Добыча - Дэниел Ергин

Кроме того, японцы воспользовались результатами работ, проведенных компанией «Калтекс», созданной как совместное предприятие «Стандард оф Калифорния» и «Тексако» в Восточном полушарии. Непосредственно перед войной «Калтекс» разведала в центральной Суматре очень перспективный участок, так называемую структуру Минас, и уже установила там буровую вышку и все необходимое оборудование. Японцы взяли работу в свои руки и, воспользовавшись буровой «Калтекс», пробурили опытную скважину. Они наткнулись на гигантское месторождение, крупнейшее на территории от Калифорнии до Ближнего Востока. Результаты работ в Южной зоне были настолько успешны, что в 1943 году премьер Тодзио объявил, что нефтяная проблема — послужившая катализатором японской агрессии — решена. Но Тодзио поторопился.

При разработке своей военной стратегии японцы предполагали, что богатые ресурсы Южной зоны — нефть, другое сырье, продукты питания — могут быть вовлечены в экономическую жизнь Японских островов. Это обеспечит, как они надеялись, большую степень независимости, необходимую, чтобы построить и удержать «Тихоокеанскую стену». Тогда японцы смогут померяться силами с американцами и британцами, запас прочности которых быстро истощится, после чего они запросят мира, оставив Азию и бассейн Тихого океана Японской империи. Эта стратегия была авантюрной, и ее успех зависел не только от ослабления решимости противников, но также, безусловно, от неприкосновенности собственной системы морских транспортных перевозок. Как полагали разработчики стратегии, Япония вступила в войну, запасшись нефтью примерно на два года. По окончании этого срока пришлось бы задействовать нефть, добытую в Ост-Индии. А зависимость от этой нефти, если верить исследованию для целей стратегической бомбардировочной авиации Соединенных Штатов, «приобрела характер фатальной слабости». Или, как сказано в одной работе по истории военных операций Японии, «нехватка жидкого топлива стала ахиллесовой пятой Японии».

Слабостью особого рода явилась уязвимость японского судоходства для подводных лодок. При разработке военных планов этой угрозе уделялось на удивление мало внимания. Были недооценены и качество американских подводных лодок, и степень подготовки их команд. Японцы считали американцев слишком изнеженными и привыкшими к роскоши, чтобы выдержать трудности существования и ведения войны под водой. Однако подводные лодки США оставались лучшими на протяжении всей войны; а после оснащения усовершенствованными торпедами они стали тем смертоносным оружием, которое способствовало ослаблению, а затем и полному прекращению судоходства по жизненно важным маршрутам между Южной зоной и Японскими островами. Длительное противостояние получило известность как битва с «мару» — это слово входило в названия всех японских торговых судов. Лишь в конце 1943 года японцы стали уделять серьезное внимание защите судоходства от подводных лодок, организовали систему конвоирования. Однако эти меры были недостаточны и непоследовательны. «Когда мы запросили поддержку с воздуха, — жаловался командиродного из конвоев, — появились только американские самолеты». Потери японского судоходства продолжали расти.

Кроме того, с появлением конвоя возникли проблемы, которые были только на руку союзникам. Руководство движением конвоя требовало создания системы радиосигналов, которые, среди прочего, объявляли точные полуденные координаты. Американцы перехватывали и расшифровывали японские коды, передавая чрезвычайно важную информацию подводным лодкам. В целом в ходе конфликта из общего судового состава японского торгового флота было потоплено около 86 процентов, а еще 9 процентов получили настолько серьезные повреждения, что это вывело их из строя до конца войны. Менее 2 процентов личного состава американского военно-морского флота — экипажи подводных лодок — обеспечили 55 процентов потерь противника. На счету подводных лодок других стран-союзников — еще 5 процентов. Позднее группа японских экономистов назвала эту кампанию — фактически, все более сжимающееся кольцо блокады, войну на истощение — «смертельным ударом по военной экономике Японии».

Среди излюбленных целей подводных лодок были танкеры, перевозившие нефть. К 1944 году число потопленных танкеров значительно превышало количество вновь построенных. Объем импорта нефти в Японию достиг максимальной величины в первом квартале 1943 года, а год спустя — составлял менее половины от этого уровня. К первому кварталу 1945 года импорт полностью прекратился. «К концу ситуация была такова, — говорил один японский капитан, — что мы были совершенно уверены — танкер будет потоплен вскоре после того, как он покинет порт. У нас почти не возникало сомнений, что танкер до Японии не дойдет».

По мере ухудшения ситуации с нефтью японцы стали пользоваться различными уловками. Топливо заливали в бочки разных размеров, например в фибровые контейнеры или большие резиновые мешки вместимостью до пятисот баррелей. Но несмотря на остроумное решение, данная мера не дала желаемого эффекта по ряду причин: бензин разъедал резину, наполнение и опорожнение мешков вызывало трудности, а сами они уменьшали маневренность буксиров, превращая их в отличную мишень для авиации противника. В отчаянии, японцы даже пытались наладить перевозку на собственных подводных лодках, а также вынуждали германские подводные лодки доставлять нефть в обмен на предоставление услуг по ремонту в Японии.

В тылу, в связи с тем, что импорт иссякал, приходилось затягивать пояса все туже и туже. Потребление бензина на гражданские нужды в 1944 году составило лишь 257 тысяч баррелей — всего 4 процента от объема 1940 года. Автомобили, которые, как считалось, имели важное значение, были переоборудованы для работы на древесном угле или дровах вместо бензина. Топливо для промышленных нужд получали из соевых бобов, арахиса, кокосовых орехов и семян клещевины. У гражданского населения реквизировались запасы картофеля, сахара и рисовой водки, изымались даже бутылки саке с полок магазинов, чтобы получить спирт, использовавшийся как топливо.

В 1937 году японцы предприняли амбициозную попытку приступить к производству синтетического топлива. В месяцы, непосредственно предшествовавшие Перл-Харбору, кое-кто в Токио поддерживал идею использования синтетического топлива как альтернативу в войне. Но реальные усилия в этой области в военное время так ни к чему и не привели вследствие нехватки стали и оборудования, а также бесконечной из-за череды различных проблем технического и общеинженерного, в том числе кадрового, характера. В 1943 году производство синтетического топлива в Японии составило всего один миллион баррелей, то есть только 8 процентов от намеченного на этот год. Кроме того, более половины мощностей находилось в Маньчжурии и простаивало в конце 1944–1945 года из-за блокады. Производство синтетического топлива обернулось неудачей, причем очень дорогостоящей вследствие истощения ресурсов и огромных затрат рабочей силы и руководящих кадров.

Растущая нехватка нефти все более ограничивала возможности Японии по ведению войны и оказывала непосредственное воздействие на ход многих сражений. Недостаток ее дал о себе знать уже в июне 1942 года во время битвы за Мидуэй, в ходе которой, по словам одного адмирала, «мы израсходовали очень много топлива, больше, чем полагали необходимым; результат этого почувствовали сразу же». После победы в мидуэйском сражении союзники перешли к наступательной стратегии, «перепрыгивая» с острова на остров в западном направлении, осуществляя комбинированные морские и сухопутные операции, с каждым разом все более приближаясь к Японии. Для обеих сторон каждый ярд стоил сотен человеческих жизней. Но американцы создали ударный кулак в виде амфибийных сил и авианосного флота, поддержанных всей промышленной мощью страны. Они даже отомстили за Перл-Харбор в апреле 1943 года, когда из расшифрованных японских сообщений удалось узнать, что адмирал Ямамото, создатель плана того губительного нападения, собирался в поездку на остров Бугенвиль недалеко от Новой Гвинеи. Американские истребители, ожидавшие в засаде, вышли из облачности, подбили самолет адмирала, и последний нашел свою смерть в джунглях среди горящих обломков.

Подводная война продолжалась, и в первые месяцы 1944 года императорский военно-морской флот начал «чрезвычайно остро» ощущать нехватку топлива. Постепенное истощение нефтяных запасов стало оказывать влияние и на принятие стратегических решений, причем во все более серьезных масштабах. При проведении марианской операции японский линейный флот не принял участия в битве ввиду недостатка топлива. Более того, авианосное соединение сближалось с американским не по положенной траектории, а в лоб, чтобы сэкономить топливо. «На движение по большей траектории потребовалось бы слишком много топлива», — позднее скажет японский командующий. Но и сближение в лоб оказалось слишком дорогостоящим, так как в результате этого сражения, которое потом получило название «большой Марианской охоты на индеек», японцы потеряли 273 самолета, а американцы всего 29. Это означало прорыв внутренней линии обороны агрессора.