Кремль 2222. Юго-Восток - Виталий Сертаков

Сто девятый прыгнул справа, так чтоб я к солнцу рожей развернулся. Но я ворочаться не стал, под него упал, за ногу поймал дурня. За ногу поймал, крутанул маленько. Сто шестому аккурат по харе наглой досталось, ага.

— Славка, давай, давай!

— Твердислав, жми! Сзади, берегись! — Это наши надрывались. Как узнать все успели, что у нас тут потеха?

Я гада этого, Сто девятого, кинул, да чую — кости аж захрустели. Тяжелый он, ешкин медь, а с виду не скажешь. Тяжелый и твердый, сволочь, почти как я твердый. Верно говорят, что у них кольчуга под кожей!

Разлепились вояки кое-как. Быстро, кстати, разлепились. И разом на меня полезли.

— Славка, отходи!

— Эй, не толпитесь, не мешайте смотреть!

— Кто за факельщика? Кто за кио? Кто хочет серебра?

Сто шестой меня обхватил, толкнул, дурень. Мне еще и лучше. Я к сто девятому еще быстрее полетел. Тот растопырился, с левой мне в ухо метит. А правую вроде как вниз опустил. Знаем мы ваши прибаутки!

— Славка, у него штык!

— Не одолеть их, парень! Они ж не устают!

Я развернулся. Сто шестой не ждал. Думал, далеко и сильно меня разогнал, ага. Ох, как я ему в нос врезал! Ох, сладко, едва пальцы не переломал!

Сто шестой ухнул, за харю схватился, кровь текет, а может, и не кровь вовсе. Но не упал ни фига! Сто девятый меня взади за горло схватить хотел. Да не вышло, руки по маслу соскользнули. Я сквозь руки его вывернулся и промеж ног ему, гаду!

Вверх его подкинуло. Заорали наши радостно, ага.

Дык рано зарадовались. Сто шестой кровь по харе размазал — и опять ко мне. Я удивился даже. Нос у него маленько набок стал, но простой мужик от такого щелбана уже бы спать улегся. Я взад попятился, пусть, думаю, ешкин медь, первый врежет. Только я ошибся.

Он не врезал. Он напарничка ждал. Сто девятый поднялся и в обход полез. Я маленько растерялся, думал — яишницу ему заделал, ага, хрен там!

— Славка, окружить хочут! — заорал Голова. Дык чо орать, и так понятно, ихняя манера хитрая — с двух сторон бить. Ежели стенки за спиной нет — хрен от них отмахаешься! Но я тоже не пальцем крученный, ешкин медь! Я пошел взад правильно, потянул их за собой, как Федор Большой учил. Главное — первым успеть, пока с двух сторон не сомкнулись.

И чо вышло-то? Бегу я взад, по кругу, еле успеваю, все думаю — как бы не грохнуться. Вояки злые, что хитрость их разгадал, бегут следом, толкаются, другу дружке мешают. Сто девятый лупит по мне так быстро, что кулаков почти и не видать. Половину ударов я локтями да кулаками принял, кости уже гудят, больно. А сам ну никак, ешкин медь, ему врезать не могу! А Сто шестой, собака такая, с ухмылочкой, бочком наступает и ногой в харю норовит заехать. Он еще когда первый раз мне каблучищем в плечо угодил, я сталь приметил. Непростые у них сапожки-то, антиресные очень даже! Разглядывать мне особо некогда было, но, кажись, сбоку в каблуке фреза заточенная спрятана.

А чо я сделаю? Отшельнику жаловаться поздно. Народ кружком столпился, еще сзади подбегают, сами вопят так, будто жук-медведь их дерет.

— Сдаешься, хомо?

Мне уж дышать тяжко, а эта сволочь лыбится.

Левым плечом я в очередной раз ногу евонную отбил. Сто девятый мне в харю сунул, зубы лязгнули, но ничо вроде не выбил. Я заместо того, чтоб дальше назад бежать, сильно так ногами толкнулся, башку вниз, и — на ему, макушкой снизу в челюсть!

Чо-то у Сто девятого в шее хрустнуло. Не удержался он на сей раз, опрокинулся. Зато Сто шестой, пес поганый, штыком меня кольнул. Больно кольнул, чуть бок не продырявил. Я ему по глазам врезал, но добавить не успел. Отскочил, гад. И штык назад в ладонь втянул, словно он тут ни при чем.

— Ты чо, — говорю ему, — больно же! Так вить и насквость пробить можно!

Сто шестой как прыгнет и с двух рук, гаденыш, штыки выпустил. Один штык я в кулак поймал, другой мне шею едва не порезал, больно, ага! Я вбок склонился, да масло выручило, все ж соскользнул штык с горла-то.

Но в поддых он мне сильно звезданул, кулаком уже. И копытом — по коленке, ох, больно!

Я понял — не успеть мне за ним по скорости, не люди они все ж, ешкин медь. Навалился на руку его левую, всем весом упал, как ротный учил, к земле потянул. Ага, его утянешь, будто рельса в землю вкопана. А под кожей — ну точно кольчуга… нет, ешкин медь, кольчуга помягче будет. Там словно пружины стальные, ты их жмешь, они еще туже взад распирают!

— Твердый, он встает!

— Славка, берегись!

— Эй, холеры, расступись, мешаете смотреть!

— Восемь к одному против твердого хомо!

Пока я ему левую руку ломал, Сто шестой ногу свою так хитро вывернул, будто без кости совсем, и ка-ак звезданет мне по уху! Хорошо хоть, фрезой ухо не отрезал. Ну чо, у меня точно колокол в башке заревел. Но руку не отпускаю, давлю, и вот он на коленки-то упал. Рожу перекосило, ага, ухмыляться чо-то перестал, задумался, видать, о чем-то важном, может, вспомнил что.

Еще раз меня штырем в бок достать хотел, да не вышло. Я ему локоть на излом взял, спину ему выгнуло, бить-то не сподручно.

— Славка, сзади!

Ударил меня Сто девятый. Он как упал неловко, бочком, да так и подпрыгнул, с песка прям, и обеими сапогами мне прямо в грудь! Я маленько только вывернуться успел, но чую — ноги от земли оторвались. Лечу, ага.

Ухнулся спиной, аж бетон загудел. После тихо так стало, птички наверху летают, гнездышки у них в обрубке старого моста, ага. Ну ясное дело, думаю, щас добивать меня придут.

Но вместо Сто девятого надо мной склонился отшельник Чич:

— Встать можешь, красавчик?

— Пока не знаю, — говорю, — а чо, ты уже до десяти посчитал?

— Не будет счета. Кио остановили бой.

Тут я от удивления даже сел. И не больно почти. Народ руками машет, все орут, вокруг вояк в кружок собралися, Голова ко мне бежит, ага, рот до ушей.

— Голова, глянь сзади, башка у меня не разбита?

— От, зараза, здорово ты его! Здорово ты их. Не… только в спине колючки да камни застряли. Стой, куда пополз? Дай колючки вытащу!

Я влез в круг. Мужики расступились. Сто девятый вращал шеей, что-то у него там заклинило. Сто шестой сидел в пыли, серый весь, и внимательно так смотрел на свою перегнутую в локте руку.

— Славка, ты глянь! Ты ж ему лапу сломал. Командир ихний откупился, чтоб ты второго бойца не скалечил!

Сто второй, старший из кио, поглядел на меня криво:

— Ты хорошо дрался, хомо.

Я намерился встать. Мужики меня едва не насильно взад уложили. Лекаря ждали, чтобы общупал.

— Нет, вояка, — сказал я. — Так не пойдет. Вы сдаетесь или чо?

Зря я это сказал. Кио все трое уже стояли на ногах. А я сидеть толком не мог.

— Так пойдет, — между нами влез Чич. Однорукий, низкий, щуплый, но глянул так, что все затихли.

— Так пойдет, — повторил Чич. — Кио победили. Но бой не закончен. Хомо покупает отсрочку. Я тебя верно понял, факельщик?

— Верно, все верно, — зачирикал рядом Голова. Эх, умный у меня друг — не дал мне до конца опозориться.

Ученик Чича держал мешок с деньгами. Половина причиталась мне. Чо-то мне вдруг нехорошо стало, ага. Махнул я Голове, чтобы откупные сгреб, за все что надо заплатил, а сам — отвернулся. Вывернуло, ешкин медь, словно сушеной рыбы с молоком нажрался. Дык сапогами-то в поддых когда бьют, кому понравится? И в ухе сильно гудело. Мне даже обидно стало. В одно ухо мут дубиной залепил. Только звенеть перестало, так на тебе, по другому уху кованым сапогом угодили. И за что моим ушам такая напасть?

— Твердислав, ты цел? Ранили куда? — Дядька Прохор смешно пыхтел, и другие мужики тоже.

— Ой, дурень же ты, Славка, с кем связался? Молись теперь, чтоб дьякон Назар на месяц к свиньям не приставил.

А чо, тут они были правы. Я аж заскулил от обиды. Отец точно не пожалеет. Скажет — отпросился за медом, сам драку затеял, да еще на базаре, мало, что ли, у нас врагов?

Ушли чужие мужики. Я рыжему шепнул, что лекаря не надо. Уже легче стало, ага. Крови нет, стало быть — вернемся на базар. Я продышался, себя общупал. В груди справа шибко болело, и шея сбоку, где штыком зацепили. А так ничо.

— Сможешь сам идти?

Я аж вздрогнул. Все же он не нашей породы, отшельник Чич. Не к ночи помянуть, он из таких, что бесшумно ходят.

— Смогу… все нормально.

— Не все, — пробулькал отшельник. — Не все нормально, красавчик. Торгуйся с Хасаном, дешево себя не продавай.

9

ХАСАН

— Откуда отшельник знает, что мы к маркитанту шли?

— Славка, да чтоб мне треснуть, ни с кем я не лялякал.

Мы сидели у двухэтажной лавки Хасана. На ногах мне пока не шибко стоялось, тряслись маленько ноги, ага. Со второго этажа на нас хмуро глядел приказчик. Новенький, не видал его раньше. Внутри контейнера кто-то струны дергал, музыка, ешкин медь. Стонут будто, поют не по-русски. Лавки у маркитантов — самые красивые. Дыры коврами завесили, порожки приладили, на дверях сажей закорючки нарисовали. Батя мой говорит — язык такой, заморский, на нем у маркитантов книга священная писана.