Кентерберийская сказочка - Уильям Блум

Дженни улыбнулась.

– Попробуем еще раз?

– Давай стоя, наверное, так будет лучше, – предложил он, и они поднялись.

Очень осторожно он положил руки ей на талию, она с не меньшей осторожностью обвила руками его шею. Напряженные тела не спешили сблизиться. Но вот их головы вытянулись вперед – словно любопытные голубки, – и губы снова прижались к губам. Они прижимались все крепче, и руки перестали быть пассивными, они применили силу – тела приблизились друг к другу, соприкоснулись. Нажим стал еще сильнее, рты приоткрылись, языки соприкоснулись и от неожиданности отпрянули, но тут же снова нашли друг друга и принялись играть, распознавать неизведанное пространство. Тристрам почувствовал какое-то тревожное шевеление в брюках, ему уже было мало поцелуя, он свел руки у нее на пояснице и крепко притиснул к себе. Зачем, мелькнуло у нее в голове, но она знала, что должна уступить его порыву… она подалась вперед, и груди ее уткнулись ему в грудь, стали тереться о нее. Вобрав животы, они перестали целоваться и прильнули друг к другу – сильнее, крепче. Надо было за что-то держаться, чтобы другой держал тебя.

По их телам словно прошел электрический разряд – и они разомкнули объятья. Оба дышали прерывисто, не смели поднять глаза. Затем Тристрам, враз повзрослевший на тысячу лет, нежно приподнял ее голову, чмокнул в нос и улыбнулся. Она хихикнула в ответ. Рот его внезапно расплылся в широченной ухмылке, и они весело, в голос, захохотали. Потом она включила проигрыватель, и они стояли посреди комнаты, держась за руки, покачивались в такт музыке и пели, стараясь вытянуть самые высокие ноты. Тристрам то и дело чередовал тенор с глубоким, вибрирующим басом. И все это время на детских лицах сияли улыбки.

– Вы что, с ума посходили? Выключите этот кошмар! – В дверях стояла миссис Траншан, плечи отведены назад, полная боевая готовность. – Что это за нелепое празднество?

Дженни и Тристрам отпустили руки. Улыбки погасли.

– Просто мы пели вместе с пластинкой, – попыталась объяснить Дженни.

– Просто? Просто пели? Да весь дом ходуном ходил, и не говори мне, девушка, что все уроки ты уже сделала. А ты, Тристрам Холланд? Неужели у тебя только и дел, что нарушать покой в доме и будить ее несчастного отца, которого мучит бессонница? Сегодня вообще будний день, а вы ведете себя, как шайка дервишей.

Тристрам улыбнулся. В этой роли она ему понравилась.

– И нечего мне улыбаться, молодой человек. Уж никак не в десять вечера в понедельник. Что подумает твоя мама? Ну? Улыбаться ты умеешь, надеюсь, язык у тебя тоже не отсох? Говори!

– Не знаю.

– Не знаешь? Не знаешь, что подумает твоя собственная мама? Здорово.

– Наверное, как и вы, подумает, что мы нарушаем покой в доме.

– А-а, все-таки! И на том спасибо.

– Извините. Я не знал, что от нас столько шума.

– Энергию некуда девать. Знаю я вас, молодых. Ничего, вот постареете, тогда запоете по-другому.

– Ты совсем не старая, мамочка, – вставила Дженни, и миссис улыбнулась.

– А ты как считаешь, Тристрам? Я старая?

– Вы старше меня, но старой я бы вас не назвал. Вы еще не такая старая, чтобы называться старой.

– Подлизаться ко мне хочешь, да? Он покачал головой.

– Ладно, все равно тебе пора. – Она чуть помедлила. – Чтобы через пять минут твоего духа здесь не было. Понял? Кое-кому, между прочим, и поспать невредно. И чтобы никакого пения. Ясно?

Она вышла, и Тристрам и Дженни с облегчением вздохнули.

– Господи! Представляешь, если бы она вошла раньше!

– Не вошла бы, – возразил Тристрам.

– Почему?

– Потому что раньше мы не шумели.

– Разве?

– Почти совсем.

Они снова уселись на кровать, Дженни положила голову ему на плечо.

– А приятно было, да? Но говорить об этом так много и вправду незачем.

И она повернулась к нему, подставляя губы для поцелуя.

Он отстранился.

– Ты что?

– Матушка твоя. Вдруг вернется.

– Мы же не шумим.

– Она сказала: пять минут. Запросто может вернуться. И вообще сейчас так уже не будет. То были только ты и я. А теперь еще кто-то.

– Моя мама?

– Да.

– Кто-то есть всегда.

– Нет. Ты же знаешь, про что я.

– Знаю. Но целоваться мы можем где угодно, так? И не будет она нас караулить каждую минуту. А если кто нас и застукает, мне плевать… ну, не совсем, конечно… вообще-то лучше не надо.

– Я пойду. А то еще твоя матушка запретит мне к тебе приходить, вот будет прикол.

– Вряд ли, Тристрам!

– Что?

– Ты ведь никому не расскажешь? Это все между нами. Никому в школе не рассказывай.

– За кого ты меня принимаешь? Никому не расскажу.

– Я просто подумала, а вдруг…

– Даю слово. Не такой уж я ребенок. Но и ты никому не говори – даже сестре.

– Уж ей-то – ни за что! А ты брату не расскажешь?

– Филипу? Никогда! Даже если деньги предложит. – Тристрам уже стоял у двери. – Эй! Здорово было, правда? Я рад.

– Я тоже.

– Честно?

– А ты?

– Я же сказал, что рад. Потому и тебя спрашиваю. Ладно, пойду.

– Давай.

– А то твоя мамуля опять придет шмон наводить.

– Ну, мы же ничего не делаем.

– Если еще задержусь, я за себя не ручаюсь. Мм-мм? Они хихикнули, она поднялась, скакнула к нему через всю комнату и обвила его шею руками.

– Ты такой милый. Правда. Я так рада, что мы с тобой соседи. Правда! Мы же можем встречаться, когда захотим, да? Когда угодно.

Она заглянула ему в глаза.

– Да. Наверное. Когда захотим. Даже среди ночи. Я заберусь к тебе в сад, брошу камешек в твое окно – и пожалуйста! А если я как следует свистну прямо из своей комнаты, ты услышишь, спорить готов. Сегодня же попробую. Ровно в одиннадцать слушай. Услышишь – посвисти вместе со мной. Идет? Ты хоть свистеть-то умеешь?

– А как же! В одиннадцать. Заметано.

Она поцеловала его в подбородок, и он исчез за дверью.

Снова улеглась на постель! А этот паразит опять ушел! А я стою на крыше, вцепившись липкими ладонями в телескоп, лучше бы его не было! Господи, Господи Иисусе, сколько же я здесь уже торчу? Так и известись недолго. Но этот их второй поцелуй… Курам на смех… Хотя он явно должен был завести их далеко – они уже начали обжиматься, тискаться… Как начали, так и кончили. Разошлись, как в море корабли. Дурные, чокнутые детишки. И вот она одна лежит в постели, попка вздыбилась, под узкой юбкой видны очертания узких трусиков. Не могу смотреть! Я ведь уже был на взводе: вот, вот, сейчас – а они взялись за ручки и давай песни распевать. Едем, едем на пикник! Малолетки несчастные!

Нет, на сегодня с меня хватит. Я натянул на телескоп полиэтилен, и пакет обхватил его плотно, внатяг. Мой телескоп длиннее твоего, юноша.