Книга колдовства - Джеймс Риз

— Нам лучше спуститься, — возразила я. Так мы и поступили.

Когда Каликсто, Люк и гости в черном вошли — большая часть толпы расселась на ступеньках нашего крыльца, выказав при этом оскорбительную, на мой взгляд, дерзость, — так вот, когда они прошествовали через вестибюль и появились на пороге кабинета, мы встретили их втроем: я, Леопольдина и Мэрион.

— Джентльмены, — обратилась я к ним после того, как они кивнули и приподняли шляпы, — не желаете ли присесть?

Двое из людей в черном сели. Пока они тщетно пытались обрести равновесие, третий попятился на два шага от Мэрион и бросил взгляд на меня. Он явно хотел что-то сказать, но губы его не слушались. Я улыбнулась в ответ, но при этом передвинула в сторону череп, оперлась об угол письменного стола, приподняла брови над верхним краем синих очков и мысленно приказала Каликсто:

«Говори».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Увы, кажется, я становлюсь богом.

Мы не только тщательно отшлифовали и довели до совершенства способы предсказания кораблекрушений, но умели оценить — посредством практикуемого Леопольдиной «внутреннего видения», дополненного изучением гороскопов, — состояние терпящего бедствие судна, то есть степень… бедственности, что ли, его положения. Определить, какая опасность ему грозит и удастся ли нам благополучно его спасти. А также есть ли ради чего стараться. Поэтому нам удавалось избегать чересчур опасных ситуаций и не связываться с грузами, приносившими лишние хлопоты. Правда, лишь до того дня, о котором идет речь.

— Так вы говорите, рабы? — спросила я.

Я присела на угол письменного стола и погрузила пальцы в глазницы Бедного Йорика, чтобы вызвать еще большее замешательство у троих незваных гостей и сбить с толку того из них, кто остался стоять. Похоже, он был главным и явно намеревался выступить с речью от лица остальных. Сначала мне показалось, что вид Мэрион достаточно повлиял на него, но потом я заметила, что ему хочется проникнуть за синие стекла моих очков и встретить взгляд моих колдовских глаз с изменившими форму вращающимися зрачками. Не приспустила ли я ненароком очки, позволив им сползти на кончик носа, чтобы показать ему глаз? Ах, как опрометчиво я поступила. Что ж, пускай! Пусть смотрит своими черными, глубоко посаженными глазками, едва различимыми на мясистом лице, как перчинки, прилипшие к ветчине; пускай силится разглядеть что-то важное. У нас есть более насущные дела. Вот, например, одному из присевших гостей удалось разлепить поджатые, как у строгого пастора, губы, напоминавшие верх туго завязанного кошелька, и произнести:

— Да, мадам, рабы.

— Понятно, — говорю я.

Это неправда, и пройдет немало времени, прежде чем я пойму, в чем, собственно, дело и что именно произошло в тот день в море. Однако тебе, о дорогая сестра, читающая эти строки, придется немного подождать, разделив со мной тогдашние смущение и досаду, чтобы я могла получше ввести тебя в курс дела, прежде чем изложить подробности той истории.

Год назад — я снова возвращаюсь к событиям 1844 года — разразился скандал, круги от которого расходились еще долго, вплоть до того времени, о котором только что шла речь, причем не только в близлежащих портах Кубы и Флориды, но и во многих прибрежных штатах. Речь идет о судьбе некоего Джона Уокера по прозванию «Похититель рабов». Поэт мистер Гринлиф Уиттиер[241] посвятил ему стихотворение «Человек с клеймом на руке», которое появилось на страницах издаваемой нами газеты. Прошу прощения у стихотворца за то, что за неимением времени мне придется вкратце пересказать историю в прозе.

Это случилось июльским утром того судьбоносного года, когда Асмодей переживал тяжелый душевный кризис и умер несколько месяцев спустя. Один наш соперник в деле грабежа тонущих судов — назовем его P.P., поскольку имя этого капитана недостойно упоминания; но если кто из моих осведомленных читателей рискнет заявить, что инициалы обозначают Ричарда Робертса, я не буду оспаривать это. Так вот, этот самый капитан, командовавший шлюпом «Элиза-Екатерина», имевшим водоизмещение восемьдесят тонн, однажды вышел из гавани Ки-Уэста и отправился «на промысел». Сначала все шло как обычно. Затем впередсмотрящий заметил вблизи рифов другой шлюп, поменьше. То, как его капитан лавировал и менял галсы, показалось Р. Р. странным, насторожило его, а потому он приказал своему рулевому идти наперерез. Возможно, тому шлюпу требовалась помощь. Во всяком случае, так говорил Р. Р. в суде, хотя на самом деле этот морской волк попросту вышел на охоту, почуяв запах добычи.

Робертс не ошибся: на шлюпе оказалось семеро чернокожих и один белый — Джонатан Уокер.

Тот взял семерых невольников на борт в Пенсаколе — кажется, в таких случаях на рабовладельческом Юге говорят, что он их умыкнул, — и держал курс на Багамы, где негров ждала свобода. Причем сделал он это не за вознаграждение, а исключительно ради торжества справедливости.

Однако вмешался Р. Р., которого мы и раньше ненавидели так, что едва удерживались, чтобы не наслать на него злые чары. Я не шучу: дай я волю Леопольдине, та просто лишила бы его мужественности. Однажды поздним вечером, услышав от Каликсто жалобы на бесчестного и коварного соперника, она отправилась к дому Р. Р. на Итон-стрит, и я вовремя застала ее там и остановила — она стояла под луной и вязала один за другим узелки на обрывке бечевы длиной дюймов пять. Alors, этот самый Р. Р. привез рабов и Уокера на Ки-Уэст, где их посадили в тюрьму около мыса Уайтхедз-Пойнт, чтобы в скором времени препроводить назад, в Пенсаколу. В узилище с невольниками обращались так гнусно, что не найдется слов для описания этого, а Уокера судили на скорую руку. На основании свидетельских показаний Робертса его приговорили к штрафу, стоянию в колодках у позорного столба и наложению клейма SS — то есть Slave Stealer, Похититель Рабов.

Еще более позорно то, что Джонатану Уокеру пришлось просидеть в тюрьме целый год уже после того, как приговор привели в исполнение. Мне тоже должно быть стыдно за это: хотя мысли мои были всецело заняты угасанием Асмодея, затоплением нашего дома и проказами моей троицы, мне все-таки следовало проявить больше сострадания к судьбе несчастного Уокера, побыстрее заплатить за него штраф и возместить судебные издержки, за неуплату которых его и не выпускали так долго.

День, когда эти двое, Уокер и Робертс, встретились посреди моря, и предопределил мою дальнейшую судьбу. Уокер вскоре открыл мне глаза, а я, соответственно, открыла свой кошелек для нужд аболиционистов, действовавших в северных штатах ради освобождения рабов. А Робертс заставил меня немало потрудиться над тем, чтобы приблизить его крах; не только я, но и вся наша la famille с особым удовольствием практиковала ясновидение, чтобы перехватывать у него товары с тонущих судов. Вырученные таким образом деньги мы направляли на помощь невольникам — таким же, как те семеро, которых он силой захватил посреди моря на полпути к Багамам, на полпути к свободе.