Исполнение желаний - Владимир Круковер

Черт поманил замешкавшегося Фотографа длинным, суставчатым пальцем, достал из кармана плаща микрофон, направил его в сторону Фотографа и изрек:

— Внимание, мотор.

Вспыхнули осветители.

— Закрой дверь, — швырнул Черт Фотографу ключ.

Тот тщательно запер дверь и повернулся к Черту.

Черт щелкнул пальцами. Появился еще один Бесенок, он толкал перед собой небольшой передвижной бар.

— Что будете пить? — вежливо спросил Черт.

— Мне все равно, — сказал Фотограф, не сводя глаз с бара, где томно перешептывались разноцветные бутылки и сыпали искрами хрустальные бокалы.

Черт кивнул Бесенку и проговорил в микрофон:

— Прошу оппонентов обратить внимание на ригидность объекта.

Фотограф медленно выпил острую на вкус жидкость света электрик, по телу пробежали томительные мурашки, в животе разлилась приятная теплота.

Фотограф медленно поднял глаза на Черта.

— Но-но, без глупостей! — забеспокоился тот. — Ассистенты, стоп мотор. — И повернулся к Бесенку с камерой. — Ты что ему налил, идиот?

— Эрросив, — ответил Бесенок. — Извините, ошибся.

И он быстро налил Фотографу из другой бутылки.

Фотограф, не отрывая влюбленного взгляда от Черта, вылил очередной бокал в рот. Черт рявкнул:

— Мотор!

Снова вспыхнул свет. Фотограф осоловело оглядывался и скреб под мышками.

— Слушай ты, гонококк гонорейный, — яростно сказал Черт, — у меня к тебе ряд вопросов. И твоя судьба зависит от ответов на эти вопросы. Вопрос первый — кто я такой?

— Не знаю, — индифферентно ответил Фотограф. — Вы, наверное, за фотками пришли, на паспорт? Так они, извините, еще не готовы.

— Я спрашиваю, кто я такой? — еще более агрессивно спросил Черт.

— По-моему вы ведете какой-то репортаж. Вы — журналист.

У Черта задергалась щека. Он перевел взгляд на Бесенка при баре.

Фотографу налили еще.

— Ну, кто я?

— Вы — Бог! Я вижу нимб над вашими рогами.

Черт соскочил со стола, расстегнул плащ.

— Сигару.

Черту дали сигару. В павильоне запахло селитрой.

— Я тебя последний раз спрашиваю — кто я такой?!

— А действительно, кто вы такой? И что вы тут делаете?

Фотограф явно перестал понимать ситуацию.

— Ну-ка, налейте ему еще, — многозначительно сказал Черт.

Пока Фотограф цедил нечто шипучее, Черт, не отрывая от него горящих глаз, устроился на краешке стола и закинул ногу за ногу.

Фотограф допил, сделал шаг вперед. Черт глубоко затянулся сигарой.

Фотограф замахнулся. Черт удивленно поднял бровь. Удар пришелся в челюсть, пепел с сигары упал Черту на плащ, Фотограф потер костяшки кулака.

Черт яростно взглянул на Бесенка, подтянул к себе телефон и набрал девять цифр.

— Ну!? — рявкнула трубка.

— Что за ассистента вы мне дали, все путает?

Бесенок равнодушно закурил сигарету и презрительно посмотрел на Фотографа. Фотограф осоловело смотрел в стену.

Черт повесил трубку, задумчиво застегнул плащ на все пуговицы.

— Н-да… Собирайте-ка реквизит, ребята.

— И желательно побыстрей, — с былым пылом неожиданно произнес Фотограф.

И совершенно напрасно. Черт взметнулся со своего, обхватил бар, извлек небольшую бутылочку и протянул Фотографу:

— Ну-ка, выпей это.

Фотограф выпил…

— Пей, пей, — повторил Черт почему-то женским голосом.

— Да пью я, пью, — хотел сказать фотограф, который, собственно, был мной.

— Вот и хорошо, — сказал Черт, превращаясь в давешнюю женщину в белом.

Я допил нечто кисло-сладкое, она убрала свою мягкую руку из под моего затылка, моя голова уютно легла в старую, теплую ямку на подушке.

«Ну, ты даешь, Проводник! — воскликнул я мысленно.

«Это не я, — тут же отозвался он в закоулках моего мозга, — это — ты сам, я просто смягчил горечь памяти и снял критику. У вас, людей, есть хороший метод реабилитации чувств — ирония. Научись иронизировать над самим собой и всегда будешь психически уравновешенным.»

«Попробую, — сказал я, — отчего не попробовать. Вот, возьму сейчас какой-нибудь эпизод и попробую.

Я всегда просыпаюсь до всплеска. Бодро встаю, делаю несколько гимнастических упражнений и снова просыпаюсь от назойливого журчания. Вода, оказывается, уже льется на мрамор пола, а до начала работы совсем мало времени.

Я начинаю мотаться по квартире, делаю множество дел, потом выбегаю, не позавтракав, наскоро запрягаю ленивого ишака (вечно мне попадают ленивые), и к редакции приезжаю в самый притык — все уже в сборе.

Пока редактор делает краткий доклад я незаметно ощупываю себя, застегиваю не застегнутое, приглаживаю неприглаженное. Потом выступают завы отделов, выпускающий, ответственный секретарь, потом все идут обедать, а я ускользаю в ZOO.

У входа всегда торгуют позами, я покупаю три штуки, иду по аллее, жуя их, обливая грудь соком, останавливаюсь около вольера с Горынычем.

Он, как обычно, спит, свернув членистое тело, а люди тычут в сетку палочки, стараются его разозлить.

Чуть дальше клетка Пегаса. Он давно привык ко мне, охотно подходит к ограде, просовывает между прутьями морду и доверчиво слизывает с ладони неизменную соль. Соль он любит больше всего, но не отказывается и от яблок. Их он берет замшевыми губами, тепло дыша в ладонь, и вкусно хрумкает. Полураспущенные крылья волочатся по опилкам, иногда он широко взмахивает ими, будто пытается взлететь, но взлететь не может — крылья подрезаны.

Когда я вхожу из ZOO, ишак встревожено переступает у привязи: запах зверей волнует его. Я поглаживаю его под подбородком, между ушами, он успокаивается и мы едем в Дворец Пионеров, где три раза в неделю я веду кружок Юных и Умелых фотокорреспондентов.

А уже под вечер заезжаем в милицию, где дежурный протягивает мне Журнал Происшествий.

Я записываю парочку наиболее забавных, скачу в редакцию, спрашиваю у Зои машинку и просовываю голову к ответственному секретарю. Везувий Романович приветственно кивает головой и изрекает:

— 20 строк.

Иногда это 30, 15 или 45, — мне все равно.

Трещит машинка, и миг спустя происшествие превращается в заметку из необходимого количества строк. Я отдаю их деловому Вельзевулу, и верный ишак тащится домой, где ждут меня бесконечная повесть про шпионов, телевизор, холостяцкий ужин, телефон с голосом Красной Шапочки.

— Милый, — воркует она, — это ты?

— Нет, — отвечаю я, — это не я!

— Ой, а кто это? — она делает голосом пируэт в испуг, потом — обратный пируэт. — Ой, как тебе не стыдно обманывать? — это опять воркуя.

— Это Николай Второй, — отвечаю я с отвращением.

Потом я долго объясняю, что сегодня встретиться не смогу, что у меня то-то и то-то, и еще то, что на завтра тоже рассчитывать не стоит, а послезавтра я уезжаю в командировку на Луну, и что у меня проказа, осложненная лепрой, краткая импотенция на фоне мерцающих эпителий и т. д.

Наконец мы уговариваемся когда-нибудь, когда я освобожусь, встретиться и все очень серьезно обговорить, я кладу трубку и несколько минут сижу совершенно обалдевший, проклиная тот день и час, когда вздумал проводить Шапочку через парк до дому. Но кто бы мог подумать, что эта, с виду воплощенная невинность, окажется просто и инфантильной маньячкой, помешанной на мужчинах. Каждому новому знакомому она прежде всего сообщает, что ее преследует некто Волк, что он всюду подстерегает ее, бедную девочку. Конечно, каждый испытывает рыцарский подъем, хватается за воображаемый меня и выпячивает грудь под несуществующей кольчугой.

А Шапочка виснет сперва на руке, потом на шее, а потом отвязаться от нее невозможно — неловко, да и боязно ее истерик и ее бабушки…

Сегодня я почему-то проснулся вовремя им больше не заснул. Встал, не ожидая пока вода часов прольется, перелил нижний сосуд в верхний, сотый раз пообещал сам себе купить новые, и вспомнил, что сегодня воскресенье.

Спешить было некуда, но я скоренько позавтракал, одел новый хитон и поехал на толчок.

На толчке все было обычно. Все «… толкают друг друга и толкают друг другу». У книжного прилавка знакомая фигура в бархатной тунике с рыжей бородой-лопатой. Мой благостный брат. Его религия проповедает добро и он все выходные проводит на барахолке, оберегая мух, червячков, а в особенности — жучков.

— Привет, — говорю я ему.

— А, — говорит он, — это ты, Вовка?!

Пока я раздумываю, стоит ли подтверждать его догадку относительно того я это или не я, он сует нечто замусоленное, без переплета.

— Смотри, это я купил, — брызжет он слюнками, — редчайшая книга Беза-Дель-Ника на секретном языке неизвестного племени аборигенов из Одессы!

Я рассматриваю книгу, а Хамиль, шурша бородой, объясняет, что редкая книга написана рукой.