Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь образ мыслей у Влада изменился. Отрок больше не судил сгоряча, не клеймил позором всех подряд. Даже жупанов больше не хотелось называть изменниками и отравителями. "Не такие уж они коварные, если заботятся о тебе и не допускают, чтобы ты попал в руки Басараба", - думал княжич. Даже Нан показался ему заботливым, несмотря на историю с амбаром.
Турки, которых Влад прежде считал жестокими и жадными, тоже предстали в новом свете. "Они ведь обещали вернуть отцу власть, то есть обещали помощь, а разве так ведут себя жестокие люди?" - рассуждал отрок. Одно в них было плохо - турецкое гостеприимство казалось очень навязчивым.
Поначалу Мирча и Влад думали, что отец вернётся от султана скоро, но затем поняли - родитель правильно опасался, что задержится в гостях надолго. Это стало ясно в середине осени, когда имение посетил посланец от боярина Нана. Проверив, не сбежал ли кто снова, посланец рассказал, что идёт война турков с венграми, и что было важное сражение, в котором Гуньяди победил некоего Шехаб-ад-дина - главного начальника над всеми турецкими землями в Европе.
- Если б победили турки, ваш отец вернулся бы домой, - пояснил посланец. - Однако победил Янку, поэтому ваш отец пока вернуться не может.
- А сколько нам ждать отцова возвращения? - выпытывал Мирча у посланца.
- Этого никто не знает, - последовал ответ.
В ожидании прошла осень, началась зима, а новых вестей не приходило. Отсутствие вестей тревожило всех, кроме одного человека - отца Антима, потому что он тревожился совсем о другом. Его заботило не затянувшееся изгнание, а потеря власти над старшими княжичами. Влад видел по лицу наставника - тот недоволен исповедями, которые принимает у высокородных отроков.
Священник явно считал, что исповеди проходят не так, как должны, поэтому зимой, когда вечера делаются особенно долгими, он стал призывать Влада в свою "келью", где много говорил ему о грехе сластолюбия. "Наконец-то! - мысленно усмехался княжич. - Поп целый год оставался слеп и вдруг решил прозреть. Поздно! Вот весной в замке у Гуньяди я бы порассказал, а сейчас не хочу".
Казалось, отец Антим сомневался, надо ли говорить с Владом о грехе. Мирчу священник давно уже спрашивал на исповеди, причём строго:
- Как живёшь без жены? - но с тех пор, как княжеская семья уехала из Тырговиште, старшему государеву сыну рассказывать было нечего.
Спрашивать второго брата, несмотря на его летнюю отлучку, исповедник медлил. Отец Антим ведь не знал, куда ездил Влад, поэтому не мог его уличить. Во время бесед в "келье" священник пускался в общие рассуждения о сластолюбии, которое неизбежно начинает одолевать в определённом возрасте, и всё посматривал на своего подопечного. Наверное, надеялся увидеть некий отклик и строил на этом свои расчёты - если "чадо" потупится, закраснеется или побледнеет, это признак, что грех есть, и тогда можно начать строгий допрос. Расчёты не оправдывались - Влад, сидя на сундуке и глядя снизу вверх на священника, сидевшего на табурете у стола, слушал спокойно и невозмутимо.
Эта невозмутимость давалась отроку тяжело, потому что над всеми монашескими рассуждениями о сластолюбии он готов был смеяться. Отроку хотелось даже подшутить над своим исповедником. Отец Антим выглядел таким безгрешным, что было бы забавно, если б монах признался в чём-нибудь эдаком.
В один из вечеров, по обыкновению прикидываясь простачком, Влад спросил:
- Отче, а как же ты сам борешься с грехом сластолюбия? Расскажи мне, и я тоже буду бороться, следуя твоему примеру.
Отец Антим не увидел подвоха и, кротко улыбнувшись, ответил:
- Мне сейчас легко. Было время, когда моя плоть давала о себе знать, но с годами её голос стал тише, а сейчас бывают времена, когда я чувствую себя почти бесплотным.
- Но ведь когда-то давно тебе было столько же лет, сколько мне. Как же ты боролся с искушением?
Княжич всё ждал, когда священник сделает строгое лицо и произнесёт что-то вроде: "Сейчас речь не обо мне, а о тебе", - однако ничего подобного не происходило. Отец Антим часто вздыхал и даже краснел от вопросов, которые слышал.
- Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, я уже жил в монастыре, - медленно произнёс он. - А там свои правила. Там все соблюдают строгий пост, который ослабляет плотские желания.
- Совсем ослабляет? - спросил Влад, продолжая прикидываться, что любопытствует лишь для того, чтобы учиться бороться с грехом.
- Пост это не такое уж верное средство, - сказал священник. - Когда ты молод, то, как ни постись, всё равно одолевают греховные мысли, которые часто переходят в поступки. Таково свойство грехов юности. Все проходят через это.
Слово "все" означает "ты тоже", поэтому княжич почувствовал себя уличённым и притих. Заметив в отроке долгожданную перемену, отец Антим забыл своё смущение и с подозрением спросил:
- Чадо, неужели тебе ещё не ведомы эти грехи?
Пришлось признаться:
- Отче, я грешен.
Священник тут же сделался строгим, и разговор превратился в исповедь:
- А в чём именно ты грешен?
- Ну... - протянул княжич, не желая признаваться. - Я сошёлся со служанкой своей невестки.
- Это случилось лишь однажды, или ты закоснел в грехе? - спросил отец Антим.
- Не закоснел, - ответил Влад и, стремясь уклониться от исповеди, спросил. - Отче, а зачем уходят в монастырь? Кто согласится на это по доброй воле?
Поняв, что исповедь застопорилась, священник задумался, как путник, который остановился на развилке. Обычно путники в таких случаях выглядят слегка растерянными, глядят вокруг, будто ищут подсказку, затем всё-таки решаются выбрать направление, делают шаг, другой, и с каждым новым шагом идут всё увереннее. Наверное, отец Антиим раздумывал, что лучше - потребовать ответов или получить их в обмен на свой рассказ - но, в конце концов, решил, что вырванное признание это как грабёж на большой дороге, и что
