Падение Тисима-Реттоо - Александр Грачёв

— Плотный туман, говоришь? — капитан зевнул, потер гладко выбритый подбородок. — Пойдем посмотрим.

Вместе они прошли в штурманскую рубку. Капитан долго стоял там над ярко освещенной мореходной картой с проложенным на ней курсом.

— Поправку на отливное течение делаешь? Придется пока что так держать. Рифы близко…

Потом он поднялся на верхний мостик. Темень на море была поистине кромешной. Холодный сырой воздух проникал за воротник кителя, казался липким. На море и на судне стояла глухая тишина, только далеко внизу, под палубами, спокойно и сипло дышали машины.

— Черт знает, какая темь, — недовольно проворчал капитан, — перил мостика даже не видно. Почаще давай предупредительные гудки. Возникнет сомнение или что-нибудь подозрительное заметишь — буди сразу.

Хлопая каблуками незашнурованных туфель, капитан грузно спустился по лесенке и скрылся в своей каюте. Там он включил ночник, хотел было почитать, но сон быстро сморил его.

Однако едва он забылся, как раздался тревожный стук в дверь.

— Что случилось? — спросил Валерий Андреевич, нашаривая ногами туфли.

— Валерий Андреевич, на коре где-то рядом кричат люди и тарахтит мотор. Не по-русски кричат. Наверно японцы терпят бедствие…

Они быстро поднялись на верхний мостик. Из темноты действительно доносились крики людей. Нестройный хор голосов явно взывал о помощи. Голоса доносились справа по курсу судна.

— Если это несчастье с судном, то почему в тихую погоду? — размышлял вслух вахтенный помощник капитана. — Может быть, на рифы села шхуна?

— Включи прожектор и направь трех вахтенных матросов и боцмана на шлюпке, — распорядился капитан. — Пусть осторожно разведают, в чем там дело.

Через минуту у правого борта вспыхнул яркий свет, рассеивающийся в радужно-сером месиве тумана. Загремели блоки, и в тишине мягко шлепнулась упавшая на воду шлюпка. Капитан перегнулся через мостик, крикнул в рупор:

— На шлюпке! Соблюдайте осторожность. В случае опасности — близко не подходите. Если можно принять пострадавших, нагружайтесь до отказа.

Там, внизу, среди темноты помаячил и исчез белый клубочек света: то был фонарь на уходящей шлюпке.

А голоса в темноте продолжали взывать о помощи. «Не иначе, японские рыбаки», — решил капитан. За долгие годы плавания на дальневосточных морях ему не раз случалось подбирать японских рыбаков, либо унесенных штормом, либо плавающих на плоту после гибели шхуны.

Не проходило года, чтобы в японских водах не бедствовали эти вечные труженики моря.

Вдруг крики утихли и через минуту донеслись снова. Это были уже возгласы радости.

— На шлюпке! Как там у вас? — крикнул капитан в рупор.

С моря послышался сильный бас, по которому нетрудно было узнать боцмана Борилку:

— Все в порядке! Везем четверых представителей!

Белый клубок света проплыл к борту судна. «Представители» долго взбирались по штормтрапу, по-видимому они были обессилены.

— Проведите их в кают-компанию, я сейчас спущусь туда, — сказал капитан в рупор.

Он зашел в свою каюту, надел парадный китель, зашнуровал туфли. Таков был его обычай — являться перед представителями других государств в полной форме советского торгового моряка. Потом он прошел в спальню, чтобы разбудить майора Грибанова. Но тот уже сам встал и теперь одевался.

— Что там случилось? Кому это вы кричали? — спросил майор, обувая ботинки.

Это был высокий человек с крупными чертами открытого привлекательного лица, широкий в плечах, всегда подвижной и смешливый. Раздвоенный подбородок, большой острый кадык, упрямые пряди пшеничных волос, нависающих на лоб, придавали майору вид мужественного, волевого человека. Низкий горловой голос гудел, как из трубы.

Капитан Крамсков познакомился с Грибановым еще во время хасанских боев, в бухте Посьета. Он привез тогда советских представителей для переговоров с японцами: среди наших представителей был и военный переводчик лейтенант Грибанов. Бывший старшина пограничного катера Иннокентий Грибанов во время одной японской провокации получил ранение и подлежал демобилизации, но не хотел расставаться со службой в погранохране и попросился на курсы военных переводчиков. Там он проявил недюжинные способности в изучении иностранных языков и по окончании курсов был направлен в Ленинградский университет на факультет востоковедения. Закончив его с успехом, он вернулся на Дальний Восток, владея японским, китайским и английским языками. Он был назначен переводчиком одного из отделов штаба Тихоокеанского флота, а в начале Великой Отечественной войны его перевели в отдел контрразведки флота. Теперь он направлялся к месту новой службы — на Камчатку.

— Вы очень удачно оказались со мной в этом рейсе, Иннокентий Петрович, — сказал капитан. — Я пришел к вам с просьбой — помочь в переговорах с японцами. Сейчас привезли четырех на шлюпке, очевидно со шхуны, терпящей бедствие.

— О, это очень кстати, Валерий Андреевич, я давно уже не говорил с настоящим японцем.

Майор Грибанов выпрямился, — он был сейчас на голову выше капитана, — и, застегивая начищенные до блеска пуговицы кителя, заговорщицки подмигнул и усмехнулся лишь одними глазами — лучистыми, серыми.

— По секрету скажу, они мне очень нужны.

Они нашли «представителей» уже в салоне. Те жались друг к другу, как бы боясь, что займут слишком много места в этом уютном, роскошно отделанном и обставленном помещении. «Представители» выглядели изможденными, с потемневшими от голода и мучений лицами, с ввалившимися и припухшими от бессонницы глазами и впалыми щеками. За исключением одного старичка, одежда на них состояла из лохмотьев: когда-то это была солдатская форма. На головах сидели защитного цвета грязные чепчики, какие обычно носят японские солдаты. Ноги несчастных были обуты в рваные брезентовые башмаки, с толстыми деревянными подошвами, похожими скорее на колодки.

Один из «представителей», старик — хилый, невысокий, с маленьким сморщенным бурым лицом, похожим на испеченное яблоко, — был одет в форму японского солдата. Рядом с ним стоял высокий сухой детина средних лет, с длинным узким лицом, сохранившим еще и теперь черты насмешливого выражения и лукавые искорки в умных, все понимающих глазах. Несмотря на свою худобу, он держался довольно бодро, даже весело. По другую сторону от старика стояли, вытянувшись, как на смотру, два невысоких юноши, почти одного роста и, по-видимому, одних лет. С ними здесь находился боцман Борилка.

— Кто они? — опросил капитан боцмана, протягивая каждому руку.

— Это не японцы, Валерий Андреевич, а китайцы, — возбужденно пробасил Борилка.

— Китайцы? — удивился майор Грибанов, входя в салон. — Какими судьбами они здесь?

Он приветствовал их на китайском языке, поздоровался с каждым за руку. Те разом оживились, услышав родную речь из уст русского, переглянулись между собой, одобрительно заулыбались. Майор уселся против них, положив впереди себя белые сильные руки, такие же светлые, как и лицо. Он с интересом смотрел на китайцев.

Старик в японской одежде, назвавшийся Шао Мином, быстро вынул из-за пазухи большой лист бумаги, бережно сложенный вчетверо, развернул и с поклоном положил его перед русским майором.

Майор Грибанов с интересом стал вглядываться в текст, написанный простейшими иероглифами. Чем дальше он читал, тем становился все мрачнее; белесые его брови сошлись над переносьем, образуя глубокую упрямую складку.

— Черт знает, что делают! — вырвалось у него непроизвольно. Он поднял угрюмое лицо к Крамскову и Борилке. — Японцы истребили на острове Минами две тысячи китайцев-военнопленных, строивших им военные укрепления. Вот где еще остались освенцимы и майданеки!

И он продолжал читать. Не отрываясь от бумаги, объяснял содержание написанного:

— Сейчас, в связи с окончанием работ, японское командование решило истребить остальных девятьсот человек, чтобы скрыть тайну расположения укреплений. В ответ военнопленные подняли бунт. Они захватили баржу, чтобы отправить на ней больных и слабых и с ними — экземпляр настоящего акта. Скажите, — обратился он к Шао Мину по-китайски, — это я правильно читаю фамилию японского подполковника — Кувахара?

— Да, да, это помощник командующего, — подтвердил Шао Мин.

— Это самый лютый зверь на острове, — добавил высокий длиннолицый китаец. — Он лично срубил саблей головы около ста пятидесяти нашим товарищам. Он любил эти занятия и называл их «тренировкой самурая».

— Как я понимаю, вы просите убежища и защиты? — спросил майор Грибанов Шао Мина.

— Да, иначе нас догонят и всех истребят.

— Валерий Андреевич, они просят убежища, — повернулся он к капитану и показал ему бумагу.

— Ну что ж, морской закон не разрешает нам отказать в убежище людям, терпящим на море бедствие, — ответил капитан. — Скажите, пусть они отправятся на свое судно и подводят его к борту. Начнем посадку. Сколько их там?