Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря - Серафим (Чичагов)

В ночь на 18 мая Прасковья Семеновна начала читать Псалтирь. Прочитав две славы, говорит она: «Федорушка! Я было приуныла, а батюшка Серафим мне сказал: Что тебе, матушка, унывать, я сам тебе избрал истинную послушницу!» Затем старица приказала своей послушнице Федорушке сесть на пол и молиться, а сама начала ставить всем образам зажженные свечи. «Вот так горели свечи в келье батюшки Серафима, — сказала она, — он меня спросил: "Видишь ли ты, матушка, радость моя, как свечи горят?" Я ответила: "Вижу, батюшка!" Тут одна свеча упала. Он опять спрашивает: "А видишь ли ты, что свеча упала?" — "Вижу, батюшка". — "Вот так-то человек падает"».

После этого рассказа Прасковья Семеновна начала ставить зажженную большую свечу, которую ей еще при жизни своей пожаловал батюшка Серафим, но лишь только поставит, сделает земной поклон, и свеча упадет; так было три раза. Тогда она сказала: «В прошлом году я была больна, но не умерла, а теперь уже умру—вот кончина моя».

12 числа в три часа утра Прасковья Семеновна начала звать с собой стариц Евдокию Ефремовну и Прасковью Степановну, говоря: «Пойдемте мы, три столпа, на подкрепу к матушке; четвертый столп — сама матушка, — мы устоим!» Они ей ответили: «Ты не вовремя начала юродствовать!» — и не пошли с ней. Тогда старица взяла камушек с изображением батюшки Серафима и пошла одна к Елисавете Алексеевне. Видя старицу в восторженном состоянии и думая, что необходимо сообщить матушке важное известие, послушницы разбудили настоятельницу. Прасковья Семеновна вскоре вернулась назад в свою келью и объявила послушнице Федорушке: «Я спросила у матушки воды из источника батюшки Серафима, она мне подала в стакан, а я говорю: перекрести, матушка! Она ответила мне: нет, не могу такого Светильника, как батюшка Серафим, воду крестить. Вот она, Федорушка, Богом избранная нам истинная мать! Я ей отдала портрет батюшки Серафима да и сказала: Крепись, матушка, мужайся! Царица Небесная и батюшка Серафим тебе помогут!»

В это время в другом конце обители блаженная Пелагея Ивановна сильно скорбела, все ходила, металась да бегала, приговаривая: «Ох, горе-то какое! Тоска-то, тоска какая!»

«Ну, что еще за горе? — говорит Анна Герасимовна, ее сожительница и послушница. — Вот Владыку все ждут, а ты тут — "горе". Дай-ка я лучше самоварчик поставлю!»

«Ох! — продолжала блаженная, — какой это тебе — "самовар!" Горе-то какое! Туча-то какая идет! Пойдем к воротам!»

Пошли. На Пелагее Ивановне не было лица, точно она не своя была. Просидели они целый день у ворот, и Пелагея Ивановна все время тосковала и металась. «Какой ныне гром-то будет! — восклицала она. — Ведь, пожалуй, кого и убьет; да, верно убьет!»

«Что это ты говоришь, Господи, помилуй! — возразила испуганно Анна Герасимовна. — Я так испугалась, что вся дрожу!» Но про себя Анна Герасимовна думала, что будет непременно беда, потому что блаженная изменилась, стосковалась и вся осунулась.

Настали сумерки. С самого утра Елисавета Алексеевна и все сестры ждали Владыку у храма и гостиницы, в которой приготовили ему помещение, но он не ехал. Когда начало темнеть, Пелагея Ивановна вдруг вскочила и побежала прямо в гряды, которые были против ворот, и засела в них. Анна Герасимовна пошла за нею. Нашла туча с большим громом и сильным дождем, а блаженная со своей подругой продолжала сидеть в огороде; сколько дождь ни поливал их, Пелагея Ивановна не двигалась с места и Анне Герасимовне не дозволяла. «Сиди!» — говорила ей блаженная. Промокшая Анна Герасимовна роптала: «Что это? Господи, помилуй! Дождь так вот и поливает; там все Владыку с фонарями ждут, а я тут и сиди с тобой!» С этими словами она встала и хотела уйти, но блаженная как вскочит, схватит ее за подол, да так грозно и гневно прикрикнула: «Так и сиди!» Ужас напал на послушницу. «Что это, Господи, — думала она, — уж непременно какая-нибудь да будет беда!» Сидели они совершенно промокшие и издали смотрели, как собрались сестры ждать Владыку у ворот с фонарями.

В полночь наконец приехал преосвященный Нектарий в сопровождении протоиерея и письмоводителя, своего родного брата. Раздался звон. Прасковья Семеновна услышала звон и спросила: что звонят? Федорушка объяснила ей, что Владыка приехал, но старица ничего не сказала. Блаженная Пелагея Ивановна выскочила из грядок и бросилась к воротам. Немного спустя она встала, оглядела себя и Анну Герасимовну и, видя, что с обеих их вода ручьем льется, произнесла: «Ну, слава Богу! Теперь ничего не будет!» Они пошли домой.

Елисавета Алексеевна объяснила преосвященному Нектарию, что его весь день ждали и, наконец, решили, что он приедет не ранее утра, а потому сестры разошлись.

«Как благословите, Владыка, службу завтра?» — спросила она.

«Пускай будет заутреня, а я за вами пришлю», — ответил преосвященный.

Елисавета Алексеевна благословилась и ушла. Пелагея Ивановна, насквозь промокшая, всю ночь пробегала по монастырю и молилась. Старица Прасковья Семеновна опять в три часа утра разбудила свою послушницу и сказала ей: «Поди к моей правде и радости, поклонись в ножки три раза, поцелуй три раза ручку да скажи: Матушка, крепись! Мужайся, стой за правду — бодрствуй! Вся сила Небесная сюда грядет! Царица Небесная и батюшка Серафим ей помогут!» Елисавета Алексеевна, конечно, не спала и приняла послушницу Федорушку. Не дозволив ей кланяться в ноги, но выслушав слова старицы, она сказала: «Благодарю за подкрепление и за сестрины молитвы; я к сердцу ничего не приняла!» Федорушка вернулась и сообщила ответ матушки. Прасковья Семеновна на это сказала: «Мне только то и нужно!»

19 числа преосвященный Нектарий в 9 часов утра прислал за Елисаветой Алексеевной. Благословив настоятельницу, Владыка сказал:

«Елисавета Алексеевна! У меня до вас есть просьба!»

«Мы привыкли к приказаниям, Владыка, а не к просьбам, — ответила она. — Что вам угодно?»

«Перейдите в Давыдовскую пустынь начальницей!» — сказал Владыка. Елисавета Алексеевна молчала в удивлении.

«Что же вы молчите?» — спросил преосвященный Нектарий.

«Я вас не понимаю, Владыка!» — произнесла она.

«Я говорю вам, — повторил преосвященный, — что вы должны перейти в Давыдовскую пустынь, там неустройство, вот вы перейдете, чтобы там завести порядок!»

«Не могу», — кротко ответила Елисавета Алексеевна.

«Какже вы здесь начальницей?» — спросил Владыка.

«Я здесь по выбору сестер, — сказала она. — И только стараюсь поддержать заведенные порядки!»

«В таком случае, — объявил Владыка, — я вам должен сказать, что вы здесь не можете быть начальницей!»

«Это ваша воля, как вам угодно! — сказала Елисавета Алексеевна. — Я поступала сюда по вере в силу молитв батюшки Серафима, а не в начальницы и прошу только одной милости: не выгонять меня!»

После этого преосвященный Нектарий посмотрел на часы. «Уже десятый час, уже пора в церковь, и вы должны согласиться», — сказал Владыка.

«Буду молить лучше, чтобы умереть, но не оставить обитель!» — решительно ответила Елисавета Алексеевна.

После обедни, которую преосвященный Нектарий отстоял в Тихвинской церкви, он вышел на солею и объявил сестрам, что приехал сделать мир, открыть монастырь, и потому они должны выбрать начальницу. Возбуждение между сестрами было настолько уже сильно, что они в один голос объявили: «У нас есть начальница».

Постояв на солее и видя, что никто из сестер не идет к нему под благословение, преосвященный Нектарий вышел из церкви. По дороге он встретил Лукерью Занятову и сказал ей: «Я буду у вас!»

В келье настоятельницы подали чай. Около Владыки уселись протоиерей и письмоводитель. Обращаясь к ним, преосвященный Нектарий сказал:

«Еще называется монашенкой, а архиерея не слушает! Я ей говорю, что надо перейти в другой монастырь, а она не идет!» Затем он начал укорять Елисавету Алексеевну, что она во всем виновата, возбуждала Е. В. Ладыженскую против о. Иоасафа, борется против благодетеля обители и наставника, которому поручил своих сирот сам о. Серафим, и проч. В словах его заключались, конечно, наговоры о. Иоасафа, Лукерьи Занятовой и других их сторонников.

Елисавета Алексеевна со спокойным духом, смиренно отвечала напрасно разгневанному Владыке, повторяя только одно: «Простите Христа ради!» Оправдываться против такой клеветы не было посильно и пристойно матери Дивеевских сирот...

После чая Владыка пожелал посетить трапезу. Он всюду заходил, думая услышать от кого-либо претензию, или неудовольствие, или жалобу на настоятельницу и воспользоваться этим обвинением для своих решительных действий, но угрюмые, расстроенные, взволнованные и заплаканные сестры молча вставали, кланялись низко и прятались по кельям. Отпустив от себя Елисавету Алексеевну, которая тотчас заперлась в своей келье, преосвященный Нектарий пошел в гостиницу. Обозревая разные послушания, преосвященный Нектарий говорил всем: «Пожалуйста, не бойтесь Елисаветы Ушаковой и жалуйтесь, чем вы недовольны!» Но жалобы никто не принес. Слава о блаженной Пелагее Ивановне, конечно, дошла до Владыки еще в Нижнем Новгороде, так как ее посещало много приезжающих со всех концов России; кроме того, он слышал о ее прозорливости и от о. Иоасафа и Лукерьи Занятовой. Смущенный возложенной на него обязанностью изменить порядок в Дивееве и поставить в игуменьи Лукерью Занятову, преосвященный Нектарий искал себе, видимо, внутренней поддержки для правдивого решения вопроса и пожелал сходить к блаженной Пелагее Ивановне.