Свет - Рейвен Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствую, как и сам стискиваю челюсти. Нет, наверное, я не имею права раздражаться на брата, потому что прекрасно понимаю, почему он гневается, и все же я бешусь. Как и он частенько это делает.
– Ладно, – уступаю я. Я слишком замерз и устал, чтобы спорить. – Обсудим завтра. Мне нужно согреть ее и высушить.
Он краем глаза косится на Аурен.
– И именно сегодня разразилась эта чертова буря.
Мы с братом в напряженном молчании идем по пещере шаг в шаг. Наши плечи на одном уровне, одежда почти одинакова. Когда не проявляется моя фейринская сущность, нас можно принять за близнецов, чем я много-много раз не преминул воспользоваться.
Несмотря на то что мы непринужденно идем нога в ногу, кажется, что всегда наступаем друг другу на пятки.
Ради Райатта я бы пошел на смерть, а он от многого отказался, чтобы быть со мной рядом, но чаще всего мы бы с радостью просто поколотили друг друга.
Сегодняшний вечер ничем не отличается.
Мы преодолеваем оставшееся расстояние, а затем оказываемся в нашем доме в пещере. Мы спускаемся в синие тени, где сталагмиты[4] напоминают извечных стражей.
Грот.
– Дом, милый дом, – бормочет Райатт.
Внутри появляется неприятное ощущение.
– Да. Дом, милый дом.
Глава 5
Слейд 8 лет
– Слейд!
Я смотрю на Райатта, который пухленькими ножками пытается безуспешно забраться на дерево. Я знал, что он сюда за мной отправится. Но каждый раз у брата ничего не выходит, и он принимается канючить, распугивая птиц, пока я наконец не спускаюсь.
– Слейд!
Поняв, что не обращать внимания на него больше не выйдет, я закатываю рукава рубашки и чешу руки.
– Скоро вернусь, – сообщаю птенцу.
Тот щебечет мне в ответ.
Услышав, как Райатт снова пытается вскарабкаться, я свешиваюсь над веткой и раздвигаю коричневые засохшие листья.
– Тебе сюда нельзя. Ты слишком маленький.
Брат гневно смотрит на меня.
– Ничего я не маленький!
– Маленький, – возражаю я. – К тому же тебе еще нельзя лазать по деревьям.
Он снова опускается на землю и в приступе ярости топает ногами. Носки у него закатаны неровно и все в пятнах от травы. Когда мы приходим домой в испачканных травой носках, мама всегда недовольно цокает, а потом говорит, что глаза у нас точно такого же цвета.
Я вытираю пот со лба и вздыхаю, а потом, отпустив ветку, спрыгиваю, встав рядом с братом.
– Доволен?
Он кивает.
– Умираю от голода.
– Да ты всегда голодный. – Вот только теперь, когда он об этом упомянул, я понимаю, что тоже проголодался. – Ладно, пойдем. Уверен, Кук нам что-нибудь оставил.
– Жарко, – ноет Райатт.
– Потому что лето, дурачок, – прыснув со смеху, говорю я ему.
Он сердито глядит на меня.
– Я расскажу.
– А вот и не расскажешь. – Я улыбаюсь Райатту, потому что мы никогда не ябедничаем друг на друга. Такое у нас правило.
Он пожимает плечами.
Мы идем к поместью. Теперь, когда меня больше не закрывает тень от дерева, я понимаю, какая в самом деле стоит жаркая погода. Ясно, почему у Райатта такое красное лицо, а черные волосы намокли от пота и стоят торчком. Наверное, я выгляжу ничем не лучше.
Уроки у меня закончились раньше, и нянька разрешила Райатту выйти на свежий воздух. Не знаю, долго ли мы гуляем – рассматривая птичьи гнезда, я часто теряю счет времени.
– Пойдем к пруду! – внезапно говорит Райатт, когда мы уже почти доходим до сада.
Я внимательно смотрю на него.
– Ты же говорил, что умираешь с голоду.
– Хочу к пруду!
– Ладно, – простонав, иду я на уступку. – Но ненадолго. А потом пойдем есть.
Райатт кивает и скатывается со склона. Я бегу за ним, делая вид, что не могу догнать, и он заливисто смеется. Мы оббегаем поместье примерно наполовину, но Райатт устает и останавливается.
– Пить хочу, – ноет он.
– Тогда окуну тебя головой в пруд.
Райатт хмуро смотрит на меня, а я смеюсь и толкаю его локтем в ребра, зная, как брат боится щекотки. С мгновение он борется с собой, а потом принимается хихикать, извиваясь всем телом.
За домом находятся стойла, а сразу за ними – пруд. Мы проходим мимо загона, где стоит пара отцовских лошадей и щиплет траву.
Я стою и ни о чем не думаю.
Хлесть!
Звук такой же, когда старший конюх бьет хлыстом наших лошадей. Я слышу удар по задним конечностям, а следом еще один резвый шлепок в качестве наказания.
Хлесть!
Райатт ничего не замечает.
Но я почему-то замираю и, схватив брата за руку, тоже его останавливаю.
– Замри.
– Почему? – хныкает он.
Я чешу руку.
– Просто постой тут.
Райатт хмурится и явно собирается возразить, но, к счастью, к забору подходит лошадь, и брат отвлекается. Он забирается на забор и гладит ее, и я тут же спешу на звук. Однако, проходя мимо конюшни, замечаю, что там никого нет.
Хлесть!
Резко поворачиваю голову направо, и ноги сами несут меня вперед.
А потом резко останавливаюсь.
Это не старший конюх. И не хлыст. И лошади тоже нет.
Отец нависает над моей матерью. Родители стоят у внешней стены конюшни. Я толком не пойму, что за картина передо мной предстала, потому просто стою и наблюдаю за ними.
А потом отец опускает руку и дает такую сильную пощечину матери, что она падает на землю. Он шевелит ртом, процедив что-то злое, но мне не слышно.
От потрясения я замираю как вкопанный.
Этот громкий звук эхом разносится в ушах. Или, быть может, он отзывается у меня в крови, потому что я и слышу и чувствую его одновременно. Спина зудит. По рукам как будто ползут муравьи. Кровь в венах стынет. Даже в голове странное ощущение.
С мгновение я просто стою, как статуя, – чувствую и слушаю. Кровь шумит так громко, что кажется, я вот-вот свалюсь в обморок.
Но тут отец снова поднимает руку. Мама опускает голову. А я так зол, что мой гнев соединяется с шумом, и все вокруг просто… взрывается.
Мой отец заносит руку, и я кричу на него:
– Перестань!
Очертя голову несусь на него и со всех сил толкаю. Отец поражен тем, что я напал на него, ну а я смотрю на него с ненавистью. Наверное, ненависть сильнее потрясения, и потому мне и удалось толкнуть отца
