Возмездие - Николай Кузьмин

Жданов понимал, что скрывается за участившимися визитами самых выдающихся писателей в Москву. Запад не на шутку беспокоили потрясающие успехи СССР. Требовалось во что бы то ни стало эти успехи смазать, принизить, очернить. Советские люди требовали от Запада одного: «Не мешайте нам жить, как мы хотим!» На это следовал наглый ответ: «Вы живёте неправильно. Так не положено. Берите пример с нас. Да, у нас много свинства. Но почему у вас должно быть иначе? Мы этого не допустим. И знайте: если вы не прислушаетесь к голосу рассудка, вам придётся сильно пожалеть об этом. Нам придётся выполнить наш долг представителей мировой цивилизации!»

Герберт Уэллс был командирован в революционную Россию на заре советской власти. Он прожил две недели, разговаривал с Лениным. Обо всём увиденном и пережитом он написал потрясающе честную книгу «Россия во мгле». Десять лет спустя Англия послала в Москву ещё одну литературную знаменитость — Бернарда Шоу. Гость побывал в Кремле, в Мавзолее, в нескольких театрах, попросил свозить его в парк отдыха имени Горького. Ходил, прислушивался, наблюдал, запоминал… В музее Революции долго стоял возле железной клетки, в которой везли на казнь Е. Пугачёва, руководителя народного восстания. Поехал на электрозавод и долго разговаривал с рабочими, не жалевшими сил, чтобы выполнить пятилетку за три года.

29 июля Б. Шоу принял Сталин. Беседа продолжалась около трёх часов. Прощаясь с Вождём советского народа, знаменитый англичанин с чувством произнёс:

— Я был и буду другом Советского Союза до самой смерти!

Дома, вспоминая о днях, проведённых в СССР, Б. Шоу записал:

«Для меня, старого человека, составляет глубокое утешение, сходя в могилу, знать, что мировая цивилизация будет спасена. Здесь, в России, я убедился, что новая коммунистическая система способна вывести человечество из современного кризиса и спасти его от полной анархии и гибели».

На Западе копилось восхищение успехами Советского Союза, но вместе с тем копилась и ненависть злобствующих недругов. Поводом для кликушества стали судебные процессы над разоблачёнными троцкистами. Иосиф Виссарионович, беседуя с Роменом Ролланом, нисколько не скрывал своего отношения к этой неприятной очистительной работе.

— Нам очень неприятно осуждать, казнить. Это грязное дело. Лучше было бы держаться вне политики… Но если хочешь освободить порабощённых людей, если соглашаешься заниматься политикой, то уже всё делаешь не для себя, а только для государства. Государство требует, чтобы мы были безжалостны!

Радек

Орава «пламенных революционеров», завладев богатствами громаднейшей империи, добилась возможности наконец-то пожить и для себя. И в этом качестве превратилась в хищную стаю мелких и бессовестных грызунов. Барские особняки, заставленные музейной мебелью, драгоценности, картины, меха, консультации насчёт своего драгоценного здоровья у самых лучших специалистов мира, регулярный и продолжительный отдых на самых модных и дорогостоящих курортах. И обязательное посещение Парижа с целью изучения морального падения и развращённости буржуазии Запада.

Верховный судья ВКП(б), председатель Комиссии партконтроля Рудзутак, наведавшись в Париж, решил получить наиболее полное представление о нравах обречённого класса богачей. Для этого он выбрал самый фешенебельный публичный дом, где клиентами могли быть только шейхи арабских нефтеносных стран. Изысканное заведение помещалось на тихой парижской улочке Шабанэ. Дом не блистал огнями, завлекая прохожих с улицы. Его адрес знали только посвящённые, избранные. Изучение нравов было дотошным и заняло у придирчивого Рудзутака всю ночь до утра. Партийной и советской казне этот ночной вояж обошёлся в 10 тысяч франков.

Безобразным поведением во время работы за границей отличались Войков, Антонов-Овсеенко, Раскольников и др. Занимая высокие дипломатические должности, эти «революционные гвардейцы» вели себя словно подгулявшие купчики на развесёлой ярмарке.

В Москве стареющие сладострастники превратили балетное училище Большого театра в кремлёвский дом терпимости. Газета «Известия» однажды поместила карикатуру на Калинина. «Всесоюзный староста», похожий на сельского учителя, был изображён с молоденькой балериной на коленях. После этого Калинин, прогнав старую жену, женился на 18-летней Верочке Горчаковой, племяннице бывшего начальника Михайловского артиллерийского училища. Её дядя, полковник Горчаков, был арестован и оказался на Гороховой, в подвале ЧК. В своих хлопотах Верочка добралась до Калинина и соблазнила девичьей свежестью «добренького дедушку» с бородкой клинышком и в простеньких очках. Дяде она не помогла — полковник отравился в камере.

Родители Карла Радека содержали публичный дом в столице царства Польского, в Варшаве. Ранние порочные наклонности развились у будущего революционера до болезненного состояния. Положение осложнялось крайне отталкивающей внешностью эротомана. Компенсировать этот природный недостаток приходилось невзыскательностью или же за счёт громадных денег. И такие деньги Карлу Радеку предоставила революция.

С именем Радека связаны самые тайные, самые глубинные процессы сокрушения русского самодержавия и превращения России в громадный полыхающий костёр, искры которого предназначались для разжигания пожара «перманентной» революции.

Карл Радек часто надолго исчезал из Москвы. Бывало, его арестовывали за границей, но неизменно тут же отпускали и вскоре снова он появлялся в своём любимом «Национале», сверкал крагами и запирался в номерах с загадочными иностранцами, постоянно наезжавшими в Москву со всех концов планеты.

Радек считался убеждённейшим троцкистом. С Троцким его связывала многолетняя дружба. Однако Иосиф Виссарионович знал, что убеждений таких натур, как этот рыженький местечковый живчик, хватит всего лишь до первого поражения своего кумира. Подобные гешефтмахеры живут лишь спросом на свои услуги. Так и вышло. После незадачливого путча Троцкого в десятую годовщину Великого Октября Радек был отправлен в ссылку и ещё в дороге решительно сменил свою ориентацию, сделавшись вдруг горячим сторонником Генерального секретаря. Он привык быть «верным» спутником только победителей. Теперь его задачей стало убедить Сталина в своей преданности и верности.

Иосиф Виссарионович наблюдал за его потугами с усмешкой. Он не сомневался, что настанет время, и с этого международного хлыща будет наконец содран весь его дешёвый камуфляж.

Вернувшись из ссылки, из Томска, Радек окопался у Бухарина в «Известиях» и стал всеми силами доказывать свою полезность. Когда Блюмкин, приехав из Стамбула, тайком вручил ему пакет от Троцкого (роман «Цусима», в обложке которого было запрятано письмо-инструкция), Радек не стал даже разворачивать пакета и помчался с ним в ЦК. «Вот видите, какой я преданный теперь!» (Блюмкина тут же арестовали и расстреляли.) А в день начала процесса над Зиновьевым и Каменевым он первым в стране потребовал от судей: «С этими извергами может быть только один разговор — расстрел!»

Расправа над заговорщиками вызвала волну протестов за рубежом. Раздался дружный вопль сионистов: «Наших бьют!» В ответ Радек поместил в «Известиях» спокойную и доказательную отповедь зарубежным кликушам: «Мы, коммунисты еврейского происхождения, гордимся своими правами в России. В Москве, Ленинграде, Минске ничто не ограничивает деятельность евреев, развитие их жизни — в соответствии с их чаяниями и желаниями».

Присматриваясь к бурной, но безрезультативной деятельности Коминтерна, Иосиф Виссарионович поражался ловкости и бесстыдству проворных гешефтмахеров. Дело было поставлено основательно. Радек, один из самых заслуженных авторитетов в этой фирме-лавочке, нёс тяжкий крест постоянного перевозчика громадных сумм «братьям по классу». Как-то он не удержался от соблазнов и прокутил в публичных домах Стамбула и Каира более трёх миллионов франков.

Страшным ударом по надеждам Радека было решение Генеральной прокуратуры начать расследование по группе руководящих лиц. В их числе был назван и Радек. Тут же Томский застрелился. Сокольникова сняли с поста наркома лесной промышленности и «бросили на низовку». Бухарин, заботясь теперь только о себе, вдруг высказался в «Известиях» так: «Радек — эта извивающаяся лицемерная блудливая гадина, за льстивой улыбочкой прятавшая ядовитые зубы». Тем самым, без всякого сомнения, «любимец партии» подпихнул недавнего друга и соратника к тюремным нарам.

Арестованный и помещённый на Лубянку, Радек решил побороться за жизнь.

Лубянский тюремный антураж рассчитан на мгновенное подавление воли арестованного. Всякий, кто попадал в подвалы, начинал томиться от ожидания неминуемой расправы. Спасение только грезилось. Единственной надеждой на милость оставалось полное раскаяние.