Белая Богиня - Роберт Грейвз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дохристианские иудейские пророки, возможно, под влиянием религиозной теории, привезенной иудейскими торговцами из Индии вместе с ethrog, ожидали рождения Священного Младенца: младенца, предсказанного сивиллой, который очистит мир от греха. Это говорило о том, что Михаил и архангелы, которым новый идеалистический Бог делегировал немедленную заботу о человечестве, оказались не в силах противостоять более могущественным миру, плоти и дьяволу. Единственное решение состояло в том, чтобы Принц Мира, то есть вторая ипостась, Сын Человеческий, который до того не существовал независимо[251], воплотился в совершенного человека — Мессию, рожденного от Иуды, Вениамина и Левия. Показав тщету материального творения, он должен был привести весь Израиль к покаянию и таким образом основать тысячелетнее Царство Божие на земле, к которому в конце концов присоединились бы и неевреи. В это верил и Иисус, потомок Иуды, Вениамина и Левия, который прошел ритуал рождения от Бога во время коронации: он ожидал реального, исторического появления Сына Человеческого на Масличной горе, которое последует за предопределенной ему, Иисусу, смертью от меча, и уверял своих учеников, что многие из живущих никогда не умрут, но войдут в Царство Божие. Пророчество не исполнилось, потому что было основано на смешении поэтического мифа и исторической реальности, и надежды на тысячелетнее Царство не оправдались.
Греки же не считали эти надежды преждевременными и утверждали, что Иисус на самом деле был второй ипостасью Троицы и Царство Божие близко: по крайней мере, ужасные знаки, возвещавшие его приход, — страдания Мессии — явлены. Но когда христианство отделилось от иудаизма и Иисус как царь Израиля стал смущать христиан, которые пожелали очиститься от всякого подозрения в причастности к иудейским националистам, было постановлено, что он родился как вторая ипостась не во время коронации, а при своем физическом рождении, хотя духовно был зачат до Сотворения Мира. Дева-Богоматерь, таким образом, превратилась в идеальное человеческое вместилище Жизни и Сияния Божьего, то есть третьей ипостаси Троицы, и тогда пришлось признать, что она тоже была рождена в чистоте ее матерью святой Анной. Это породило бесчисленные ереси, и вот мы опять приходим к тому, что Тема вновь заявила о себе — с Девой как Белой Богиней, Иисусом как Богом Прибывающего Года и дьяволом как Богом Убывающего Года. Здесь нет места для Бога-Отца, разве что в качестве мистического приложения к Иисусу: «Я и Отец Мой — Одно» (От Иоанна 10:30).
Глава двадцать шестая. Возвращение Богини
Каково же будущее религии на Западе? Сэр Джеймс Фрэзер приписал дефекты европейской цивилизации «эгоистической и аморальной доктрине восточной религии, которая проповедует единство души с Богом и ее спасение как единственное, ради чего стоит жить». Это, утверждает он, разрушило неэгоистичный идеал греческого и римского общества, согласно которому индивидуум подчинял себя благу государства. Позднее Адольф Гитлер выразился четче: «Во всех наших бедах виноваты евреи». Оба утверждения, тем не менее, исторически ложны.
Фрэзеру, знатоку греческой религии, наверняка было известно, что идея спасения, бытовавшая у греческих орфиков, — фрако-ливийского происхождения, а не восточного, и что задолго до того, как евреи диаспоры познакомили греческий мир с фарисейской доктриной единства с Богом, городской идеализм подточил себя изнутри. Едва умозрительная философия сделала скептиками всех образованных греков, которые не принадлежали к орфикам и другим мистическим братствам, общественная и личная вера начали разрушаться, так что, несмотря на потрясающие победы Александра, Греция была легко завоевана полуварварскими римлянами, которые соединяли религиозный консерватизм с национальным esprit de corps. Римская аристократия пошла в учение к грекам и подхватила философскую заразу: их собственный идеализм улетучился, и только полковой esprit de corps необученных легионов в соединении с поклонением императору на восточный манер спасли империю от гибели. В конце концов, в четвертом веке нашей эры, обнаружилось, что наступления варваров на границы стали почти неотразимыми, и лишь обратившись к искреннему христианству, римляне сумели спасти остатки империи.
Слова Гитлера, отнюдь не оригинальные, относились к признанному экономическому влиянию евреев в Европе. Однако он не был честен: с приходом христианства евреям многие века запрещалось владеть землей и быть членами обычных гильдий ремесленников, так что им пришлось жить своим умом. Они становились ювелирами, лекарями, ростовщиками и банкирами, а также основывали новые высокотехничные производства, например оптики и лекарств. Стремительная коммерческая экспансия Англии в семнадцатом столетии инициировалась добрым отношением Кромвеля к датским евреям, которые привезли с собой в Лондон современную банковскую систему. Если же европейцам не нравится капитализм и промышленный прогресс, пусть винят самих себя: евреям изначально требовалась денежная мощь, чтобы защититься от давления неевреев. Моисеев закон запрещал евреям давать деньги в рост евреям и бесконечно наращивать проценты (в конце седьмого года должник освобождался от долга), и не их вина, что деньги, перестав быть практическим средством купли-продажи товаров и услуг, обрели в нееврейском мире божественный статус.
Однако Фрэзер недалек от истины, которая заключается в том, что первые неевреи-христиане заимствовали у иудейских пророков две религиозные идеи, до тех пор неизвестные на Западе, которые стали главной причиной нашего непокоя: идею патриархального Бога, который не пожелал иметь ничего общего с богинями и объявил себя самодостаточным и всемудрым, и идею теократического общества, отвергающего помпу и мирскую славу, в котором всякий исправно отправляющий гражданский долг является «сыном Божьим» и заслуживает спасения вне зависимости от положения или богатства, но единственно прямой связью с Отцом.
Обе эти идеи живо оспаривались внутри самой Церкви. Как бы искренне обитатели западного мира ни возлюбили ненарушимую приверженность Иисуса далекому, пресвятому Вездесущему Богу иудейских пророков, немногие со всей душой приняли антагонизм плоти и духа, заложенный в его культе. И хотя новое Божество казалось с философской точки зрения неопровержимым, едва воинственный и нетерпеливый Зевс-Юпитер с его любовными похождениями и скандальной олимпийской семейкой потерял уважение образованных людей, Отцы Церкви обнаружили, что человек еще не готов к идеальной анархии: Вездесущий Отец, чисто духовный патриарх, который реально не вмешивается в земные дела, должен время от времени вспоминать о громе, чтобы не потерять уважение смертных. Даже от коммунистического принципа, за нарушение которого Анания и Сапфира (Деяния 5) приняли смерть, пришлось отказаться. Как только власть папы была признана выше власти королей, папам немедленно понадобилась земная пышность, они стали принимать участие в политике и войнах, продавать и дарить богатым и высокородным индульгенции в этом мире и обещания особого отношения в мире ином, а также предавать анафеме уравнительный принцип своих простоватых предшественников. Но иудейский монотеизм в Риме смягчился постепенным утверждением культа Девы, при том что обыкновенный католик был довольно долго лишен непосредственного общения с Богом, так как ему приходилось каяться в своих грехах и разбираться в смысле Слова Божьего только при посредстве священника.
Протестантство стало мощным утверждением двух отвергнутых идей, которым иудеи всегда оставались верны и которым точно так же верны мусульмане. Исход гражданских войн в Англии решила воинственность ненавидевших Деву пуритан, которые считали, что идеальное теократическое общество — это то, в котором совсем нет пышного священничества и епископата, а каждый человек сам читает и интерпретирует Священное Писание как ему нравится, впрямую обращаясь к Богу-Отцу. Пуританство пустило корни и прижилось в Америке, а доктрина религиозного равенства, которая включала в себя право независимого мышления, обернулась социальным равенством, или демократией, то есть теорией, властвующей над западной цивилизацией. Мы находимся теперь на той ступени, когда простые люди христианского мира, подстрекаемые разными демагогами, вдруг до того возгордились, что не хотят больше удовлетворяться ролью рук, ног, носа политического тела, но желают быть мозгом тоже — по крайней мере до такой степени, чтобы удовлетворить свои аппетиты. В результате почти все растеряли религиозный идеализм — и католики, и протестанты — и пришли к выводу, что деньги хотя и являются корнем всего зла — единственное практическое средство выражения цены чего-то или утверждения социального преимущества, что наука — единственное средство точного описания того или иного феномена, что честность не имеет отношения к любви, войне, бизнесу и политике. И все же их не покидает чувство вины, поэтому они посылают своих детей в воскресные школы и со страхом смотрят на Восток, откуда им угрожает юный религиозный фанатизм.