Государственная недостаточность. Сборник интервью - Юрий Поляков

– К детской литературе вдруг обратились многие известные люди. Почему и вы тоже?

– Это нормально. У всех крупных писателей были сказки. Я, конечно, хочу ее написать не для того, чтобы доказать, что я крупный писатель…

– Умеете общаться с детьми?

– У меня двое внуков. Приходится. Но, как правило, умение общаться с детьми и уровень написанной сказки абсолютно не связаны между собой. Известно, что Сергей Владимирович Михалков с внуками и правнуками всегда общался довольно рассеянно, а тем не менее он – один из лучших в мировой литературе детских писателей.

– Вы говорили, что ваша сказка будет опираться на русский комический фольклор. Не боитесь, что в нем слишком много неприличного и слишком мало детского?

– У нас есть разный фольклор. Почти не охвачена литературой наша языческая мифология. Книги в жанре фэнтези, которые опираются на невежество и мозаичное образование автора, мне кажутся полной ерундой.

– Вы – член президентского совета по культуре. Вывести культуру из финансового кризиса, по-вашему, возможно?

– Конечно, возможно. Надо прежде всего понять, что самоокупаемость культуры – это такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки. В культуру надо вкладывать деньги. А она должна вырабатывать идеи, символы и образы, которые помогают отвечать на вызовы времени. Это не значит, что культура должна быть насквозь идеологизированной. Но человек культуры должен осознать, хочет ли он, чтобы Россия стала «сырьевым придатком», как теперь говорят. Патриотизм – это иммунная система народа. Если она отказывает, то страна распадается.

– Вы сами – патриот? При вашей сатире?

– Само слово «патриотизм» демонизировано и воспринимается как синоним социального дебилизма. Быть русским писателем и не быть патриотом нельзя. Это то же самое, что быть русским писателем и не знать русского языка. При этом роман может быть обидным для страны, как обидны были «Философические письма» Чаадаева.

У меня был смешной случай, когда я написал очень критическую повесть об армии «Сто дней до приказа». Одновременно я занимался исследованием поэтов-фронтовиков, и у меня вышла о них книжка. Меня вызвали в Главпур в очередной раз песочить за «Сто дней до приказа», и генерал стал выговаривать: «Когда вы научитесь любить родину и вооруженные силы? Что вы все выискиваете разные недостатки? Вам надо учиться у писателей, которые умеют любить армию». Я спрашиваю: «Ну, например?» Он говорит: «Есть писатель – ваш однофамилец. И зовут его так же. Он написал очень хорошую книжку о поэтах-фронтовиках. Вы с ним познакомьтесь и поучитесь у него». Я говорю: «Я с ним знаком много лет. Потому что это – тоже моя книжка».

«Я не Довлатов, я другой…»

Долгожданное событие в мире нашей современной литературы – выход романа Юрия Полякова «Грибной царь». Юрий Михайлович писал его пять лет. Немалый срок, особенно учитывая, с какой скоростью штампуют книги модные ныне писатели. И вот наконец его можно поздравить. Ведь трудно быть одновременно и писателем, и драматургом, и главным редактором «Литературной газеты», а также членом президентского совета по культуре, мужем, отцом и дедом… Однако ему все это удается, причем качественно. И кто после этого скажет, что мужчины не могут заниматься несколькими делами одновременно? Поляков опровергает этот закон своим образом жизни. А уж как ему это удается, мы решили спросить у него самого.

– Юрий Михайлович, и какие у вас ощущения в связи с выходом книги?

– Ощущения хорошие: жизнь удалась! Но надо сознаться, у поэтов жизнь лучше. Когда я был поэтом, то сочинял стихи в автобусе, в метро, просто гуляя… У меня даже было ироническое стихотворение, которое заканчивалось строчками: «Прикрепят, быть может, к автобусу «сто сорок восемь» табличку «Здесь жил и работал поэт Поляков». Проза же требует ежедневной работы. Поэтому приходится утром садиться за письменный стол и корпеть… Я вообще не понимаю тех прозаиков, которые пишут по нескольку романов в год. Это же не литература, а какой-то скоростной вид индивидуально-словесной деятельности, не имеющий к литературе никакого отношения.

– Тогда ясно, почему вы писали «Грибного царя» целых пять лет.

– Правда, с перерывами. Я только-только начал роман, и мне выпала судьба возглавить «Литературную газету». Это меня сильно выбило из колеи. Потом я прерывался и писал повесть «Возвращение блудного мужа», а потом писал пьесу для Театра Сатиры «Хомо эректус». Затем отвлекался на экранизацию романа «Замыслил я побег…» – это первый роман из трилогии, в которую входят еще повесть «Возвращение блудного мужа» и роман «Грибной царь». Потом была бурная история с экранизацией романа «Козленок в молоке», которая недавно вышла на ТВЦ. Первый и второй каналы сказали, что эту сатиру на либеральные ценности никогда показывать не будут. Так вот и получилось – пять лет.

– Как вообще вы начали писать?

– Сначала писал стихи, как всякий нормальный литератор. Это правильно, потому что если прозаик в молодости не был поэтом, проза у него будет малохудожественная. Поэзия учит бережно относиться к слову. Потом я ушел в армию. И, будучи романтичным советским юношей, столкнулся с суровой реальностью. Правда, теперь, с возрастом, я понимаю, что она была не такая уж и суровая. В кино тебе показывают одно, а приходишь и сталкиваешься с жесткой жизнью, к которой ты не привык. Это вызвало шок. И я решил, что, когда приду из армии, расскажу всем о том, что там увидел. И в восьмидесятом году написал повесть «Сто дней до приказа». Все журналы, конечно, отказались ее печатать… До призыва я работал в школе учителем, но после армии меня туда обратно не взяли: я вернулся посреди учебного года. Зато меня пригласили работать в райком комсомола в отдел учащейся молодежи. Там я проработал год, а потом в восемьдесят первом году написал повесть «ЧП районного масштаба», потрясенный комсомольским аппаратом, который был замкнутым целиком на себе и забыл, зачем его создали. Ее тоже никто не печатал. А я тем временем написал еще одну повесть, о школе, – «Работа над ошибками». И ее сразу напечатали. А потом даже экранизировали и поставили по ней спектакль. Но к тому времени вышло в «Юности» у А. Дементьева и «ЧП». Шуму было! А тут после приземления Руста на Красной площади прорвались в печать и «Сто дней». Военная цензура кричит: «Не пропустим!» А Дементьев – им: «Вы бы лучше Руста не пропустили!» Вот эти три первые повести и сделали меня, без ложной скромности, знаменитым.

– А как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с Довлатовым?

– Сравнивают часто. В основном из-за того, что в прозе и у него, и у меня достаточно сильна сатирическая нота. Но проза Довлатова по жанру – это «иронический мемуар». Я же пишу повести и романы во всей полноте жанра. И по жизненной позиции, по сфере политических интересов, по национально-культурному самоощущению, по отношению к России мы абсолютно разные люди. Да и ирония у нас разная по природе. А поскольку иронических писателей вообще очень мало, вот нас и упоминают через запятую, хотя надо бы через тире…

– Вы современную литературу читаете?

– Читаю, но избирательно. Ведь от одних писателей уже знаешь, чего ожидать, какой смысл читать?! А есть писатели, у которых я читаю все, что бы у них ни вышло. Это – Распутин, Проханов, Орлов, покойные Астафьев и Дегтев. Слежу за тем, что пишет Тимур Зульфикаров, Юрий Козлов, из питерцев – Павел Крусанов. Из москвичей – Вера Галактионова, Личутин. Пелевин. Кстати, для меня существует две загадки. Почему писатель-постмодернист по фамилии Нечайко придумал себе псевдоним «Пелевин»? Ведь у него своя фамилия очень подходящая постмодернисту. И почему поэт-концептуалист Тимур Запоев стал Тимуром Кибировым? Ведь у него гениальная фамилия для поэта-концептуалиста!

– А почему вы не берете себе псевдоним?

– Зачем? Да, у меня фамилия совершенно нейтральная – Поляков… Бывает, меня спрашивают: «Вы кто по профессии?» – отвечаю: «Я писатель». – «И как ваша фамилия?» – «Поляков». – «Не слыхал». Вот так, думаю, упираешься рогом, работаешь, а никто не знает… «И что же вы написали?» спрашивают. «Да вот пару-тройку вещиц: «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Апофегей»… – «Ой, так это, значит, вы написали?! Что же вы молчите! Как, говорите, ваша фамилия?» Если б у меня было имя какое-нибудь типа Автандил или Дормидонт, или фамилия – Пиперштейн… Но у меня все – нейтральное, кроме сочинений.

– А что происходит сейчас в современной литературе?

– В современной молодежной литературе? Есть тенденции, которые меня огорчают. Во-первых, крайняя литературная неряшливость. Когда человек, не овладев азами литературной работы, начинает писать, как взрослый, это плохо. Эта во многом связано с искушениями Интернета. Ведь что такое текст, вброшенный в Интернет? Черновик, размноженный в миллионах экземпляров. А черновик он и есть черновик, над ним еще работать и работать. Второй момент – ранний прагматизм, когда молодой писатель пишет не о том, что его волнует на самом деле, и не так, как подсказывает сердце, а о том и так, чтобы получить литературную премию, грант и т. д. Сейчас в моде постмодернизм, «чернуха». Но просто по желанию стать Кафкой или Лимоновым нельзя. Особенно смешно, когда «разгребать грязь» начинают отпрыски хороших семей: про бомжей, например, очень любят писать дети, выросшие в профессорских семьях да еще с боннами. Мне вот об этом писать неинтересно: я вырос в заводском общежитии и видел все своими глазами. Грязь – это еще не правда жизни.