Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Квартира у Эштона небольшая, но просторная, сквозь высокие панорамные окна виднеются корпуса маминого Университета. Мебели совсем немного, она простая, но современная. Повсюду идеальная чистота, и я с улыбкой замечаю развешанные в стенном шкафу, словно по линейке, футболки, батники, джинсы – это так похоже на Алекса! Своей оголтелой любовью к чистоте и порядку он частенько прессует Лурдес, но это бесполезно – моя сестра как разбрасывала вещи в младенческом возрасте, так и продолжает делать это до сих пор: трусы, школьные тетради и фломастеры мирно соседствуют по углам, на стуле, столе, кровати и под ней в её комнате. Алекс не может спокойно на это смотреть, и каждый раз принимается раскладывать вещи по местам, бурча своё извечное “ну как же так можно!”, а Лурдес с каждым годом все жёстче пеняет ему за вторжение в её “личное пространство”.
У Эштона Алекс совершенно точно чувствовал бы себя в полнейшем комфорте. У одной из стен обнаруживаю кучу нераспечатанных коробок, и, судя по размерам, это домашняя техника. Мама тоже их замечает:
– Эштон! Ты до сих пор не распаковал коробки? – в её тоне удивление, граничащее с возмущением.
– Ну… просто, мне не нужно это всё, как я и говорил в прошлый раз.
Только теперь я слышу, насколько в действительности осипший голос у Эштона. Он и в самом деле сильно простужен.
– Ты и карточками не пользуешься!
– Не могу.
– Понимаю. Себя помню – так же тяжело было решиться. Только мне он дядька чужой был, а тебе отец родной. Он любит тебя, уже любит, понимаешь?
Эштон утвердительно кивает, но взгляд отводит в сторону.
– Позволь ему заботиться о тебе! В этом нет ничего унизительного, и никто, конечно же, не делает тебе никаких одолжений. Ты сын, он отец, и присматривать за тобой, обеспечивать всем, чем нужно – его долг! Я уже говорила тебе и повторю: он не знал, что на планете существуешь ты, а если бы знал, поверь, его жизнь сложилась бы по-другому! Нет ничего важнее семьи и детей для него! Уж поверь мне!
– Сложилась бы как? – неожиданно отзывается Эштон. – Он женился бы на моей матери?
– Эштон! Женился бы – в этом нет никаких сомнений! И не представляешь даже, как был бы счастлив. Как раз в то время он и твердил мне без конца о семье и детях, все уши прожужжал!
У Эштона вытягивается лицо, а я почти не дышу – похоже, обо мне забыли… Таких откровений от матери на моей памяти нет ни одного!
– А Вы?
– А я была бы замужем за своим первым мужем, и каждый тихо и мирно шёл бы своей дорогой. Он не бросал тебя, не думай. Твой отец – самый порядочный человек и заботливый родитель из всех, кого я когда-либо знала!
– Он был бы несчастлив…
Эта фраза была сказана настолько тихо, практически шёпотом, что у меня душа замерла. Кажется, Эштон уже понял то, на что у моей матери ушло больше пятнадцати лет.
Мама подходит к окну, некоторое время задумчиво смотрит на свой Университет, затем также тихо отвечает:
– Никто из нас понятия не имеет о том, какую жизнь он мог бы прожить, сложись всё иначе. По крайней мере, я однозначно была бы уверена, что у меня всё отлично, и я на пределе счастья.
Затем она резко разворачивается и смело направляется в другую комнату, Эштон тут же устремляется за ней. А я совершенно точно ощущаю себя лишней. Иду за ними, чтобы хотя бы не чувствовать себя дурой, в конце концов, один из этих двоих игнорирующих меня людей – моя мать!
В комнате оказалась спальня: почти белый пушистый ковёр на полу и прямо поверх него безо всякой рамы огромный матрац. Больше ничего.
Эштон поспешно кидается собирать с пола аккуратно разложенные книги, тетради и листки обычной офисной бумаги, исписанной формулами и расчетами, схемами.
Мама, нахмурившись, держит один из них в руках, долго читая.
– Эштон… – внезапно зовёт его. – Подумай о матрице. Твоя мысль пошла не тем путём.
– Хорошо, спасибо.
Мама отдаёт ему исписанный не «тем путём» лист и быстро кладёт свою руку Эштону на лоб.
– Ребёнок! Ты весь горишь! Термометр есть? – внезапно восклицает.
– Нет…
– Так я и думала! Как ты лечишься?
Эштон с улыбкой пожимает плечами.
– Ты сейчас чем занят был?
Эштон протяжно вздыхает, обдумывая, по всей видимости, свой ответ, но сделать это как следует не успевает:
– Только не говори мне, пожалуйста, что ты с температурой, весь охрипший, решаешь мою контрольную!!!
– Вы ведь сказали до вторника всем сдать, иначе незачёт!
– Но не в том случае, если студент заболел, Эштон! Ты как маленький, ей Богу! Я что? Изверг, по-твоему?!
Эштон снова вздыхает, а я, пользуясь возможностью, спешу напомнить о своём существовании:
– Мамочка, ты, конечно же, лапушка у нас дома, но на своём подиуме в Институте выглядишь довольно таки грозно!
– Да ты даже не представляешь себе, дочь, чего мне стоит порой заставить этих обалдуев учиться!
Затем безапелляционно заявляет Эштону:
– Так, всё, дорогой мой, собирайся, ты едешь к нам – будешь жить в гостевой комнате до полного выздоровления! И вообще, давно пора завести тебе собственную комнату у отца в доме. Соня, дочь, помоги мне собрать для Эштона вещи.
– Не нужно! Я сам! – как-то нервно восклицает больной.
– Ладно. Давай сам, только быстро. Сонь, пойдём глянем, что у него на кухне.
А на кухне совершенно пустой холодильник и на полке в шкафу одинокая пачка макарон соседствует с не менее одинокой пачкой чая.
– Так я и знала! – раздражённо замечает мама. – Ведь говорила же: проверь, как ребёнок живёт! Так нет же! “Он взрослый, я не имею права к нему соваться!”
– Если ты про папу, то он прав, я считаю… – возражаю несмело.
– Папа он для Эштона, а для тебя Алекс! – успевает нервно высказать мама, но тут же осекается, осознав, по-видимому, свою ошибку.
– И мне тоже он папа! – огрызаюсь, едва сдерживая слёзы.
Какая разница, чья кровь в моих венах? Алекс и мой папа тоже!
История Валерии и Алекса в книгах «Моногамия» и «Моногамист»
Глава 6. Притяжение
По дороге домой Эштону стало явно хуже, он без конца кашлял и шмыгал носом, хоть и старался скрыть своё плачевное состояние усердным копанием в телефоне. Но наш неторопливый паром доконал бедолагу окончательно:
