Русский доктор в Америке. История успеха - Владимир Голяховский

— Не могу — нет серьёзного диагноза. Ты лучше поменяйся с кем-нибудь.

Поменяться не удалось. И вот пошли четвёртые сутки, которые мне надо было выжить, чтобы потом сразу уйти в отпуск. Уже сменилась третья дежурная бригада, а я всё продолжал работать, порой не очень ясно соображая, что делаю — появилось какое-то отупение от усталости и плохого самочувствия. Я работал чисто механически, извлекая умение из ресурсов профессиональной памяти. Я помню, как отец рассказывал мне, что так работали хирурги во время войны между СССР и Германией. Чтобы поднять хирургов с постели после многих суток работы, санитары обливали их ведром холодной воды — иначе они не могли проснуться. Вот, довелось и мне так работать в Бруклине: то, что делалось вокруг госпиталя, — это и было, как война.

Шеф-резидент новой бригады — доктор Парсел, чёрный парень с маленького карибского острова Гренада, где американцы устроили медицинский институт, в который когда-то хотел поступать мой сын. Парсел был очень активный и суетливый, он совершенно не умел спокойно разговаривать с резидентами младше него, кричал, топал ногами, закатывал настоящие истерики. Все мы с трудом сдерживались, чтобы не ответить ему грубостью на его грубости. В то дежурство он довёл до исступления японца Юкато, я видел, как он всё мрачнел и мрачнел, и в глазах у него загорался такой огонёк, какой, наверное, бывал в момент решимости у легендарных самураев его страны: или он убьёт Парсела, или сделает себе харакири.

В два часа ночи меня по радио вызвали в неотложную:

— Доктор Владимир, срочно в неотложную, срочно в неотложную!

Опять что-то случилось! Вбежав туда, я увидел нашего резидента-терапевта Роберта, единственного американца среди нас, который, правда, закончил медицинский институт в Маниле, на Филиппинах. Бледный, как простыня, он держал правой рукой свою окровавленную левую руку.

— Боб, что случилось?

— Меня подстрелил бандит. Ограбил меня, выстрелил и убежал.

— Где? Когда?

— Я только что парковал машину у нас в госпитальном паркинге, там и случилось.

Стоянка наша была охраняемая, для сотрудников, но охранник или спал, или не видел преступника, а может быть, был с ним заодно.

Роберт удачливо успел увернуться в последний момент, увидев направленный прямо ему в грудь пистолет. Поэтому пуля прошла насквозь через лучезапястный сустав, около кисти, повредив кость. Новость о ранении доктора вмиг разлетелась по госпиталю, и все дежурные доктора устремились в неотложную. Все были потрясены и возбуждены, у меня даже пропала усталость.

В нашем опасном окружении уже и раньше случались нападения на сестёр и докторов, но до сих пор они заканчивались только ограблением. Прямая угроза жизни произошла впервые, и теперь каждый из нас мог стать следующим.

Вызванные полицейские расспросили раненого доктора и предложили ему опознать нападавшего по фото-фафиям разыскиваемых преступников. Они выкладывали фото, и мы безошибочно узнавали на них многих из наших бывших больных. Был среди них и тот, кого он опознал. Так вот кого мы лечили — своих же собственных потенциальных убийц!

Все дежурные хирурги участвовали в помощи Роберту, не было лишь японца Юкато. Шеф бригады Парсел кричал:

— Куда он подевался? Если он сейчас же не явится, я сотру его в порошок.

Но японца как будто смыло: его никто не видел и непонятно было, что могло с ним случиться. Остаток дежурства мне пришлось выполнять и его обязанности.

Наутро госпиталь гудел, как потревоженный улей: все только и говорили о нападении на Роберта, всех беспокоила беззащитность перед бандитами. Иммигранты с возмущением говорили:

— Что же это такое — ни городские власти, ни общество не могут справиться с бандитами! — И критиковали американскую свободу: — Что же хорошего в этой свободе, если она позволяет безнаказанно убивать и грабить?

Урождённые американцы, которых было мало, отвечали:

— Такова жизнь в нашем Нью-Йорке, ничего не поделаешь, — и разводили руками. — Но Нью-Йорк и Бруклин в нём — это ещё не вся Америка.

— А Чикаго, а Лос-Анджелес, а Сан-Франциско что — безопаснее? — горячились иммигранты.

— Ну, если вы не чувствуете себя здесь в безопасности, то почему бы вам не уехать, откуда приехали? Жили бы себе там спокойно.

На это они отвечали:

— Ну, нет, там уж спокойной жизни совсем нет — бедность, политический террор и нет перспектив на улучшение. Здесь нам лучше. Вот только слишком уж много свободы.

Пока шли дебаты о преступлениях и жертвах, нас, резидентов, облетела ещё одна неожиданная новость: оказывается, в эту ночь Юкато покинул госпиталь навсегда, бросив резидентуру. Покидая госпиталь среди ночного дежурства, он оставил письмо директору Лёрнеру. Что было в том письме, никто не знал, но, по слухам, он резко критиковал всё: плохое преподавание, плохие условия, плохие взаимоотношения.

Резидент-китаец шёпотом говорил мне:

— Вот видишь, Владимир, Юкато не смог вынести всего этого. Я его понимаю. Ведь меня тоже хотят выжить отсюда.

— Почему ты так думаешь?

— Индийцы, филиппинцы и гаитяне всё время меня третируют, подстраивают мне разные пакости и скандальные ситуации. Они даже делают маленькие надрезы на коже больных в неотложной, чтобы потом вызывать меня и заставлять их зашивать.

— Ну, не будь параноиком. Никто не станет надрезать кожу больных.

Но он настойчиво шептал мне на ухо:

— Ты не знаешь, ты не знаешь, Владимир! Здесь всё возможно — не доверяй никому.

Демонстративный уход Юкато обсуждали кулуарно, не зная, как к этому отнестись.

Все мы нашли резидентуру в этом госпитале как последнее прибежище. Поэтому все и были поражены таким его шагом. Но у меня уже не было ни сил, ни желания обсуждать: после четырёх суток непрерывного дежурства я буквально валился с ног от усталости и слабости. Завтра начинался мой отпуск, и я мечтал пройти настоящее обследование у хорошего частного доктора. Но только не в нашем госпитале!

По телефону меня вызвали в офис для лечения сотрудников, доктор-гаитянин сказал:

— Послушай, у тебя в анализе крови очень высокие цифры аминотрансферазы.

Аминотрансфераза — это энзим в сыворотке крови, который выделяется печенью и сердцем. При поражениях печени и при инфарктах миокарда увеличивается его выход в кровь.

Я глянул на анализ и поразился: 1500 вместо нормальных 30. Но сердце у меня не болело, а если бы это было от сердца, то при такой цифре я давно должен был умереть. Значит, это не инфаркт, так что скорее всего — гепатит.

— Слушай, я недавно укололся после взятия крови у одного наркомана. Может это быть от того укола?