Время Андропова - Никита Васильевич Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голоса: нет.
Брежнев: Тогда разрешите мне на этом закончить работу пленума ЦК и пожелать вам успехов в осуществлении задач, поставленных пленумом. (Аплодисменты.)»[1507].
Решение несколько неожиданное. Но неожиданным оно было лишь для тех, кто не догадывался о давнем знакомстве Брежнева с Федорчуком. Двенадцатью годами ранее, в 1970 году, он лично инструктировал назначенного председателем КГБ Украины Федорчука перед его отъездом в Киев[1508]. Не то чтобы не доверял первому секретарю ЦК Компартии Украины Петру Шелесту, нет, скорее, хотел контролировать ситуацию и иметь дополнительные рычаги влияния в крупнейшей республике. И Федорчук не подвел. Он слыл человеком, «абсолютно преданным» Брежневу[1509]. В 1970 году Андропов для разговора с Шелестом направил Цвигуна, а потом и сам звонил. Вся эта закулисная активность по смене руководителя КГБ Украины только насторожила Шелеста: «После приема Цвигуна мне позвонил Андропов, что-то больно обеспокоен, все это не зря, что-то в этой замене кроется»[1510].
В отличие от Чебрикова, Федорчук не был даже членом ЦК. Тем не менее Брежнев оставался верным себе. Он выдвинул на должность председателя КГБ человека, равноудаленного и от Андропова с Чебриковым, и от Цинева. А то, что не член ЦК — так это даже лучше! До следующего съезда партии никак не сможет претендовать на место в Политбюро, даже кандидатом. Будет управляем и зависим от него — Брежнева.
Вот и все — свершилось! Андропова охватили смешанные чувства. Он ведь к этому стремился, но что впереди? Через два дня Брежнев подписал указ Президиума Верховного Совета СССР об освобождении Андропова от должности председателя КГБ.
Андропов собрал Коллегию КГБ. Представил нового председателя и выступил с прощальной речью. Она заслуживает того, чтобы ее дать целиком:
«Дорогой Георгий Карпович [Цинев. — Ред.]! Дорогие товарищи члены Коллегии, заместители и все собравшиеся здесь! Я искренне благодарен вам за те теплые слова, которые вы написали, может, и с перебором малость, в адресе, но все равно приятно, хоть и с перебором. (Смех, аплодисменты.)
Мы проработали вместе 15 лет, и Виталий Васильевич [Федорчук. — Ред.] успел побывать здесь, поработать, поехать на Украину и там поработать. 15 лет ведь это срок немалый. Мы с кем-то подсчитывали — это почти треть активной трудовой жизни мы с вами были вместе. Всякое было. И трудно было, и неуспехи были, и неудачи были, и ЧП были, и хвалили мы кое-кого, ругались. В последний раз с Расщеповым ругались. По делу ругались. Для пользы дела. Да он человек молодой, активный, энергичный — переживет, ничего не будет. Я просто хочу сказать, что не такие они простые, наши отношения, были.
Служба наша непростая, и отношения в ходе этой службы тоже очень непростые. Я хотел бы, чтобы эту мысль товарищи усвоили. Понимаете, мы иногда себя называем военной организацией, военно-политической организацией, хотя, по-моему, мы сложнее организация, потому что мы — чекистская организация. На поверхности — военная гимнастерка и военный мундир, а под поверхностью — там должно много быть такого, что просто в военные каноны не укладывается, а укладывается в более хитрые, в более тонкие построения, которые требуют очень большой партийности, очень большой закалки, очень больших требований, которые мы должны предъявлять друг к другу и каждый к себе, разумеется. Вот отсюда и такие, так сказать, и перипетии в наших отношениях: сегодня хвалишь, завтра ругаешь, послезавтра еще как-то вопросы поворачиваются. Жизнь не простая, жизнь сложная.
Мы боремся, мы же сами говорим, что мы — на передовой линии борьбы. А всякая борьба, тем более передняя линия борьбы, связана с тем, что приходится и наступать, и отступать, и отходить, и всякие обходные маневры делать, и при всем этом соблюдая вид такой, что мы ничего не делаем. Мы же в глазах других не выпячиваем свою деятельность. Мы стараемся показать, что ну есть вот здание на Лубянке, есть люди на Лубянке. Они трудятся. Что они там делают? Нет-нет, кто-то из нас выступает с докладами о чекистской деятельности. Но в общем это не так уж часто и только по необходимости. А вообще я думаю, что, если и дальше так держать курс, чтобы нам не шибко хвалиться тем, что мы делаем, без нужды (когда надо, ну тогда надо), — это было бы правильно.
Если говорить сейчас о моем состоянии, что я могу вам сказать по-честному? Я уже сказал: 15 лет — это 15 лет, поэтому их не вырвешь, не отрежешь и не выбросишь, они никуда не денутся, они всегда со мной, и, стало быть, вы всегда со мной. С другой стороны, я понимаю, что значит доверие пленума Центрального Комитета партии, и буду стараться это доверие оправдать там как можно лучше.
Тут Георгий Карпович упоминал в адресе и в выступлении роль Леонида Ильича и Центрального Комитета партии в деле становления органов. Я вам прямо скажу, что у меня такое впечатление, что был какой-то момент в нашей деятельности, в начале 67-го года, когда обстановка складывалась таким образом: все эти длинноволосые, всякие поэты-диссиденты и т. д. под влиянием всяких нелепых мыслей Хрущева активизировались, вышли на площади, а у нас в арсенале, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете (не обо мне речь, а просто повод, видимо, и в связи со мной), говорят, что КГБ все-таки диссидентов напрочь и врагов разгромили. Я думаю, что переоценивать себя тоже не надо, работа еще осталась и по линии диссидентов, и по линии любых врагов. Как бы они там ни назывались, они врагами остаются.
Так вот я хочу сказать, что этот переломный момент прямо связан с тем вниманием, которое оказал нам, органам, Центральный Комитет партии и лично Леонид Ильич. Сегодня Виталий Васильевич меня спрашивал: как часто, говорит, ты бываешь? Я сказал, ну сейчас пореже бываю, а ведь в начале деятельности, бывало, не было недели, когда бы либо я не просился, либо Леонид Ильич меня не звал и не разбирался в наших делах. Поэтому, конечно, огромное ему спасибо.
В.В. Федорчук
