Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

В Венгрии Хейнрици взялся за старое. В разгар сражений генерал-полковник Фердинанд Шернер, протеже Гитлера и начальник Хейнрици в Венгрии, издал следующую директиву: «…любой солдат, обнаруженный без приказа вдали от передовой, должен быть немедленно казнен, а тело его выставлено в назидание остальным». Хейнрици, возмущенный этим приказом, сердито возразил: «Подобные методы никогда не применялись под моим командованием и никогда не будут применяться».

Хейнрици был вынужден отступить из Северной Венгрии в Чехословакию. Он сражался за каждый клочок земли так отчаянно, что его наградили мечами к дубовым листьям его Рыцарского креста — удивительное достижение для человека, которого так сильно не любил сам Гитлер. О награждении генералу сообщили 3 марта 1945 года, а сейчас, всего две недели спустя, он мчался в Цоссен с приказом в кармане принять командование группой армий «Висла».

Глядя, как мощный «мерседес» пожирает колесами ленту имперского шоссе 96, Хейнрици задавался вопросом, куда же это шоссе в конце концов приведет его. Он вспомнил реакцию своих штабистов в Венгрии на известие о новом назначении и вызове к генералу Хейнцу Гудериану, главнокомандующему сухопутными войсками в штаб ОКХ (Oberkommando der Heers). Они были в шоке. «Вам действительно нужна эта работа?» — спросил его начальник штаба.

Встревоженным подчиненным Хейнрици казалось, что их честного, прямолинейного шефа ждут серьезные неприятности. Как командующий Одерским фронтом, последней важной линией обороны между русскими и Берлином, он будет под постоянным присмотром Гитлера и его «придворных шутов», как выразился один из штабных офицеров. Хейнрици никогда не был лизоблюдом, не научился приукрашивать факты. Как такой человек сможет избежать столкновений с людьми, окружающими фюрера? А все знали, что случается с теми, кто не соглашается с Гитлером.

Близкие Хейнрици офицеры как можно деликатнее предлагали ему найти какой-нибудь предлог, чтобы отказаться от нового назначения, например «по состоянию здоровья». Удивленный Хейнрици просто ответил, что намерен выполнить приказ, «как любой рядовой Шульц или Шмидт».

Теперь, приближаясь к окраинам Цоссена, Хейнрици не мог не вспомнить, что перед отъездом подчиненные смотрели на него, как «на овцу, обреченную на заклание».

Глава 2

После быстрой проверки у главных ворот базы Цоссена внутренний красно-черный шлагбаум поднялся, часовые отсалютовали, автомобиль Хейнрици въехал на территорию генштаба и словно попал в другой мир. В каком-то отношении так оно и было — спрятанный, замаскированный, упорядоченный военный мир, известный лишь избранным под кодовыми названиями «Майбах I» и «Майбах II».

Сейчас автомобиль проезжал «Майбах I» — штаб-квартиру ОКХ, главного командования сухопутных сил, откуда генерал Гудериан управлял армиями на Восточном фронте. В миле отсюда находился совершенно самостоятельный комплекс: «Майбах II» — штаб-квартира ОКБ, Верховного главнокомандования вермахта. Несмотря на свое второстепенное обозначение, «Майбах II» обладал большей властью, поскольку был ставкой Верховного главнокомандующего Гитлера.

Не в пример генералу Гудериану, который управлял войсками прямо из штаба ОКХ, руководящий эшелон ОКБ — его начальник штаба фельдмаршал Вильгельм Кейтель и начальник штаба оперативного руководства вооруженными силами Германии генерал-полковник Альфред Йодль — находился рядом с Гитлером, где бы он ни был, В Цоссене оставался только оперативный персонал ОКБ. Через этот персонал Кейтель и Йодль командовали армиями на Западном фронте, а также использовали штаб как распределительный центр для всех директив Гитлера всем германским вооруженным силам.

Таким образом, «Майбах II», «святая святых», был настолько изолирован от штаба Гудериана, что немногие из его офицеров туда допускались. Секретность была столь всеобъемлющей, что оба штаба были разделены и физически — высокими заборами из колючей проволоки, вдоль которых постоянно патрулировали часовые. Как Гитлер заявил еще в 1941 году, никто не должен знать больше, чем необходимо для выполнения своих обязанностей. В штаб-квартире Гудериана говорили, что, «если даже враг захватит ОКБ, мы будем работать, как обычно: мы об этом ничего не узнаем».

Автомобиль Хейнрици ехал под лиственным шатром по одной из множества узких грунтовых дорог, пересекавших комплекс. Среди деревьев мелькали неровные ряды низких бетонных зданий. Их расположили так, чтобы максимально использовать естественное укрытие деревьев, но для пущей уверенности раскрасили в тусклые маскировочные цвета: зеленый, коричневый и черный. Автомобили под камуфляжными сетями были припаркованы в стороне от дорог у похожих на казармы зданий. Часовые стояли повсюду, а в стратегически важных местах топорщились над землей низкие горбы бункеров — огневых точек, укомплектованных боевыми расчетами.

Эти бункеры были частью лабиринта подземных сооружений, протянувшихся под всем лагерем, поскольку и «Майбах I» и «Майбах II» были больше подземными, чем наземными базами.

Каждое здание имело три подземных этажа и было связано с соседним коридорами. Самым большим из этих сооружений был «Коммутатор 500» — крупнейший в Германии центр телефонной и телетайпной связи и военной радиосвязи. Он был абсолютно независимым, с собственной системой кондиционирования воздуха (включая специальную фильтрационную систему на случай вражеских газовых атак), водоснабжением, кухнями и жилыми помещениями, и уходил под землю на семьдесят футов — эквивалент семиэтажного здания ниже уровня земли.

«Коммутатор 500» был единственным объектом, которым пользовались и ОКХ и ОКБ. Он не только связывал все отдаленное командование сухопутных сил, военно-морского флота и люфтваффе с обоими штабами и Берлином, но и был главной телефонной станцией правительства рейха и его многочисленных административных органов. Центр был спроектирован для обслуживания обширной империи, и его строительство было завершено в 1939 году. В главном узле дальней связи десятки операторов сидели перед коммутаторами с мигающими лампочками; над каждым пультом была маленькая табличка с названием города — Берлин, Прага, Вена, Копенгаген, Осло и т. д. Однако на некоторых панелях не горело ни одной лампочки, хотя карточки так и не сняли: Афины, Варшава, Будапешт, Рим и Париж.

Несмотря на все маскировочные меры, комплекс Цоссена подвергся бомбардировке — прежде чем автомобиль остановился у командного пункта Гудериана, Хейнрици успел увидеть ясные тому доказательства. Территория была испещрена воронками, часть деревьев вырвана с корнем, а некоторые здания сильно повреждены. Однако мощные стены построек свели эффект бомбардировок к минимуму — некоторые из стен достигали трех футов в толщину.[5]

Внутри главного здания обнаружилось еще больше свидетельств бомбардировки. Первым, кого увидели Хейнрици и фон Била, был генерал-лейтенант Ганс Кребс, начальник штаба Гудериана, раненный во время авианалета. Воткнув в правый глаз монокль, он сидел за письменным столом в кабинете рядом с кабинетом Гудериана, его голова была обмотана бинтами наподобие тюрбана. Хейнрици не испытывал к Кребсу особой симпатии. Хотя начальник штаба обладал незаурядным умом, Хейнрици считал его «человеком, который отказывается верить правде и может изменить черное на белое, лишь бы приукрасить истинное положение для Гитлера».

Хейнрици взглянул на Кребса и резко спросил: «Что с вами случилось?»

Кребс, как всегда, невозмутимый, пожал плечами: «О, ерунда. Ничего особенного». До войны он служил военным атташе в посольстве Германии в Москве и почти идеально говорил по-русски. После подписания пакта о русско-японском нейтралитете в 1941 году Сталин обнял Кребса со словами: «Мы всегда будем друзьями». Сейчас, непринужденно болтая с Хейнрици, Кребс заметил, что все еще изучает русский: «Каждое утро я ставлю словарь на полку под зеркалом и, пока бреюсь, успеваю выучить еще несколько слов». Хейнрици кивнул. Вполне возможно, русский скоро окажется Кребсу полезным.

В этот момент к ним присоединился майор Фрайтаг фон Лорингхофен, адъютант Гудериана. С ним вошел капитан Герхард Болдт, еще один сотрудник Гудериана. Они официально приветствовали Хейнрици и фон Била, затем проводили их в кабинет генерала. На взгляд фон Била, все были одеты безупречно: сверкающие высокие сапоги, хорошо скроенные, отглаженные серые полевые мундиры с красными петлицами на воротниках. Хейнрици, шагавший впереди с фон Лорингхофеном, казался, как всегда, не на своем месте. Глядя на его потертую дубленку с меховым воротником, фон Била поморщился.

Фон Лорингхофен исчез в кабинете Гудериана, через пару секунд вернулся и распахнул дверь для Хейнрици. «Герр оберстгенерал Хейнрици», — объявил он, когда Хейнрици входил в кабинет, затем закрыл дверь и остался с Болдтом и фон Била в приемной.