Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович

Зоя смотрела не на меня, а вперед, на дорогу, но ей, готов голову дать на отсечение, незримо передавалось мое настроение. Я, еще когда отправлялись на прогулку, ожидал, грешным делом, что из ее уст опять польются вариации на тему «сестренки», но ошибся, за что был ей бесконечно благодарен.

Мне всегда нравился проспект Набережная Славутича — широкий, как автобан, и прямой, как стрела. Я прибавил газу, от чего в кабине стал слышнее шелест шин. Скоро густонаселенный город останется позади, и нас примут пустынные перелески с их весенней отрадой и похожим на бальзам воздухом. Показалось, что еще немножко, и въеду в какую-то новую, что ли, жизнь.

— Эд, ты везешь меня на край света? — прервала, наконец, молчание моя спутница.

— Почти. А если точнее, не на край земли, а за край Киева. Послушаем, Зоечка, тишину.

— Я отчего-то побаиваюсь этих слушаний, — чуть сердито отреагировала она.

— Когда рядом такой человек, как Эд Хомайко, тебе нечего бояться, — обнадежил я.

Перелески, рощицы и заливные луга, в этом году не подтопленные, были вполне цивилизованными — достаточно полосы асфальта, рассекающей это природное великолепие и ведущей к лодочным станциям, спортбазам и базам отдыха. Я съехал с асфальта тогда, когда увидел место, где деревья и кусты столпились наиболее густо: никто, кажется, не будет мозолить глаза. Хотя опасаться здесь, в глубинке, некого: сейчас не лето, когда все окрест задымлено шашлычными кострами, а народец оккупировал каждую пядь земли.

— И что же мы здесь будем делать? — недоуменно спросила Зоя, в глубине души, наверное, побаиваясь меня — странного типа, который, неведомо зачем, завез ее в эту, по киевским меркам, глухомань.

— Слушать тишину, — напомнил я. — Дышать. Разговаривать. Может быть, даже целоваться.

Мы вышли из машины, сделали несколько шагов и остановились.

— Мне кажется, Эд, ты сегодня не в духе. По привычке стараешься быть веселым и остроумным, но я вижу, что тебя что-то тяготит.

Нечто вроде благодарной нежности наполнило меня — эта малявка, эта камышинка верно уловила исходящие от меня флюиды усталости и депрессии.

— Что-то случилось, Эд?

— Не со мной, Зоя.

И тут меня как будто прорвало. Сам не знаю, почему, с какой стати я подробно выложил ей, чем был удручен, озабочен, занят с того дня, как в «Зеркале недели» обнаружил первое письмо от покойного дяди. Ничего не утаил — как верующий на исповеди, разве только то, как в моей жизни появилась и исчезла Алина.

Наверное, мне просто надо было выговориться, хоть с кем-то поделиться тем, что не позволяло мне свободно дышать. Зоя, конечно, ничем мне не поможет, она, между прочим, и так мне порадела, вывела на Лилю-менеджера, благодаря которой я заложил первый кирпичик в основание моего шаткого расследования.

Но Зоя помогла и на сей раз — уже тем, что, приподнявшись на цыпочках, нежно и крепко обвила меня тонкими, но сильными руками, а я сразу же почувствовал все ее стройное, ладное тело с очень даже немаленькой, как для ее стана, грудью. Потом мы начали лихорадочно, судорожно, словно боясь, что кто-то возьмет и растащит нас, целоваться, а в лесу уже плотно, почти осязаемо сгустилась темень, воздух стал ночным, холодным, и весенний дух земли смешивался с ароматом слегка надушенных Зоиных волос.

Странно, но то ли от холода, то ли от нетерпения, связанного с желанием, нас одновременно взял крупный озноб. Единственную возможность избавиться от него предоставляла «Ауди». Мы заторопились к ней и удобно устроились на заднем сидении. Мне показалось, что мы не в машине, а у меня дома. Конечно, поцелуи — эта прелюдия, увертюра любви, не могли длиться вечно. Их количество должно было перейти в качество. Я посадил Зою к себе на колени, а руки мои, над которыми я уже не был властен, начали ее выборочно раздевать, открывая тот минимум, без коего взаимопроникновения не выйдет.

— Эд, ты хочешь… прямо здесь? — горячей, испуганной ласточкой впорхнул мне в ухо ее шепот.

— Зоя, — укоризненно произнес я, — рыба любит, где глубже, а человек, где придется.

Она засмеялась, по достоинству оценив мой тонкий юмор, даже поощрительно поцеловала в щеку, а совсем скоро коротко вскрикнула, вынужденно ухватившись за мои плечи и откидываясь спиной назад, на валик переднего сидения — мы с ней стали единым целым. Наша территория любви с ее ограниченной квадратурой диктовала предельно простой рисунок соития: вниз — вверх, вниз — вверх, что-то вроде того, как молот падает на сваю, стараясь вбить ее в песчаный грунт… Неудачное, впрочем, сравнение, все-таки мы с Зоей не дом строим…

Никогда прежде любовью в машине я не занимался — не американец ведь! Да и колесами обзавелся не в шестнадцать, а лишь в тридцать два, но надо отдать должное — что-то, безусловно, в этом есть.

«Ауди» хороша — сиденье упруго, без скрипа, пружинит, а когда амплитуда нашей любви достигает наивысшего предела, подключаются и амортизаторы. Ох, и сладкая же девчоночка эта Зоя! Ей-Богу, сладкая — как черешня-майка, как мед прямо из медогонки, как… Как моя вчерашняя подружка Алина. Одна достойна другой! Не случайно, видать, они мне обе понравились.

Интересно, как там со стороны: сильно машина раскачивается или нет? Я мысленно усмехнулся: занимаюсь сексом, а голова между тем думает о чем-то другом. Наверное, это объясняется непривычной для меня обстановкой.

Фотофиниш нам не потребовался бы — черту высшего наслаждения мы пересекли одновременно. Пожалуй, друг другу вполне подходим.

Наступила пауза с ее ленью, пресыщенностью, полнейшим расслабоном.

— Эд, а тебе не страшно? — внезапно спросила Зоя.

— Потому что мы одни в лесу?

— Нет. Слишком много смертей — загадочных, необъяснимых. Может, как-то связанных с гибелью твоего дяди. А может, и нет.

— Почему — нет?

— Ты ведь, кроме предположения Уласевича, чисто, кстати, умозрительного, по принципу — а вдруг? — никакими серьезными доводами в пользу того, что все эти события из одного, так сказать, ряда, не располагаешь.

— В общем-то, да. А почему ты считаешь, что мне должно быть страшно?

— Те, кто расправился с Уласевичем, наверняка знают о твоем существовании. Не исключено, предполагают даже, что он успел поделиться с тобой некоей смертельно опасной для них тайной. Киллер, без сомнения, засек тебя, ты ведь успел пообщаться с Георгием Викторовичем у него в мастерской. Гляди, и телефон твой вычислили, и, не дай Бог, адрес.

Если честно, я тоже, несколько, правда, отстраненно, об этом подумывал, но то, как серьезно, по полочкам разложила, препарировала известные ей факты Зоя, даже предусмотрела возможное развитие событий, заставило меня по-новому посмотреть на затеянное мной следствие. Неизвестно, какому могущественному противнику я бросаю или собираюсь бросить вызов…

— Ты спросила — мне… А тебе… А тебе не страшно после всего, что узнала?

— Нет, — прижалась ко мне щекой девочка-камышинка. — С тобой, Эд, мне ничего не страшно. Когда ты впервые пришел к нам, в «Пиры Лукулла», меня как перемкнуло: вот он, парень моей мечты. Мужчина, за которым хоть на край света.

Господи, да эта девчонка признается мне в любви!

— Я тоже сразу на тебя запал, — вполне честно, если не считать того, что в моей жизни после этого была Алина, признался я. Вобрал в себя млечный запах ее кожи и осторожно поцеловал в гладкую беззащитную шею.

— Эд, никогда больше так не делай! — воскликнула Зоя и зябко передернула плечами. — У меня от этого по всему телу мурашки.

Я забрался ей под рукав ветровки и кофточки — и точно, рука Зои покрылась гусиной кожей.

— Ну, теперь твоя ахиллесова пята мне известна, — зарычал я и заткнул Зое рот поцелуем.

И, едва оторвавшись от ее губ, понял, что опять, как пионер, готов. Опять посадил Зою к себе на колени, но на сей раз не лицом ко мне, а спиной. Теперь она держалась руками за переднее сиденье, а я, схватив ее за талию, помогал совершать ей простые движения, подбрасывая Зою к потолку салона, иногда казалось — в самое небо, а она неизменно приземлялась в заданной точке. Мы продолжали возводить свайный домик нашей любви, причем с еще большим рвением — несколько усовершенствованная позиция одарила нас более глубоким, предельно глубоким входом-погружением.