Русская история. Том. 3 - Михаил Николаевич Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
13
Семевский, цит. соч., с. 618, ср. с. 623.
14
Общественные движения в России в первую половину XIX века, т. 1, с. 242. Читатель заметил, конечно, что Оболенский стыдится предпринимательства своих товарищей — стыдится, разумеется, совершенно напрасно — и старается подменить искание прибыли борьбой за повышение заработной платы. Для этого он пытается уверить своего читателя, что литературный труд тогда почти вовсе не вознаграждался, что неверно: люди, приобретшие «славу и известность», зарабатывали тогда не меньше, чем теперь, Карамзину за 2-е издание «Истории государства Российского» предлагали 75 тысяч рублей.
15
Семевский, цит. соч, с. 528.
16
В 1834 году — очень скоро после эпохи, нами изучаемой, так что данные годятся — в России считали 1453 помещика, имевших более 1000 душ каждый (в среднем 2461 душа на каждого), 2273, имевших каждый более 500 душ (в среднем по 687), и 16 740, имевших более, нежели по 100 душ (в среднем 217). Эти последние и должны были составить главную массу избирателей, по проекту Н. Муравьева. См. Schiemann, цит. соч., т. 1, с. 392 (по Васильчикову).
17
Шильдер напрасно приписывает свою остроту Милорадовичу: тот, как сейчас увидим, выразился проще.
18
Последние шли, как известно, в таком порядке: в 1814 году — орден «Русских рыцарей», в 1816–1817 годах — Союз спасения, развернувшийся к 1818 году в более широкий и почти открытый Союз благоденствия. В 1821 году последний был закрыт, и с этого момента собственно, датируется «заговор декабристов». См. ниже, отдел «14 декабря».
19
Семевский, цит. соч., с. 421–422.
20
Опубликована впервые Семевским в журнале «Былое» (1907, февраль) с небольшими пропусками из-за цензурных, вероятно, соображений.
21
См. об этом у Семевского (Былое, с. 91 и 115–117).
22
Различие между Северным и Южным обществами было, как известно, чисто организационное, хотя классовый, помещичий оттенок был в планах северян гораздо заметнее; южане были демократичнее. Но члены Южного общества имелись и в Петербурге (см. записки Завалишина) — резкой демаркационной черты и здесь провести нельзя.
23
Рассказ о том, что Александр не умер, а «ушел» и обьявится десять лет спустя в Сибири под видом старца Федора Кузьмича, имеет значение лишь как образчик психологии, не столько народной, сколько тех кругов, где рассказ сложился и живет доселе. Никаких документальных данных в его пользу не имеется. Напротив, документов, касающихся предсмертной болезни императора, вскрытия и бальзамирования его тела, перевозки последнего в Петербург, сколько угодно. Для науки поэтому существует лишь один факт: Александр I умер в Таганроге 19 ноября 1825 года.
24
Golovine. Souvenirs, особенно с. 118; обществ, движения, т. 1, с. 439, прим. 1.
25
Сборник русского исторического общества, т. 98, с. 37–38, цитаты из кавалерских «журналов» в оригинале по-французски, курсив наш.
26
Из собственноручных записок Николая от 14 декабря — Шильдер. Николай I, с. 149—150
27
Впоследствии официальная традиция, чтобы изгладить малопочетное для Николая Павловича воспоминание, усвоила версию, согласно которой он ничего не знал будто бы о манифесте. Несостоятельность этой версии превосходно доказана Шиманом, но действительную связь фактов понимал уже Шильдер, в ближайше же осведомленных кругах никогда и сомнений на этот счет не было.
28
Переписка императора Николая I с цесаревичем Константином Павловичем И Сборник Русского исторического общества, т. 131.
29
«В период времени с 14 декабря до нового года назначены были 20 новых генерал-адъютантов и 38 флигель-адъютантов»; Шильдер. Николай I, т. 1, с. 356.
30
«Прибыв на площадь вместе с приходом Московского полка, я нашел Рылеева там, — пишет Оболенский. — Он надел солдатскую суму и перевязь и готовился стать в ряды солдатские».
31
Николай в своих воспоминаниях приписывает эту сомнительную честь Васильчикову. Но воспоминания Николая вообще не являются очень надежным источником. Их основная тенденция — показать, что были исчерпаны «все меры кротости», прежде чем пущено было в ход оружие. Согласно с этим, атака конногвардейцев, например, изображается, как одно из последних решительных действий, предшествовавших канонаде. Между тем, и декабристы (бывший все время на площади М. Бестужев), и их противники (экскадронный командир конной гвардии Каульбарс) сходятся в том, что атак в течение дня было несколько, все одинаково неудачные. Другая отличительная черта «воспоминаний» — явное стремление затушевать роль немцев в усмирении восстания: называются, по возможности, «истинно русские» имена. Например, о присутствии принца Евгения по рассказу Николая нельзя и догадаться, но зато тщательно отмечено, что посланного с каким-то поручением рейткнехта (конюха) звали Лон-дырев. «Народность обязывала…»
32
Marquis de Custine. La Russie en 1839. — Paris, 1846, p. 287 suiv.
33
В своих записках Бенкендорф уверял, что ему никогда и в голову не приходило стать начальником тайной полиции, этим-де и объясняются промахи его по этой части при организации корпуса жандармов. Для характеристики правдивости записок Бенкендорфа стоит привести одно место из записок декабриста Волконского. «В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству, — пишет последний: рассказ относится ко времени до 1812 года, — был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени мы были сперва довольно знакомы, а впоследствии — в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какую пользу оказывала жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли соглядатаев может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления и пригласил нас, многих своих товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, добромыслящих, и меня в их числе; проект был представлен, но не утвержден. Эту мысль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая». (Записки, с. 135–136). Дальнейшие рассуждения Волконского о чистоте души Бенкендорфа больше свидетельствуют о таком же качестве его панегириста, нежели отражают объективную истину. Лучше знавший кулисы николаевского великолепия Корф рассказывает, что не было промышленной компании в России 30-х годов, пайщиком
