КОНТРОЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ - Михаил МЕДВЕДЕВ

Покушение на Верховного Правителя всея Солнечной Системы товарища Теренца Золина – это вам не пригрезившееся в пьяном бреду убийство Наташи Корф. За такое и башку не постесняются оторвать. Если кто-нибудь увидит эту запись, у меня будут столь серьезные проблемы, что мои теперешние трудности покажутся незатейливыми детсадовскими неожиданностями. Невозможно доказать, что я в этом щекотливом деле ни ухом, ни рылом. Никто не будет меня слушать, пока существует подобная запись, а избавиться от нее не в моих силах. Она хранится на государственном сервере и будет оставаться там не менее пяти лет. Мое счастье, что записи с частных датчиков никто никогда не смотрит, если не случилось какое-нибудь преступление. Но как получилось, что я нес весь этот бред про покушение на Золина? Я сошел с ума? У меня раздвоение личности? Может быть, мне следует обратиться к врачу?

За моей спиной послышался шорох. Я торопливо обернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. На пороге кухни в странной полусогнутой позе стоял Готлиб. В натуральном виде он был не таким отвратительным, как на видеозаписях. Немного угнетала надменность во взоре и бледная, как у изголодавшегося вампира, кожа.

— Какого хрена? – задал я самый животрепещущий в данный момент вопрос.

— Извини, что все так сложно, Петр, но из-за Большого Брата очень трудно заметать следы, – прошипел Готлиб, обращаясь явно не ко мне. – Очень жаль, что ты оказался сопливым чистоплюем. Впрочем, ты всегда им был. Если бы не твои заскоки, Золина бы уже не было, а Верховный Совет уже назначил бы срок новых выборов. Из-за тебя все катастрофически усложнилось.

Я увидел направленный на меня ствол лучемета и инстинктивно бросился вперед. Глупо. Очень глупо. Ведь ни одного вида рукопашного боя я так толком и не изучил. В ранней юности пытался приобщиться к космосамбо. Не ради результатов, а исключительно из-за того, что два раза в неделю занятия проходили на орбитальной станции. Для обучения этому виду борьбы просто необходимо состояние невесомости. Отчислили меня тогда из-за двойки по биологии. Об этой несчастной двойке мне сейчас предстояло крепко пожалеть.

Готлиб почему-то не выстрелил, хотя имел великолепную возможность сделать во мне пару сквозных дырок.

Он лишь ударил меня рукояткой лучемета по лицу и хорошенько пнул ногой в живот. Я упал. Уж чему-чему, а падениям меня научили. Кидали и с маленькой высоты, и с большой, и в тяжелом скафандре с небоскреба, и головой вниз с пятого этажа. На тесной кухне спиной об батарею отопления еще не кидали, но мои навыки позволили мне изящно сымпровизировать. Я очень грамотно затормозил пяткой о подоконник и метко метнул во врага подвернувшейся табуреткой. Подбитый неприятель жалобно вскрикнул и спешно покинул поле боя.

Я бросился в погоню и настиг Готлиба в комнате.

В моей голове родился план спасения. Если удастся скрутить эту прыткую нежить, то общаться с ребятами из КБЗ будет гораздо проще. Имея свидетеля и обвиняемого в одном лице, я сумею доказать свою непричастность к антиправительственному заговору. Я бросился к стенному шкафу. У Готлиба был миллион возможностей изрешетить мою беззащитную спину. Пару раз он действительно нажал на курок, и один раз я почувствовал затылком тепло близкого промаха. Каждую секунду ожидая испепеляющего касания лазерного луча, я распахнул дверцы, выдернул из кобуры лучемет и повернулся лицом к врагу. Враг был жалок. Его руки дрожали, не давая ему прицелиться.

— Мордой в пол! – торжествующе взвизгнул я.

К моему удивлению, трус с трясущимися руками проявил отчаянную смелость и не подчинился. Он забился в угол, держа лучемет двумя руками и нагло целясь в мою переносицу. Ствол больше не дрожал. Зрачок Готлиба, мушка и мой драгоценный мозжечок надежно зафиксировались на одной линии. Сейчас он снесет мне голову, и никакая реанимация не спасет мою юную жизнь. Во рту стало кисло, в боках закололо. Надпочечники выгружали в кровь дополнительные порции бесполезного адреналина.

— Брось оружие, – в моем голосе прозвучали просительные нотки.

— Предатель должен сдохнуть, – процедил Готлиб, и я увидел, как его указательный палец начал очень медленно сгибаться, легко сдвигая курок по направлению к точке моей смерти.

Непропорционально длинная фаланга с заусеницами у основания желтоватого ногтя перемещалась в пространстве со скоростью уставшей улитки, и казалось, что пока силовой контур лучемета замкнется, я успею сделать множество дел. Кинуться вперед и сокрушить врага или, наоборот рвануться в сторону и выпрыгнуть в окно. Даже если бы я разбился после падения с 31 этажа, врачи легко воскресили бы меня, но я не сделал ничего. Моя кровь превратилась в вязкий кисель, и каждое движение давалось с неимоверным трудом. Преодолевая сопротивление перенапряженных мышц, мне едва удалось слегка сдвинуть голову. Раскаленный луч опалил скулу и превратил половину уха в удушливый смрад.

Медленно, как во сне, я низвергся на пол. Я стрелял наобум, не целясь и не намереваясь поразить противника.

Единственным моим желанием было заставить его отпрянуть назад и не дать ему сделать еще один, точный и окончательный выстрел.

На мгновение в глазах потемнело. Яркая вспышка пронзила комнату, разделив свет и тьму. Я увидел безумные глаза Натальи Корф. Бесплотный кошмар бесповоротно извалялся в граните реальности. Никакого Готлиба больше не было. Он исчез. Его место необъяснимым образом заняла несчастная, ни в чем не повинная девушка, которая и упала на матрас с прожженным черепом.

Несколько секунд я продолжал целиться в труп, решительно не понимая, где закончилась реальность, и начался бред. Может быть, один бред наслоился на другой, а мое сознание больше не в состоянии различать явь и наваждение? Я автоматически потрогал раненое ухо.

Оно было в полном порядке. Самое тщательное ощупывание не обнаружило никаких повреждений. Я оглянулся. На стене рядом со шкафом должны были присутствовать отметины от неудачных выстрелов Готлиба. Ничего такого там не было. Кстати, обои давно нужно переклеить. Какие обои? О чем я думаю?! Я снова повернулся к матрасу – труп с дыркой в голове наличествовал на прежнем месте, невзирая на мое страстное желание его там не видеть. Бытие не желало определяться сознанием. Я опустил глаза – в руке лучемет, в памяти которого записано время выстрела и изображение точки прицеливания, поднял глаза – четыре видеодатчика по углам комнаты, бросился на кухню, на ходу тараторя:

— Записи с видеодатчиков минуту назад.

Я сильно рассчитывал на объективность электроники. Мой рассудок хватался за любую соломинку, прекрасно осознавая, что в его распоряжении нет ничего, кроме бессовестно врущих органов чувств. Как, в общем-то, и ожидалось, экран продемонстрировал мне загнанную в угол девушку и меня самого, неспешно ковыряющегося в шкафу, достающего лучемет и хладнокровно жмущего на курок. Безжалостный луч прошил плоть так, будто это было не живое тело, а всего лишь его жалкая тень. Никогда прежде я не видел, как взаправду умирают люди, а тем более, никогда не убивал сам. Почему это случилось со мной? Чья злая воля превратила меня в убийцу? Будущее Светозара Ломакина нарисовалось в моем воображении с потрясающей четкостью. Сознание в автоматическом режиме просчитало наиболее вероятные варианты развития событий и способы хоть как-то повлиять на свою судьбу. Перспектива провести лет пятьдесят на рудниках, а потом до конца дней жить с клеймом убийцы меня не прельстила нисколько. Возможность застрелиться на собственной кухне тоже не сильно воодушевила. Почему-то мне показалось, что лучше всего будет достойно погибнуть в честном бою с милицейскими роботами. Пусть все считают меня борцом с системой, а не заурядным идиотом с воткнутыми мозгами, коим я на самом деле и являюсь.

В прихожей меня ждала куртка разведчика с вшитыми в синтетическую кожу защитными элементами.

Невзирая на совершенно чудовищный вес в 18 килограммов, я с удовольствием носил ее, когда нужно было покрасоваться перед друзьями и особенно перед подругами. На сегодняшнем бенефисе мне полагалось выглядеть безупречно, а ничего безупречнее форменной куртки придумать невозможно. Моим предсмертным желанием стало во всей красе предстать в вечерних новостях, в которых меня, вне всяких сомнений, покажут.

Где-нибудь между сообщениями о неожиданных заморозках в северной Бразилии и вечно актуальными происками калифорнийских террористов вставят кадр с очерченным мелом «мокрым местом». Начальник училища потрясет перед объективами простреленным «каловым» дипломом и скажет прочувствованную речь о моем пренебрежении основами мегаколлективизма.

А может, и не скажет. О чем ему говорить? После такого инцидента его наверняка снимут с должности.

Размечтаться я не успел. Точнее, мне не дали. Дверь распахнулась. Демон дверного замка безропотно разблокировался перед пришедшими. В прямоугольном проеме нарисовались две угловатые фигуры в белых комбинезонах. Угрюмые озабоченные лица выдавали в этих существах натуральных людей, а не андроидов.