Весна Византии - Дороти Даннет

Разумеется, венецианцы готовы были понять, что мессер Никколо устал после долгого путешествия и желает передохнуть. Тем не менее уже через час они попросили его явиться в Зал Коллегии, где председатель и советники хотели бы расспросить фламандца во всех подробностях. Они желали получить самый точный отчет о происходящем, ведь в торговле, которая была смыслом жизни Венеции, самое главное было получить точные сведения и как можно быстрее предпринять все нужные меры.

Мессер Никколо любезно согласился с этими планами, краем уха прислушиваясь к словам Мартелли. Грегорио с семьей остановился в палаццо Мартелли-Медичи, где достаточно было места и для остальных гостей.

― Очень любезно с вашей стороны. Так, стало быть, они пока не нашли собственного жилья? ― поинтересовался Николас. Но тут последовала новая пышная речь представителей дожа, и ответа Мартелли он не расслышал.

Алессандро Мартелли, мужчина лет пятидесяти, с черными седеющими волосами, приходился братом тому самому морскому консулу, который принимал у себя в Пизе отца Годскалка. Пятеро из шестерых братьев Мартелли служили Медичи в разных концах света, точно так же, как члены семьи Портинари.

Теперь к разговору присоединился Юлиус и Джон Легрант. Они не могли пока все сойти на берег, нужно было отогнать корабль к таможенному причалу, завершить разгрузку и сверить все накладные, а также расплатиться с матросами. Обсуждение этих мелочей заняло очень много времени. Почетные гости наконец отбыли вместе с пассажирами, многие из которых на прощанье обнимали Николаса и пытались вручить ему какие-то подарки, а двое ребятишек даже расплакались, когда он снес их по трапу и усадил в лодку. Вернувшись на палубу, Николас обнаружил там Катерину с ее сундуками и служанкой. Барка Медичи уже отчаливала.

― Я отправлюсь с ними, мессер Никколо, ― заявил Лоппе. ― Лодка отвезет вас вместе с демуазель, отцом Годскалком и мессером Мартелли.

― Я тоже поеду, ― добавил Тоби. ― Мартелли говорит, что быстрее будет сойти на берег на площади и пройти пешком, а весь багаж отправится на лодке по каналу. ― Немного помолчав, он внезапно объявил; ― Вот она.

Туман рассеялся, и Венеция показалась на горизонте, плоская, точно блюдо со сластями. Глядя на эту длинную цепочку розовых и белых фрагментов, окутанных густой летней зеленью и перемежаемых то там, то здесь высокими колокольнями, Николас пока не мог обнаружить ничего для себя интересного. С тем же успехом он мог оказаться и в Брюгге.

― Флоренция мне понравилась больше, ― заявила Катерина. ― Я хочу жить во Флоренции.

Она вся дрожала. Николас помог ей спуститься в барку Медичи, и там она уселась как можно ближе к нему, в своем красивом черном бархатном плаще и шелковом платье, которое Николас купил ей в Модоне. Вдова возвращалась с пустыми руками. Маленькая беглянка, не заслужившая ничего, кроме жалости к себе…

― Говорят, это самый красивый город в Европе, ― сказал ей Николас. ― Не знаю, почему. Хотя, может, и знаю…

Ибо вот наконец перед ними оказался дворец, о котором столько рассказывали моряки, ― розовый с белым, украшенный тончайшей резьбой и похожий на изысканный гребень слоновой кости. Бухта переходила в широкий канал, а впереди открывалась площадь, выходившая прямо на берег, где высились два древних столпа. Лодка причалила к длинному пирсу, и на берег они спустились меж двух шеренг слуг в ливреях, ― необходимая мера предосторожности, ибо на пьяцце было полно людей, и чем дальше они углублялись в город, тем сильнее делалась толчея.

Теперь Николас увидел все приметные места, о которых ему рассказывали. Слева красовалась сторожевая башня. Справа ― знаменитая базилика Святого Марка. Колонны ее были из того же мрамора, что и в трапезундском дворце. Форма дверей также казалась знакомой, и барельефы, и мозаики, чье золото от времени потускнело до сепии. А над головой высились купола, так похожие на купола храмов святого Евгения, Хризокефалоса и Айа Софии. Конечно, они были другой формы, и все же моряки в Брюгге ничего не говорили о том, сколь многое почерпнула Венеция у Византии. Здесь Рим и Эллада смешивались, как на берегах Черного моря. Именно здесь Николасу предстояло основать свое дело и встретиться с Марианой.

Мартелли говорил, что идти им недалеко. Слуги расчищали путь впереди, а прохожие с любопытством оглядывались на новоприбывших. Вскоре все вокруг будут знать, кто они такие, но пока дож не принял Николаса, официально считалось, что его здесь нет. Хотя, конечно, вечером председатель Коллегии пожелает расспросить гостей и услышать от них честные и подробные ответы.

Узкие улочки с арками, дверями и переходами, решетками и ставнями, стены, покрытые фресками, украшенные гербами и крестами, бельведеры с изображением львов и обезьян и лоджии с цветочными горшками. В уголках, в небольших двориках, деревья, колодцы и фонтанчики, и стены, заросшие виноградником и плющом. Розы ― даже в октябре. Тоскливо кричащие чайки на крышах, крупные, как гуси… В одной из арок сидел человек, выстругивая весло.

Они миновали канал по горбатому мостику, а затем еще один. Шаги отдавались гулким эхом, а снизу доносился плеск воды и тяжелые вздохи опускающихся и поднимающихся лодок на привязи. Запах тоже был привычный ― сырого гниющего дерева и мха. Но было и нечто новое: оливковое масло, дым, специи. У всякого города свой аромат. На следующем мосту женщина, шедшая по другой стороне, вдруг поскользнулась, рассыпав полную корзину лимонов. Слуги бросились ей помогать, погнавшись за раскатившимися плодами по берегу и по ступеням мостика. Внезапно кто-то ухватил Николаса за пояс и за горло и рванул назад, через край моста, а затем ― вниз по ступеням.

Он закричал изо всех сил, ловко пнул кого-то под колено, а другого ударил по затылку и едва не вырвался на свободу, как вдруг еще пятеро человек набросились на фламандца, схватили его за запястья и попытались заткнуть рот. Он зубами укусил чью-то ладонь, но тут же получил сильный удар в живот, а затем еще один ― чуть ниже. Когда Николаса перестало выворачивать наизнанку, он осознал, что находится в гуще целой толпы негодяев под мостом, и они пытаются запихнуть его в лодку. Он не понимал, что происходит, ― при нем не было ничего ценного… Ни денег, ни самоцветов. Если они хотели получить за него выкуп, то тем хуже для них.

Однако нападавшие оказались не настолько глупы, чтобы дожидаться спасителей Николаса, суетившихся на мосту. Они оттолкнули лодку от берега и швырнули в нее свою добычу. Там уже стоял какой-то человек, завернувшийся в плащ. Ловко откатившись по дну, Фламандец решил рискнуть и попытался вывалиться в воду, цепляясь за деревянный столб у причала. Они схватили его за ноги. Он опять принялся отбиваться, изо всех сил карабкаясь на берег. Там был проход с мраморными колоннами, ведущий прочь от воды. Николас уже было решил, что спасен, но тут кто-то из нападавших догнал его, ударил по голове, и он зашатался. Обернувшись, фламандец ловко ударил негодяя в челюсть, и тот упал. Показались еще трое нападавших, и Николас, на ходу выхватывая меч, устремился по галерее, однако, тут из-за спины донесся истошный вопль Катерины. Он остановился как вкопанный.

Эта задержка оказалась роковой, поскольку нападавшие тут же всей толпой набросились на него. Николас успел нанести еще пару ударов, как учил Асторре, но их было слишком много. И очень скоро он вновь оказался в лодке, и двое мужчин, отталкиваясь шестами, повели ее по лабиринтам каналов, узким и темным, как сточные трубы.

Николас, лежавший лицом почти у самой воды, видел, как милю проплывают дохлые тараканы и какой-то сор. Крики позади затихли; похитители переговаривались на неведомом фламандцу наречии, и кто-то громко сопел Николасу в ухо. Один из нападавших связал ему руки и сунул в рот кляп, а затем накинул сверху что-то темное. Рядом фламандец ощутил какое-то движение. Слегка продвинувшись, он нащупал знакомую ткань и туфельку. Ладно… По крайней мере, он сдался не напрасно. Хотя кому могла понадобиться Катерина? Над этим он пытался размышлять, преодолевая боль и тошноту, всю дорогу до пункта назначения, однако он так и не понял, куда их привезли, потому что его опять ударили, и Николас потерял сознание.

― Ударь его, он притворяется, ― заявил Саймон. Так значит, это незнакомое наречие было шотландским… Николас открыл глаза.

Саймон де Сент-Пол Килмиррен был все так же хорош собой, как год назад, в Брюгге. Окидывая взглядом этот образчик мужской красоты, Николас, лежавший на полу, решил, что если не обращать внимания на боль, терзавшую его в паху, в области живота, на заплывший глаз и рассеченную губу, то вполне можно было заметить объективно: лорд Саймон ничуть не изменился с возрастом, и пожалуй, также и не поумнел. Локоны под бархатным беретом были цвета старого золота, синие глаза блестели, губы кривились в чувственной улыбке. Дублет был затейливого кроя, бархатный на атласной подкладке, и он явно воспринял новую венецианскую моду носить полосатые чулки. Ноги шотландца казались изваянными лучшим скульптором. Впрочем, возможно, так оно и было, а настоящие конечности он прятал внутри муляжа… Тогда ему, должно быть, непросто садиться на лошадь!