Гол престижа - Владимир Голубев

Когда в модуль обработки поступил снимок центра обратной стороны, его ритмичная работа нарушилась. Фото- и радиоизображения одного крошечного кратера полностью совпали, а его окрестностей, наоборот, не совпали очень сильно. Получалось, что в кратере толщина пыли равна нулю, а вокруг него, в кольцеобразном валу, достигает двенадцати дюймов!

Но... по команде процессора несколько миллиардов нулей стали единицами, а несколько миллиардов единиц – нулями. И обработанный снимок стал выглядеть не хуже других, все в допуске. Пыль в кратере приобрела толщину один дюйм, а вокруг него – пять дюймов, крайние допустимые значения. Все абсолютно верно. Так составлена программа. То есть так хотят люди.

Обработка необычного снимка заняла на триста миллисекунд больше. Это заметил принимающий снимки наземный компьютер, отметил в распечатке за смену. А также сообщил ночному дежурному – инженеру Вэну Айверсу.

Утром Айверс, зевая, показал распечатку сменившему его Барни Беннингу.

Тот ввел «сырые» снимки в свой ПК, на рабочем столе, и обработал их там. Результат его поразил. В крошечном, пятидесяти метров, кратере, пыли не было вообще! Зато вокруг него, в кольцеобразном валу, эта самая пыль лежала невероятно толстым слоем – целых двенадцать дюймов!

«Ого, – подумал Барни, – там же ее по колено! Вот так номер!»

И помчался к шефу.

– Это интересно, – сказал шеф, – это чертовски интересно. Если нет ошибки. Не дышите так часто, Барни. Вы меня сдуете со стула. Но боюсь, в ближайшие годы этот природный феномен останется неизученным.

– Природный? Почему природный? Вы посмотрите, это же центр, самый центр! Прямо на экваторе! Пыль вокруг кратера явно из него! Она выдуна… выдута… – Барни разволновался, – ее выдули из кратера. Струей газа! И она осела вокруг. Возможно, при старте… Или при посадке…

– Стоп, мистер Беннинг, так мы докатимся до маленьких зеленых человечков… Мы с вами ученые, – польстил шеф, – и должны мыслить по правилам науки. Вы знаете, что было, когда открыли пульсары?

Шеф помолчал, и добавил:

– Бритва Оккама, друг мой, бритва Оккама… Сейчас ничего сказать нельзя. Если это не ошибка, то для каких-то выводов туда нужно добраться. И взять пробы. А вы молодец. Хвалю. Я всегда верил в молодежь.

Барни вышел из кабинета. Почесал в затылке.

«Поехать, что ли, с Вэном на рыбалку. И хочется, и колется».

2. Мигрень

Человечество делится на две части: огромное большинство счастливчиков и немногих мучеников, вроде меня. Счастливчики могут дальше не читать

Потому что они пожимают плечами:

– Подумаешь, мигрень! Голова у всех болит, плавали – знаем. Принял таблетку, и через полчаса как огурчик.

А вот и нет.

Во-первых, голова-то как раз и не болит. Болит одна точка в голове. Маленькая, с булавочную головку, точечка. Где она? Это как повезет. У меня, например, над левым глазом.

Во-вторых, привычные таблетки не действуют вообще. Потому что в голове завелся жук.

В-третьих, очень мешает свет.

И, в-четвертых, никто не знает, что такое мигрень и как с ней бороться. Ни один анализ ее не выявляет, потому что протекает она на уровне электросигналов в нейронах мозга.

Могу сказать и «в-пятых». Больные мигренью смотрят на мир несколько иначе, чем счастливчики. И не смейтесь.

Мигрень не заразна, угрозы для человечества не представляет, и денег на ее изучение выделяется мало. Потому что смертельна она лишь в редких случаях, от нее умирают, как правило, военные и полицейские. А в их среде смерть – дело, контрактом предусмотренное.

О чем я говорил? Ах, да, жук. Поскольку эскулапы не знают, приходится самому придумывать объяснение. Жук – первое, что приходит на ум. Он тихо сидит в дальнем закутке головы, ничем себя не проявляя. Но в один прекрасный, только ему ведомый день, ползет к облюбованному нервному окончанию, и начинает его грызть. По два часа в сутки. Каждый день в одно и то же время, целый месяц. А потом на год уползает обратно. Вот и все. Можете отдыхать.

Ничего особенного. Но эти два часа превращаются в ад. Мне, правда, повезло. Мой приступ виден. Левый глаз опухает, нос начинает хлюпать. Не надо быть врачом, чтобы понять: человеку плохо.

На других же несчастных, у кого болевая точка пришлась на висок, или в центр головы, коллеги смотрят с удивлением. Взрослый мужчина не может стерпеть какую-то головную боль! Стыдно! Выпей таблетку, посиди, но сегодня надо сделать вот это, это, и это. И неплохо бы еще закончить вон то. Счастливчикам невдомек, что человек находится в камере пыток.

Иногда жук приходит ночью. Ох, уж эти невидимые миру слезы…

Два часа ночью гораздо длиннее двух часов днем. Поэтому смерти от мигрени среди военных и полицейских чаще случаются по ночам.

Да-а-а… Военные и полицейские – люди решительные. И вооруженные. Они, бывает, стреляют в жука. Тут уж не до записок. Вот вам на тарелочке разгадка таинственных немотивированных самоубийств. Только все равно никто не верит. Пишут: «по неустановленным причинам…». Что тут устанавливать? Для больного все предельно ясно. Но пишут-то здоровые…

Своего жука я получил после зимней рыбалки на Эри, куда поехал, поддавшись на уговоры Вэна Айверса. Вэн несколько лет пытался затащить меня на это мероприятие, и я, в конце концов, решился. Я отказывался не потому, что не люблю рыбачить, а согласился совсем не для того, чтобы уважить Вэна. Просто хотел проверить одну вещь.

…Пальмы и солнце, отпуск с мамой и папой. Я – счастливый восьмилетний мальчишка. Море и фрукты. Яркие краски. В прибрежном отеле толпа веселых разноязычных туристов. Шведы, китайцы, русские… Приятные соседи из Старого Света. Их красивая дочка, смешно произносящая английские слова. Мы ходили с ней по берегу теплого океана, она поднимала камешек и спрашивала:

– Как это по-английски?

Я отвечал:

– Камешек.

Она пробегала, тряся бантиками, несколько шагов, поднимала что-то с белого песка:

– А это?

– Ракушка.

– А это?

– Травинка.

– А это?

– Веточка.

Нам обоим нравилась эта игра. Мы были детьми, а значит, жили одним мгновением. Нам было хорошо в этом райском уголке Земли с красивым названием Суматра. Приближалось рождество Христово две тысячи четвертого года.

Мама настояла, чтобы мы прослушали рождественскую мессу непременно в крохотном католическом монастыре, что прятался на вершине лесистой горы, в двух часах езды от отеля. Сам Господь говорил ее устами.

Месса закончилась поздно, и мы заночевали в одной из комнат, предоставляемых немногочисленным паломникам.