмущения и захвата самозванца, именующего себя императором Петром Федоровичем, стояла лагерем возле Бугульмы. Настроение в войске было приподнятое, особенно среди офицеров. Только что была одержана решительная победа над мятежниками у села Берды. Армия самозваного «императора» была полностью разбита, в ходе сражения Пугачев потерял до пятисот человек убитыми, столько же пленными, а также все пушки. С небольшим числом верных сторонников казацкий вожак бежал на восток, к Татищевской крепости. Вопрос полного разгрома восставших, пленения их атамана и окончательного усмирения края – это был только вопрос времени.

Того же мнения придерживался и командующий армией генерал Александр Ильич Бибиков. Александр Ильич имел все основания гордиться своими успехами. Едва миновал месяц, как он был назначен руководить войсками на Яике. В его подчинение были отданы весьма незначительные силы: всего 2500 солдат и 1500 кавалеристов. Между тем противник имел до трех тысяч всадников, причем всадников опытных, не раз бывавших в боях и хорошо знакомых с местностью. Тем не менее за минувший март Бибиков сумел пополнить свою армию за счет добровольцев из числа казанских и пензенских дворян, установить должную дисциплину и выступить в поход. И вот результат: войско мятежников полностью разбито. Александр Ильич имел все основания надеяться на милость императрицы и достойную награду, которую он получит за свой успех. Он планировал дать войскам еще один день отдыха, а затем выступить в погоню за самозванцем. Высланные им разведчики докладывали, что мятежные отряды находятся в растерянности, подкреплений не получают, их можно полностью окружить и добить.

7 апреля, вечером того самого дня, когда Александр Бибиков отослал государыне реляцию о своей победе и скором одолении самозванца, к Бугульме подъехали два всадника. Это были два офицера, один в мундире Преображенского полка, другой – Семеновского. «Преображенец» был щеголеват, молод, на лошади сидел слегка боком, а когда начинал говорить, в его речи проскальзывал польский акцент. Его спутник выглядел значительно старше, мундир у него был потрепанный, а внешность – неприметная. А в сгустившихся сумерках его вообще трудно было узнать.

Всадники без затруднений миновали цепь часовых и, подъехав к первым домам селения, остановили лошадей.

– Ну что, поручик, здесь мы расстанемся, – сказал «семеновец». – Вам ехать в лагерь, к генералу, мне – на восток, в Татищевскую крепость. Но моя поездка не принесет никаких результатов и все дело наше будет погублено, если вы не сможете сделать того, на что сами вызвались. Ваша миссия гораздо важнее моей!

– Не беспокойтесь, майор, я свое дело сделаю, – гордо ответил поляк. – И отомщу за кровь поляков, которую генерал Бибиков проливал весьма щедро!

– Ну, желаю успехов! – произнес майор, после чего тронул своего коня и растаял во тьме.

А поручик поехал дальше. Въехав в Бугульму, он спросил у первого встреченного солдата, где квартирует командующий. Возле нужного дома спешился и вошел внутрь. Дом этот принадлежал самому богатому местному купцу, а сейчас был отведен под штаб Бибикова, сам же купец со всем семейством перебрался в избу своего приказчика.