Академик Ландау; Как мы жили - Кора Ландау-Дробанцева

Патриарх Всея Руси прибыл в Америку. Его окружили репортеры. Первый вопрос к патриарху: "Как вы смотрите на публичные дома в Америке?".

Удивленный патриарх спросил: "В Америке есть публичные дома?". На следующий день все американские газеты сообщили: первый вопрос, который патриарх Всея Руси задал журналистам: "Есть ли публичные дома в Америке?".

В музее Лондона Бернард Шоу, рассматривая сапоги, которые тачал сам Лев Толстой, произнес: "Граф писал романы лучше".

Когда появился Гарик с молодой женой, все физики привстали, пораженные красотой молодой Светочки. Устремили вопросительные взгляды на Дау.

— Дау, когда же вы успели выбрать Гарику такую красавицу жену? Гарик не мог бы справиться сам. Зная вас, это не могло произойти без вашего участия.

Дау очень счастливо смеялся. На это ответил: "Наука имеет много «гитик».

Статья Ярослава Голованова в день 60-летия Дауньки осталась мне памятным подарком на всю жизнь.

(Текст этой статьи здесь опущен.)

Глава 61

Наконец, 5 марта 1968 года Кирилл Семенович Симонян привел тех врачей, о которых я мечтала все годы болезни Дау. Профессора Вотчала и профессора Васильева, того самого Васильева, который славился своими медицинскими познаниями в области кишечника.

В первый день аварии — 7 января 1962 года, — осмотрев забрюшинную гематому кишечника, он записал: "Забрюшинная гематома смертельна. Помочь ничем не могу". Расписался и уехал. И вот спустя 6 лет он видит этого больного. Больной уже ходит и его только донимает боль в животе.

Я присутствовала, когда Васильев осматривал больного. Увидела, каким искренним счастьем засветились глаза профессора. Он был счастлив в своей ошибке. Он с восторгом выслушивал, тщательно изучал живот больного. Вотчал тоже был впервые. Это были знающие медики-клиницисты. Очень долго, очень внимательно они осматривали Дауньку. Потом внизу у меня в гостиной был консилиум из врачей: Паленко, ведущий врач Ландау из больницы Академии наук СССР, Симонян, Вотчал и Васильев. Они сказали мне так: "Больной в блестящей форме. Если ничего не делать, а просто ждать, через несколько месяцев боли уйдут сами по себе. Но мы приложим все свои старания и поможем больному избавиться как можно раньше от болей в животе". Медицина всей нашей планеты, увы, не умела просмотреть весь кишечник.

Надо ли говорить о том, как я была счастлива в этот день. Следовательно, все опытные медики, очень авторитетные, прошедшие фронт, видавшие тяжелые ранения, так же как и Вишневский, считают: боли уйдут. Только один Кирилл Семенович предложил оперировать, но не очень настаивал на своем решении.

Как только закончился консилиум, Даунька повеселел, ему очень понравились новые, им впервые увиденные врачи. Они были очень оптимистичны, по-моему, он поверил их прогнозу, поверил в свое исцеление. Танюша уговорила меня лечь. Я уснула и проспала целых два часа.

Все последующее время месяца марта до 25-го числа пролетело как единый миг надежды на счастливое выздоровление. Надежды на счастливое выздоровление сменялись отчаянием. Бесконечные позывы в туалет. С утра приходил Вотчал. Он часто посещал Дау вместе с Кириллом Семеновичем. 23 марта Вотчал и Кирилл Семенович решили Дау назначить яблочную диету. Достав хорошую семиренку, тщательно очистив, удалила сердцевину и давала Дау мякоть нежного яблочного пюре.

Но 25 марта в 4 часа утра началась рвота. Рвал он желчью и очень, очень жаловался на боли в животе. Было воскресенье, я была с Дау одна. Встревожилась очень, но почему-то не решилась так рано никого беспокоить. Я тогда не знала, что непроходимость кишечника начинается со рвоты.

К 8 часам утра рвота увеличилась. Я позвонила профессору Вотчалу домой. Он скоро приехал, назначил сифонную клизму. Позвонила главному врачу Академии наук Ростиславу Владимировичу Григорьеву домой. Он срочно прислал скорую помощь, медсестру и вскоре приехал сам. В 10 часов утра позвонила Симоняну по совету профессора Вотчала. Он сказал, что на всякий случай необходим хирург. Измотанная до последней степени, от слова «хирург» едва устояла на ногах. Сифонная клизма не помогла — рвота и мучения Дауньки усиливались. Главврач Ростислав Владимирович Григорьев прислал уже карету с реаниматорами. Дау отказался от дальнейшего применения сифонной клизмы, попросил срочно вызвать Симоняна.

Я уже едва успеваю менять простыни и одеяла. Рвота льет фонтаном, врачи хлопочут около Дау, а я в ванной замываю рвоту желчи с пола, с кровати, с окружающих предметов. Когда в кабинете Дау все было пропитано рвотой, я его перевела в чистую комнату. Меня до истерики уже угнетает запах рвоты. Что-то есть зловещее в этом выделении ядовито-желто-зеленого цвета. Я вся сама пропитана рвотой, все с себя снимаю, стараюсь смыть горячей водой.

Звонок внизу. Накинув легкий халат бегу, открываю. Приехал Симонян. Как я сейчас многого от него жду. Вишневский из командировки не вернулся. Если операция неизбежна, оперировать будет только Симонян. Это все решила пока подсознательно. Увидев Кирилла Семеновича, ничего не могла сказать, боялась разреветься. Дау может услышать и испугаться. И когда у самого Симоняна с сифонной клизмой ничего не получилось, он сказал два слова: больница, операция!

Я заметалась. Дау увозила скорая медицинская. Вдруг появился Гарик.

Я мокрая, почти раздетая, в одном халате сунула босые ноги в сапоги, схватила плед, села в машину к Гарику, помчались вслед за скорой, увозящей Дау. Теперь уже навсегда!

В воскресенье, 25 марта 1968 года, в 16 часов, в больнице уже все готово к операции. Стал собираться консилиум, но не было анестезиолога. Машина, поехавшая за анестезиологом, где-то провалилась в яму и застряла. Гарик за рулем. Я с ним полураздетая, завернутая в плед, помчались за анестизиологом. Гарик что-то нарушил. Свисток. Его остановило ГАИ. Я сорвалась с места, бегу к милиционеру: "Поймите, муж, академик Ландау на операционном столе. Едем за анестезиологом. Дайте зеленую улицу".

Зеленую улицу дали. Анестезиолога привезли. Дау уже на коляске, готовый к операции. Коляска с Дау стоит у дверей операционной. Ему худо, из простыни возвышается вздутый живот. Он еще в сознании. Просит уже шепотом, силы его на исходе. "Пожалуйста, скорей, операцию"!

Я не выдерживаю, врываюсь на заседание консилиума, а там главный хирург больницы Романенко, спокойный, подобранный, медленно допытывается у Кирилла Семеновича: "А зачем вы с Вотчалом назначили больному яблочную диету?". Симонян отвечает: "От яблочной диеты еще никто не умер! Почему вас это волнует?".

Я в упор подошла к Романенко. "Вы почему задерживаете операцию? Оперировать будете не вы, оперировать будет Симонян".