Странный Томас - Кунц Дин Рей

Сторми дала мне один из рожков, и пару минут мы ели молча, наблюдая за проходящими мимо покупателями, наслаждаясь мороженым.

— Под гамбургером и беконным жиром я чувствую персиковый шампунь.

— Да уж, нюхать меня — одно удовольствие.

— Может, когда у меня будет собственное кафе, мы сможем работать вместе и будем пахнуть одинаково.

— К мороженому меня не влечет. Я люблю жарить.

— Наверное, это правда, — глубокомысленно изрекла она.

— Что?

— Противоположности притягиваются.

— Это новый вкус, который появился на прошлой неделе? — спросил я.

— Да.

— Вишнево-шоколадно-кокосовый шарик?

— Кокосо-вишне-шоколадный шарик. Нужно все называть в правильной последовательности, и именно так, как сказала я, а не то можно нарваться на неприятности.

— Вот уже не думал, что в индустрии мороженого такие строгие грамматические правила.

— Если говорить по-твоему, то кто-то из слишком уж хитрых покупателей съест мороженое, а потом потребует деньги назад на том основании, что кокосового шарика не было. И не зови меня восхитительной. Восхитительны щенки.

— Когда ты шла ко мне, я подумал, что ты выглядишь знойной.

— Ты бы поступил мудро, если бы начал исключать из своей речи прилагательные.

— Хорошее мороженое, — отметил я. — Ты пробуешь его впервые?

— Все от него в восторге. Но я не хотела спешить.

— Отложенное удовольствие.

— Да, все становится слаще.

— Если ждать слишком долго, все сладкое и нежное может скиснуть.

— Сократ, пожалуйста, подвиньтесь. Уступите трибуну Одду Томасу.

Я знаю, когда подо мной начинает трещать тонкий лед. Поэтому сменил тему:

— Когда я сижу спиной ко всем этим кои, у меня по коже начинают бегать мурашки.

— Ты думаешь, они что-то замышляют? — спросила она.

— Для рыб они очень уж яркие. Я им не доверяю.

Она глянула через плечо на пруд, вновь сосредоточилась на мороженом.

— Они всего лишь совокупляются.

— Откуда ты знаешь?

— Рыбы только едят, испражняются и совокупляются.

— Хорошая жизнь.

— Они испражняются в ту же воду, где едят, и едят в пропитанной спермой воде, где совокупляются. Рыбы отвратительны.

— Никогда не смотрел на них под таким углом.

— Как ты сюда добрался?

— На «Мустанге» Терри.

— Скучал по мне?

— По тебе я скучаю всегда. Но я кое-кого ищу, — и я рассказал ей о Человеке-грибе. — Интуиция привела меня сюда.

Когда кого-то нет там, где я рассчитывал его найти, ни дома, ни на работе, я начинаю кружить по городу, то ли на велосипеде, то ли на одолженном автомобиле, поворачивая наугад с улицы на улицу. И обычно в течение получаса пересекаюсь с тем, кого ищу. Мне нужно лицо или имя, чтобы сконцентрироваться, а уж тогда ни одна ищейка не может со мной сравниться.

Это талант, названия для которого у меня нет. Сторми называет эту мою особенность «психическим магнетизмом».

— И теперь он идет сюда. — Я говорил про Человека-гриба, который шел по галерее, следуя порогам речушки, к тропическому пруду.

Сторми не пришлось просить меня указать ей этого парня. Он выделялся среди остальных покупателей, как заяц на собачьей выставке.

И хотя я уже съел практически все мороженое и совсем не замерз, от одного вида этого человека по моему телу пробежала дрожь. Он неспешно вышагивал по галерее торгового центра, а зубы у меня стучали так, словно он только что прошел по моей могиле.

Глава 8

Бледный, одутловатый, с водянистым серым взглядом, блуждающим по витринам, с написанным на лице удивлением, словно у пациента, страдающего болезнью Альцгеймера, вдруг перенесшегося из своей палаты в мир, который больше не узнает, Человек-гриб нес набитые пакеты с покупками, сделанными в двух универмагах.

— А что это желтое у него на голове? — спросила Сторми.

— Волосы.

— Я думала, это вышитая ермолка.

— Нет, такие у него волосы.

Человек-гриб вошел в «Берк-и-Бейли».

— И бодэчи все еще с ним? — спросила Сторми.

— Да. Они все вошли в кафе.

— Для бизнеса это плохо, — мрачно заметила она.

— Почему? Никто из твоих посетителей их не увидит.

— Да какую пользу бизнесу могут принести эти крадущиеся, скользкие, злые призраки? — вскинулась она. — Подожди здесь.

Я остался с совокупляющимися кои за спиной и недоеденным мороженым в правой руке. Потерял аппетит.

Через окна «Берк-и-Бейли» я видел стоящего у прилавка Человека-гриба. Он внимательно просмотрел меню, потом сделал заказ.

Сторми не обслуживала его, но крутилась поблизости, за прилавком. Найти причину ей не составило труда.

Мне не нравилось, что она находится рядом с ним. Чувствовал, что ей грозит опасность.

Я на собственном опыте убедился, что могу доверять своим чувствам. Но не пошел в кафе, чтобы охранять ее. Она попросила меня остаться у пруда. У меня не было ни малейшего желания перечить ей. Как и большинству мужчин, мне не хотелось, чтобы женщина, которая не весила и 110 фунтов после обеда на День благодарения, выгоняла меня пинками под зад.

Будь у меня лампа с джинном и одно желание, я бы попросил его перенести меня в «Мир покрышек», к спокойствию его торгового зала с рядами резиновых кругляков.

Я подумал о Томе Джедде, который помахал мне на прощание оторванной рукой, и решил все-таки доесть мороженое. Никто из нас не знает, когда подойдет к концу своей тропы. Может, это был последний шарик кокосо-вишне-шоколадного мороженого, который я пробовал в этом мире.

И едва я отправил в рот последний кусок, как Сторми вернулась и вновь села рядом со мной.

— Он взял мороженое с собой. Одну кварту клено-орехового и одну кварту мандарино-апельсинового.

— И это о чем-то говорит?

— Решать тебе. Я только докладываю. Странный сукин сын, это уж точно. Я бы хотела, чтобы ты просто забыл о нем.

— Ты знаешь, не могу.

— У тебя комплекс мессии, мол, ты должен спасать мир.

— Нет у меня мессианского комплекса. Только… этот дар. И дали мне его именно для того, чтобы я его использовал.

— Может, это совсем и не дар. Может, это проклятие.

— Это дар. — Я постучал по голове. — У меня все еще есть коробка, в которой его принесли.

Человек-гриб вышел из «Берк-и-Бейли». Помимо двух пакетов из магазинов, он нес еще один, клетчатый, с теплоизоляцией, в котором лежало мороженое.

Посмотрел направо, налево, вновь направо, словно забыл, откуда пришел. Его блуждающая улыбка, которая казалась такой же постоянной, как татуировка, стала шире, он кивнул, словно согласился с чем-то сказанным самому себе.

Когда Человек-гриб двинулся к водопаду, из которого вытекала речушка, его сопровождали два бодэча. Третий на какое-то время задержался в «Берк-и-Бейли».

Я поднялся со скамьи.

— Увидимся за обедом.

— Постарайся прийти живым, — ответила она. — Потому что, не забудь, я мертвых не вижу.

Я оставил ее там, розовую, белую, знойную, в пальмовых тропиках с запахом любвеобильных кои, и последовал за Человеком-грибом к главному выходу, а потом в слепящий солнечный свет.

Асфальт автостоянки, похоже, лишь на градус уступал температуре озер кипящей смолы, которые миллионы лет тому назад засасывали динозавров. Воздух сушил губы и приносил мне смесь летних запахов городов пустыни: перегретого песка, пыльцы кактусов, смолы мескитового дерева, соли давно высохших морей, выхлопных газов, все это висело в неподвижном сухом воздухе, как невидимая глазу пыль.

Запыленный «Форд Эксплорер» Человека-гриба стоял в ряду, соседствующем с тем, где я поставил «Мустанг» Терри, в четырех ячейках к западу. Будь мой психический магнетизм сильнее, мы бы припарковались бампер к бамперу.

Он открыл заднюю дверцу внедорожника, положил в багажное отделение свои покупки. Привез с собой сумку-холодильник, куда и отправились два контейнера с мороженым.

Выходя из автомобиля, я забыл укрепить отражательную солнцезащитную пленку на ветровом стекле «Мустанга». Она осталась лежать свернутой между пассажирским сиденьем и приборным щитком. В результате рулевое колесо так нагрелось, что не позволяло до него дотронуться.