Сахарный немец - Сергей Клычков

- Вот те хрест, бежал словно лось по болоту: мне и ночь-то все снились одни сапоги!

- Да пропади они прахом! Надо бы тронуть! Ну, поднимайся, табашная рота!

- Погоди, погоди, Иван Палыч, вы покурили и нам бы не плохо!

Обернулись мы, а это Прохор из-за угла выходит, бледный, как смерть, и на бледности этой еще рыжей горит борода, а в бороде на губах повисла кривулей усмешка, и сама борода от холоду немного трясется. Иван Палыч нахмурился, оглядел Прохора, сколь у него мокры шинельные полы и не обманул ли его Прохор, только постояв за углом блиндажа...

- Как, Поохор Акимыч, квасы?

Прохор махнул только рукой...

- Прошли шагов возле триста, а дальше плыви!

- А люди?

- Ни душинки!

- До Зайцева блиндажа не доходили?

- Бесперечь не дошли: видели только на крышу ему насадило песку да каряг нанесло, словно на крыше у него возятся черти.

- Ну, значит, тут крышка!?

- Могила, если, как мы, не вубегли!

- Во-время, значит, наш Заяц в отпуск поехал!

- Где найдешь, где потеряешь: так всегда!

- Надоть теперь-б к их-высоко иттить!?

- Дай хоть покурить, Иван Палыч: все равно спеши не спеши, медаль на ляжку теперь не повесят!

- Ну, нет уж, брат Пенкин, в дороге покуришь... Рябята, забирай сапоги...

Но не прошли мы и полтораста шагов, как опять все остановились, невольно улыбнувшись друг другу: неподалеку от нас впереди, очевидно, шел, не торопясь, Сенька, надо быть, в очень счастливом расположении духа, ибо не громко, но вдосталь внятно доносилась до нас ухарски закрученная песенка:

По такой-сякой погодке

Не пройти мне без калош,

Коль за пазухой на лодке

С парусами едет вошь.

Едут вошки, едут блошки.

Свеся ножки из воды,

Жалко нетути гармошки

Растуды-вашу-туды.

- Сенька...- Иван Палыч протянул руку в ту сторону окопов,- веселый малый Сенька!..

- Золото парень, - говорит Пенкин,- ничем его не проберешь!

- Да уж! - многозначительно собрал гармошку Иван Палыч и опять протянул руку:

По такой-сякой погодке

Я пройду и без калош,

В околодке нету водкя,

Да воды зато сколь хошь!

Если б водочки немножко

И поменьше бы воды...

Жалко нетути гармошки

Растуды-вашу-туды!

- Вот дьявол...

- Рубаха парень...

- Значит командир жив?

- Да куда он заденется?..

- Семен Семеныч! - крикнул Иван Палыч, приставши на цыпочки.

- Эй, кто там, здорово живете!?

- Катись, Сенька, сюда скорей, катись, - кричим и мы тоже.

- А это вы? - весело говорит Сенька, появляясь неторопливо на повороте,- мокрая рота!

- Сенька, жив командир? - строго спрашивает Иван Палыч.

- Не дивись коль скачут блохи.

Значит, водки напились,

Коли нет попа Ермохи,

Значит, богу помолись!

... в полном здравии, господин фельдфебель.

- Ну, слава богу!

- Известно!..

- Залило?

- Как полагается!

Смотрим мы на Сеньку, и самим нам веселее, как будто и беда случилась за неумелую шутку...

- Пьян Сенька, - думает каждый, - иль нет... его не поймешь... у него зады и переды - все вместе...

- Н-но? - недоверчиво говорит Иван Палыч.

- Известно... Выбег я - эна - гляжу... река течет чуть-чуть не по крыше... Ну, думаю, если это у меня не от перепива, то надо будить их-высок... Будил, будил, устал будивши, как каторжный: не встает, да и только, ногой только все норовит под брюхо ударить... Чорт, думаю, с тобой! Вышел опять посмотреть, а вода-то все выше и выше... Вернулся, взял метло да по заду, по заду: еле отходил! Поднялся, да на меня:

- Ты, что,- говорит,- собачий сын, разум что ли потерял?

- Никак нет,- говорю,- тонем! Вот и пакет с вечера лежит, будить вас не хотел.

Посмотрел бумагу их высок, схватил метло, да по мне, да по мне, возил-возил, и коже, и роже попало, потом устал, должно быть, и говорит:

- Ты что же, сукин сын, не разбудил?

- Да, разве,- говорю,- ваше-высоко можно тревожить?

Схватился он, братцы мои, за голову, плачет, в грудь бьет:

- Беги скорей к фельдфебелю... Гумагу кажи...

- Что за бумага, Сенька? - перебил его Иван Палыч,- подавай!

Сенька подал из-за пазухи синий пакет, Иван Палыч ноги расставил, на лбу гармошку развел и нараспев прочитал:

...Командиру двенадцатой роты. С получением сего приказываю вам в виду наводнения принять срочные меры и в случае надобности покинуть в порядке окопы и отступить...

Иван Палыч глупо оглянул нас всех и ни слова не молвил...

- Вспомнили, сукины дети! - прошептал мне на ухо Пенкин.

- Трогай, братцы, тогда по резервам,- нерешительно сказал Иван Палыч.

- Что теперь только будет? Один раз не поверил, да не доложился, и вышла такая история,- про себя Иван Палыч подумал.

Иван Палыч хмуро пошел впереди, а мы за ним гусем...

В это время, кажется, совсем рядом, там, где кончаются окопы нашей двенадцатой роты, взошло веселое осеннее солнце и обдало красным искристым светом наши помертвевшие лица, забросало золотом мутную воду у ног и кладинки, а на окопный загиб вдалеке надела мученичес-кий красно-терновый венец, и из-под этого венца подняли коряги на Зайчиковом блиндаже кверху рогули, а вода под ними по верху, как подернута кровью. В это же время бухнуло с нашей батареи, и по середине Двины взметнулся скоро насквозь пронизанный солнцем столб из воды, как будто это встал из Двины водяной, вытянул длинную шею, посмотрел кругом водяными глазами и скоро, пустивши по речке пузыри, плюхнул назад в мутную воду.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ЦАРСТВЕ СИНЕЙ ЛАМПАДЫ

Смерть!

Нужна она, желанна она в свой час, и нет больше муки, если смерть в свой срок долго нейдет к человеку, уже сложившему в переднем углу на груди руки.

Тогда человечье сердце томится и тоскует по ней, как некогда оно томилось и тосковало, поджидая, когда черемушной веткой в окошко постучится любовь.

Хорошо умереть, коли в головах у тебя и в ногах теплятся тихо путеводные свечи, а у дома, плечом прислонившись к крыльцу, терпеливо дожидается сосновая крышка!

Тогда смерть похожа больше на заботливую, самую младшую внуку, которая закрывает деду нежной ручкой сгоревшие веки, тогда умереть можно с улыбкой, с хорошим неискаженным лицом...

Как умирают все мужики, вернувшись с пашни или сенокоса!

Но ничего нет смерти страшнее, и как не ужаснуться, не облиться холодом и трепетом с кончика волосинки и до мизинца, когда над тобой беззащитным, жалким, несмотря ни на какую силищу, кажется, с самого неба занесен нещадный чугунный колун, под которым сама земля дрожит и расступается, разлетаясь пылью и прахом, тогда... ничего нет смерти страшнее, тогда если и струсишь - будет не стыдно, потому... есть ли они на самом-то деле, эти герои?!..

Или выдумали их генералы?!..

Вернее, что так!

* * *

Когда немцы прекратили стрельбу, Зайчик встал и отряхнулся.

Земля даже за ворот набилась, сползая щекоткой по телу, и пробкой сидела в носу,- ничего и никого вокруг было не видно, то ли оттого, что сразу так затемнило из тучи, то ли потемнели глаза и их земля запорошила ни нашего штаба, ни немецких окопов на том берегу Двины, похожих на тонкую бровку над хитрым глазком,- все, все пропало, прикрытое черной пеленой предгрозовой пустоты.

Зайчику самому было в диковину, что большого страху он на этот раз под немецкими ядрами не испытал и даже про себя теперь счастливо улыбался, сладко поеживаясь и косясь в немецкую сторону, где уже привычно для глаза то и дело с одного и того же места поднимался кверху зеленый петух оглядит, окинет далеко зеленым глазом, лопнет, и посыпется в разные стороны отливный хвост, и видно издали, как падают в темноту топыристые перья, а из-под самых ног у Зайчика, словно из земли, выпрыгнут темные тени и... в перебежку!.. И свежие ямы от немецких разрывов, с лосной, еще необветренной землей по краям, поглядят на него, как большие пустые глаза человека, забытого смертью.

Стал Зайчик в этом призрачном, неживом свете оглядываться и вспоминать, как на штаб итти, где ему нужно было выправить отпускные бумаги, да, должно быть, немец все же с разума сбил.

Проплутал он сам не знает сколько времени по низовине, часто в непрогляди спотыкаясь и падая на торчки и то забирая куда-то в сторону, то опять подходя к самым нашим окопам.

Опамятовался Зайчик только, когда сразу чуть не по колено попал в холодную воду.

В это самое время с немецкой стороны пополам разрезало небо, разворотило на обе стороны, и из черной пазухи тучи на минуту повисла вниз золотая нитка, бабахнуло, и до самых немцев перед Зайчиком зачешуилась вода, с Двины понесся шум, как будто стояла не осень, а ударил первый весенний паводок, когда на больших реках ломается лед, из земли рвутся ключи, и вода юлит отовсюду, суетится бесчисленными ручейками и спешит притоками рек омыть поскорее после зимней спячки земное лицо.