Свинпет - Валерий Пушной

Щеголеватый полицейский кивнул и недобро глянул на ухмыльнувшегося Лугатика, помахал купюрами, взял сотенную, расправил, поднес к глазам Лугатика. Тот замер, не понимал, какого рожна ему показывали его деньги. Кассир в это время тонкими пальчиками изящно достала из кассового аппарата такую же сотенную и торжественно передала второму полицейскому. Под нос Лугатику ткнули вторую купюру. Он пожал плечами, пробежал глазами по деньгам, деньги как деньги, собрался фыркнуть, но вдруг взгляд остановился. Что за чертовщина, вгляделся внимательнее. При беглом взгляде вроде бы одинаковые, а на самом деле разные. В зеркальном исполнении. Лугатик расширил глаза, вот те на, так и есть. И по мозгам заелозила догадка: стало быть, его купюры принимают за фальшивки. Ну и дела, кому скажи — не поверят, настоящие деньги в этом городке стали фальшивыми. Получается, его схватили как фальшивомонетчика. Никогда не рисовал деньги — и вдруг оказался фальшивомонетчиком. Даже подумать не мог. И ведь этим олухам ничего не докажешь. Лугатик напряг мускулы, но сине-желтые охранники держали цепко, руки за спиной, не вырвешься. Кто бы мог подумать, что так запросто можно попасться! Ни на чем. Слинять бы с глаз долой, но, кажется, вряд ли удастся.

— Да это у вас фальшивки, — заорал он во все горло, и вены на шее вздулись, покраснел от натуги, как Малкин обычно краснел от смущения. — У меня настоящие деньги! — Мгновенно забыл о голоде: какой голод, когда заваривается каша с двумя полицейскими. Затравленно втянул голову в плечи. Никого тут не убедишь в своей правоте. Надо бы уходить отсюда, но так скрутили, что и пробовать бесполезно. Цепкая хватка охранников опять начинала сжиматься.

— Мухи бьются о стекло, — почти женским голосом проговорил мешковатый полицейский, сгребая деньги Лугатика в свой карман.

— Философ сказал, — снова вклинилась старушка, вскидывая палец и крутясь на месте: — «Не верьте зеркалам, все они кривые, никогда не смотрите в зеркала, потому что в них вы можете увидеть себя. Увидеть себя в зеркале — страшно». Верьте только Философу, он никогда не отражается в зеркалах.

Вокруг одобрительно зашумели. А Лугатик удрученно подумал, что для него наступил настоящий кошмар. Охранники повернули его задом, накинули на запястья наручники и вслед за полицейскими вывели из магазина на крыльцо. Вот дела, никогда не собирался пятиться, а пришлось. Полицейские попятились вниз по ступеням и потянули Лугатика. А он перекинул взгляд на другую сторону дороги, высматривая автомобиль Катюхи. С крыльца увидал машину полицейских. Дверцы уже распахнуты, чтобы принять его. Володька машинально пробежал глазами по номеру на бампере, заметил, что левое заднее крыло помято, краска содрана. Задергался, пытаясь сопротивляться. Знал, приятели наблюдают за магазином.

Те действительно наблюдали из автомобиля Катюхи. Насторожились, когда к крыльцу задом подкатило авто полицейских, а увидев теперь Лугатика, поняли: засыпался, бедолага. Раппопет прогнал пальцы по пуговицам рубахи, как по клавишам гармошки, понял, что Лугатика надо спасать, что придется схватиться с полицейскими. Медлить нельзя, но у него будто заклинило, он не мог решиться отдать команду. Когда отправлял Лугатика в магазин, никак не предполагал схватку с полицией. Не узнавал себя, словно в один миг превратился в мякиш. Малкин толкнул в затылок. И коснулся плеча Катюхи. Она надавила на педаль акселератора, машина пошла по газону, через дорогу на красный свет светофора. Перед крыльцом магазина резко затормозила. Лугатик был уже возле машины полицейских. Выбора не осталось, к Раппопету вернулся воинственный дух. Ринулся с Малкиным отбивать приятеля. Неожиданность дала результат. Полицейских раскидали. Кулак Раппопета отпечатался на затылке мешковатого. Тот, раскинув руки, бухнулся животом на асфальт. Малкин сбил с ног щеголеватого, удивившись, что получилось с одного удара. Обычно он больше вхолостую махал кулаками. Пока сине-желтые охранники задом спускались с крыльца на выручку полицейским, Раппопет, Малкин и Лугатик прыгнули в «жигули» и Катюха сорвала машину с места. Щеголеватый, подхватываясь с земли, неловко зашарил рукой, выхватил из кобуры пистолет:

— Сюрприз, сюрприз! — выкрикнул дважды и дважды выстрелил вдогонку.

Лугатик отбил зубами барабанную дробь:

— Линяем, братцы, иначе за мордобой с полицией припаяют, мало не покажется. Ну и вляпались.

— Не догонят, — скривился Раппопет, снова чувствуя прилив сил. — Пупки надорвут, задом наперед катить за нами. Затеряемся, не найдут. Едем за город, отсидимся где-нибудь до ночи, браслеты с Лугатика сдернем, а потом вернемся за Карюхой. Не мы затеяли эти игры, но нам расхлебывать. Откуда нам знать, что у них тут свои правила? Не по-людски живут, не по-людски встречают, не по-людски обращаются. Итак, ищем, где пересидеть.

Так и решили. Катюха поехала по улицам города в обратном направлении, к окраине. Но перед глазами все изменилось, дорога была иная, перекрестки, улицы, дома — другие. Битый час тыркались в разные стороны, пока не убедились, что запутались, как в лабиринте. Город, представлявшийся небольшим, неожиданно оказался непреодолимой преградой. В глазах уже рябила его перевернутость. Лугатик на ходу рассказал о магазине, окончательно убил надежду на нормальный перекус. Невольно все разом глянули на кастрюлю. Подумали об одном и том же, как будто от кастрюли потянуло запахом ухи. Впрочем, теперь было не до ухи. Лугатик нудил, разглядывая наручники на запястьях. Раппопет бычился, не находил выхода из сложившихся обстоятельств, видел, на него надеялись, а он растерялся, беспомощно втягивал голову в плечи и не мог ничего придумать. Лидерство в компании начинало трещать по швам. Малкин молчал. Катюха продолжала поднимать на дыбы автомобиль.

И вот городские тиски как будто разжались, открыв длинный бетонный мост с тяжелыми металлическими перилами в черной матовой краске и громоздкими литыми пузатыми стойками. Широкая река под мостом текла спокойной темной массой. С моста она виделась глубокой и такой же тяжелой, как металлические перила и стойки. У Малкина мелькнула мысль, что ему незнакома эта река. Миновали мост, свернули на узкую набережную с кованым чугунным витьем вдоль реки, поехали по гладкому асфальту. Вдоль набережной тянулись маленькие домики-перевертыши с жиденькими палисадниками вокруг садиков и огородиков. Это явно походило на окраину. Сердце зачастило радостно: наконец-то нашли, что искали.

Набережная оборвалась вдруг, быстро закончилась нагромождением каких-то каменных глыб у самой воды и мятых металлических емкостей, затем асфальт прервался, машина запрыгала по колдобинам, колея едва проглядывалась, поросла травой, определенно эту колею давно забросили из-за ненадобности либо по другим причинам. Справа за каменными глыбами — поросший сплошным кустарником и деревьями неровный берег реки, впереди — затянувшаяся густыми травами поляна, слева — лес.

Катюха на минуту оторопела: колея дальше пропадала, дорога сошла на нет, оставалось только повернуть назад. Притормозила, вглядываясь сквозь лобовое стекло, зеленый ковер укрыл все, отпустила педаль тормоза и решительно поехала по поляне, оставляя за машиной примятую и раздавленную траву. Поляна спускалась к воде пологим склоном. Остановила «жигули» перед полосой хаотично растущего кустарника, заглушила мотор.

Выпрыгнули из салона — трава по грудь. Раппопет снова угодил в крапиву. Заворчал, чувствуя ожоги. От реки потянуло прохладой. Ноздри затрепетали от ощущения свободы. Радовались, что вырвались из города. Пошли к реке. Ноги путались в траве, обо что-то запинались, куда-то проваливались, но это было уже не важно. Крапива обжигала не только Андрюху, девчата пищали, а репейник цепко впивался в одежды — не оторвать. Вода была спокойной, но со свинцовой тяжелой синью. Для рыбака милое дело посидеть у тихой воды с удочкой в руках. Ему наплевать, свинцовая гладь воды либо сверкающая рябь. Малкин вздохнул: без удочек — нет рыбы и нет ухи. Кастрюля — без надобности. Раппопет сосредоточенно притоптал траву под ногами:

— Придется по огородам шуровать. Не пропадать же чужому добру на корню, да и нам не околевать с голодухи. Стемнеет — двинем в ближайший огородишко, ковырнем. Я присматривался из машины, у них там грядок полно, наверно, морковка, свекла, огурцы, может, еще какая съедобная дребедень. Разживемся зеленью. Какая-никакая — еда все-таки. Подножный корм. Хлеба не мешало бы, но, увы, булки на грядках не растут. И это очень плохо. О чем думают селекционеры, чем занимаются? Лишить бы их воскресного отдыха, чтобы мозгами лучше думали.

— Пацаны, покумекайте лучше над браслетами, пока не стемнело, — попросил Лугатик, поднимая руки над травой. Лицо виноватое, кособочился, стыдясь собственного положения. Любитель хорохориться теперь не похож на себя. — Окольцевали, изверги, глазом не успел моргнуть, вмиг обтяпали. Ловко у них получилось, проворные оказались, не смотри, что пятками вперед топают. Если бы не вы — хана мне. Воронок ждал. Упрятали б, куда и сам не знаю, где Макар телят не пас. А может, с Карюхой запечатали бы, хотя сомневаюсь, белых халатов на этот раз не было, и полиция с другими физиономиями. Впрочем, хрен редьки не слаще. Подумайте, парни, как снять.