Никто не знает тебя - Лабускес Брианна

Встряхнулась. Желание доказать Шонесси его неправоту победило. Всегда побеждало.

Распространенное заблуждение, что социопаты не вольны над своими эмоциями и действуют по первому импульсу, лишено всяческих оснований. Подавляющее большинство людей, подобных Гретхен, ничем не отличаются от нормальных. А некоторые и вовсе не подозревают о своем недуге, теряясь в догадках, почему им сложно приспособиться к социуму и они вынуждены прозябать на задворках жизни, почему их увольняют чаще, чем сверстников, у них мало друзей и катастрофически не задаются отношения с противоположным полом. Для среднестатистического человека проанализировать все это и диагностировать у себя социопатию — уже невероятное достижение. Для этого необязательно никого убивать.

Так, некий мужчина стяжал пятнадцать минут славы, растрезвонив о найденном им МРТ-снимке явного психопата. Впоследствии он обнаружил, что это был снимок его собственного головного мозга.

Все верно: социопаты не оголтелые убийцы. Но им часто требуется некая опора, якорь спасения, удерживающий их в рамках дозволенного, помогающий им не впасть в буйство.

Для кого-то это религия, набор четко определенных и выверенных временем правил. Для кого-то — уголовный кодекс, позволяющий выпускать пар в мелких правонарушениях и как от огня бежать от тяжких преступлений.

А для Гретхен, после нескольких лет проб и ошибок и краткого периода того, что она назвала бы сейчас «приверженностью религиозному культу», этим становым хребтом, вправлявшим ей мозги и не позволявшим доходить до ручки, стал…

Шонесси.

Нет, она его не любила. Но уважала. Скрепя сердце. А порой, когда складывался особо удачный денек, отдавала должное их взаимовыгодному сотрудничеству. И когда Гретхен, не в силах противиться натуре, вскипала от лютой злобы, когда в ее сердце разгорался огонь неукротимой ненависти, она вызывала в воображении расплывшееся в высокомерной улыбке лицо Шонесси, пришедшего арестовывать ее за какой-либо проступок. Любой.

Порой она лениво размышляла, что приключится, если мысль о Шонесси не удержит ее от непоправимого.

Пару раз в жизни она уже подходила к роковой черте, где унять вспыхнувший в груди гнев был не в состоянии даже Шонесси. Самый кошмарный случай произошел с ней в Колумбийском университете. Все расходы на ее обучение покрывала стипендия, хотя, по правде говоря, в стипендии она не нуждалась.

Она заканчивала магистратуру, когда декан факультета вызвал ее к себе в кабинет и обвинил в мошенничестве на экзамене. Его вальяжная поза так и просилась на страницу сатирического издания: развалившись в кресле, он бесстыже раскинул ноги и многозначительно буравил взглядом свою промежность. Гретхен запустила руку в сумочку, нашарила лежавшие на дне остро заточенные ножницы и вцепилась в них до боли в суставах. Перед ее мысленным взором замелькали картины одна ужаснее другой: она вонзает лезвия ему в пах, сердце его бешено колотится, кровь брызжет фонтаном. Разум ее помутился, она распрямилась, как пружина, и решительно шагнула вперед. Декан, уверенный в победе, алчно облизал губы. Но тут в дверь постучали, и вошел секретарь.

На Гретхен словно вылили ушат холодной воды. Бушевавшее в ней пламя угасло. Она разжала кулак, уронила ножницы в сумочку, втянула голову в плечи, шмыгнула мимо секретаря, выскочила из кабинета и смешалась с толпой студентов в коридоре.

Две недели спустя по университету поползли слухи, что декана турнули с должности. Никто так и не узнал, что Гретхен провела небольшое расследование, результаты которого представила университетскому совету. Никто так и не узнал, что, если бы не рок, вовремя отведший ее руку, она без малейших колебаний заколола бы мерзавца. И обставила бы все так, что даже Шонесси не докопался бы до истины.

Через три квартала, которые они миновали в холодном молчании, Маркони побарабанила пальцами по бедру и заговорила как ни в чем не бывало. Возможно, она просто не заметила возникшего между ними напряжения. А возможно, она не сомневалась, что положит Гретхен на обе лопатки, если дело примет скверный оборот.

— Ну и какова твоя цель?

Гретхен не стала притворяться, что не поняла вопроса.

Ее не волновала судьба невинно брошенной за решетку Виолы. Такое в этом мире в порядке вещей. К тому же место этой девчонки в тюрьме, и неважно, какие сантименты по этому поводу разводят мягкосердечные адвокаты. Гретхен достаточно наслушалась и начиталась новостей, чтобы сделать неутешительные выводы: Виола — прирожденная убийца, рано или поздно она все равно кого-нибудь грохнет, это лишь вопрос времени.

Не волновала ее и Клэр Кент, хотя она могла бы прикинуться, что эта смерть крайне ее озадачила. Если бы потребовалось, Гретхен блестяще сыграла бы свою роль, но Маркони, похоже, ее исполнительское мастерство не интересовало.

Также, учитывая, что Лена умерла от передозировки, перед ней не стоял вопрос о воздаянии или мести.

Более того, берясь за расследования, Гретхен не руководствовалась такими понятиями, как «справедливость», «возмездие», «горечь утраты» или «любовь». Она даже не руководствовалась таким понятием, как «закон», потому что не верила в торжество его справедливости.

— Я просто удовлетворяю свое любопытство, — ответила она Маркони, пожимая плечами.

И не солгала. Хотя, следует признать, и не сказала всей правды. Гретхен не шевельнула бы и пальцем, чтобы выполнить Ленину просьбу «все исправить», если бы не захотела разгадать тайну, окутавшую ее смерть.

— Любопытство, — хихикнула Маркони. — А я-то голову ломаю.

Повисла тишина. Гретхен забеспокоилась, не учинит ли ей Маркони дальнейший допрос, но ту, по-видимому, ее ответ вполне устроил.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

Опять двадцать пять! Гретхен по выработавшейся с годами привычке отыскала на внутренней стороне щеки знакомый рубец и прикусила его. Рубцы внутри лучше рубцов снаружи, особенно оставленных на телах других людей.

— В Ленин офис.

— Вы обсуждали с ней дело Виолы Кент?

Гретхен насторожилась, но не уловила в голосе Маркони и следа упрека или раздражения. Можно подумать, пару минут назад между ними не разгорелась словесная перепалка. Значит, Маркони не злорадна. Хорошо. Таких людей Гретхен ценила. Она тоже была отходчива. Говоря откровенно, необходимость держать камень за пазухой требовала недоступного для нее эмоционального накала.

Ей все было по барабану.

— Очень редко, — отозвалась она, не желая бросать тень сомнения на их тесную дружбу с Леной.

Потому что, положа руку на сердце, глупо было ожидать, чтобы такой профессионал, как Лена, болтал о своих клиентах направо и налево.

— Виола вызывала у нее беспокойство.

— Уф. — Маркони театрально повела плечами. — У девчонки жуткие глаза.

— Ты с ней общалась? — вскинулась Гретхен, сгорая от зависти.

Как же она хотела потолковать с этой девочкой! Хотела и не могла сообразить, как это устроить. Но теперь судьба сама шла к ней в руки: оставалось уговорить Маркони убедить Шонесси, что им жизненно важно побеседовать с Виолой.

— Один раз. Расследование началось задолго до того, как я сюда перебралась, — вздохнула Маркони, — однако и на мою долю выпала парочка дознаний.

Маркони запнулась:

— Знаешь, эта девочка — абсолютное зло.

— Зло, — завороженно повторила Гретхен. Люди с упоением вешали этот ярлык на Виолу, но лишь немногие пытались объяснить, что они под ним подразумевают. — Лично я с ней не говорила, но, насколько понимаю, у нее довольно высокий уровень психопатии, если брать за основу Оценочный лист психопатии Роберта Хаэра.

— Психопатия настолько разнообразна, что имеет уровни? — удивилась Маркони.

— Мир вообще разнообразен, — отрезала Гретхен, — хотя вы, люди, предпочитаете видеть его в черно-белой гамме.

— Мы, люди?

— Эмпаты, — горько скривилась Гретхен, вложив в это слово десяток тысяч пестрых и сложных чувств, которых ей не суждено было никогда испытать.