Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все разахались.
– Володя, вы со сколькими женчинами имели сношение? – Ему стало неудобно. Я повысил голос и спросил во весь вагон: – Пожалуйста, скажите, сколь раз бывали с разными девушками или с ребятами?
Все засмеялись и зашишикались.
– Слушайте, етот вопрос сурьёзный и очень важный.
Тут нашлись смельчаки и закричали:
– Я не шшитал, сколь перетрахал, но я выдарживал полный результат! Ну, отец, расскажи, что ето значит.
– Хочу услышать ото всех и тогда расскажу.
Ну, пришлось признать и девушкам, и пожилым даже.
– А вот теперь скажите, от кого у вас дитё, и почему чичас столь конфликтов и злобы и хуже зверей? Вот теперь хороше́нь подумайте. Чарлез Дарвин действительно обезьяна, и хто верит в ету теорию – тоже обезьяна. А теперь поговорим о Боге. Пускай соберётся весь мир и докажет, что нет Бога. Но пе́рво пускай уберут солныце, луну, звёзды, воду, огонь, воздух, всю систему человеческу – кушать, пить, спать, думать, пускай превратят ночь в день, а день в ночь и всю стихию поднебесною. А я могу доказать, что Бог есть, но мне надо время, и я могу написать сэлу книгу, и человек нехотя, да поверит.
Один парень выступил, спросил:
– А как вы понимаете, что предсказал на последня время Нострадамус?
– Он ничего нового не предсказал, ето был алхимик и чародей. О последним времени уже за тысячи лет было сказано Даниилом-пророком, и Иоанну Богослову было откровение от Бога, и он написал Апокалипсис, а Иоанн Златоуст растолковал каждоя слово. Об етим много пишут: Ипполит Папа Римский, Кирил Иеросалимский, да многи святыя. И всё уже почти сбылось, слово в слово. А что ваш Нострадамус – он был чичас? В 1504 году до 1566 года пропрятался, чтобы голову не оторвали, и писал кодами, чтобы его не поняли, хто он такой.
– А хто ети святые – ваш Иван Златоуст, Папа Римский, какой-то Кирил Иеросалимский?
– А вот идите снова в академию и задайте вопрос своим профессорам.
– Да, вы здорово, отец. А где вы ето научились?
– Я занимаюсь человечеством.
– А како́ у вас образование?
– Нет никакого, всего четыре класса школы.
– Нет, не может быть!
– А что ваша школа? Полжизни учитесь да полжизни в клетке сидите.
– Как так?
– А вот идите в свою академию!
– А что вы так против школе?
– Нет, я не против школе, но школа доложна полностью справедлива быть и дать понять всё человечеству – добро и зло, а вас учут, что им выгодно, и превращают вас в роботов.
Мои суседки ликовали:
– Ну, вы здорово доказали нашим академикам!
А девушки проходили нимо и улыбались, а парни спрашивали:
– А что, отец, в жунглю нам?
– А вы и так в жунгле. – И каждый раз смех.
12
Ну, вот и Москва. Я в етот же раз отправился в Белгород. Утром прихожу в УФМС, попросил Аллу Димитриевну разобраться с визой, она мне ответила:
– Данила Терентьевич, ето будет нескоро.
– Но сколь, Алла Димитриевна?
– Ну, посмотрим.
Я до 17:00 прождал, и в консы консах мне ответили:
– Завтра к вечеру будет готова, но прежде чем позвони.
Тогда я позвонил троюродной сестре Гале и узнал, куда ехать: ето деревня Голофеевка, и надо ехать в Волоконовку.
– Ну хорошо, я еду до Волоконовке, а вы там подберёте.
– Хорошо, мы встретим.
И в 20:00 мы встретились, поехали к ним домой, приезжаем к ним, поужнали, стали разбираться, како́ мы ро́дство. Значит, она дочь Кирила, а он племянник бабе Федоре, муж Сергей, а дядя Потап – ето уже старик семьдесят шесть лет, тоже племянник бабе Федоре. У Гали Кириловны сын и дочь, но живут оне все бедно́. Вижу, у них деревня бедная, и перспектив никаких нету. Я стал спрашивать:
– Да как же так? У вашего губернатора программ по́лно на сельскоя хозяйство, но странно, что здесь ничего не знают и не слыхали ни про каки́ программы.
И оне обижаются: всё везде обман, и рады бы уехать хоть куда, где перспектива лучше. Заехали к дочери: тут вовсе беднея, муж работает в колхозе механиком за мизерную плату. Вот оно как: реклама идёт в центре, а тут хоть загнись. Я с ними погоревал, но что делать, щем помогчи? Я вспомнил Екоград, думаю, поузнаю поглубже, что же за фонд. Но народ везде мучится, некому руку подать. Вижу, что многи ждут перспективы боле получше, и меня уже просют немало, и все ето староверы. Оказалось, Мефодий Ефимов, наставник в Орегоне в США, – ей дядя родной, а Вера Мефодьевна – двоюродная сестра, она у них бывала уже несколькя раз и помогала им из США, но уже давно не была. После обеда я позвонил в УФМС в Белгород, виза была готова, и я с ними распростился и уехал в Белгород. Но забота об них осталась.
Получил визу, позвонил Руслану, он мне ответил: «Заходи завтра утром в девять часов». Я прибыл в Москву, захожу к нему, он мне говорит:
– Данила, зачем ты в Бразилии надавал моих визиток? Каждый без стыда просит приглашение и деняг. Я что, банок, что ли?
– Нет, Руслан, я ни одну твою визитку никому не давал, но ты сам представился как представитель Калуги и надавал всем свои визитки. А я тебе ето говорил: ты кому даёшь визитки, ето всё босяки. Нет, ты не послушал и смеялся и отвечал: «Пускай звонют». А я теперь при чём?
– Данила, как у вас в тайге?
– Да всё хорошо.
– Уже построились?
– Да почти.
– Ну, вот ето хорошо. Данила, что нужно?
– Руслан, теперь неудобно, являемся бессовестны.
– Нет, Данила, я тебя хорошо знаю: без нужды ты не пойдёшь просить. Говори, нужны деньги?
– Да, Руслан.
– А сколь?
– Двести пятьдесят тысяч рублей.
Он звонит Владимиру:
– Принеси двести пятьдесят тысяч рублей и сделай до́говор с Данилой. Данила, ты меня прости, я уезжаю, не ты бы – я уже бы уехал.
Мне стало неудобно, стыдно и обидно. И некуда податься: тут в России честно деньги не заработаешь без гражданства.
Я звоню Абрикосову и прошу, чтобы Марфа приезжала с Ларькяй. Ларьке надо поновить паспорт у уругвайского консула, но без родительского разрешение не поновляют, ето я уже знал, поетому вызываю Марфу. И заказал рубахи и сарафаньи.
Позвонил Якунину Вадиму Сергеевичу: может ли он принять? Он ответил:
– С удовольствием. Приходи в 17:00.
Я пришёл, Вадим Сергеевич принял меня ласково, стал спрашивать, как устроились. Но я не сознался ни Руслану, ни Вадиму Сергеевичу, всю правду, и было мне обидно до слёз, но ничего не поделаешь, надо идти напролом, тут я с долгами не рашшитаюсь, придётся отрабатывать в Аргентине или в Уругвае. Вадим Сергеевич спросил, како́ у меня отношение с разными согласиями храмов.
– Вадим Сергеевич, окоромя́ никониян, со всеми хорошо.
– Вот и прекрасно, Данила Терентьевич, не теряй контакты ни с кем, в чёрный день оне пригодятся.
– Да, Вадим Сергеевич, я ето чётко понимаю и стараюсь так и поступать.
– Вот ето хорошо, Данила Терентьевич.
– Вадим Сергеевич, я к вам с просьбой. У меня 22 октября действия паспорта кончается, и, как я лицо без гражданства, мне его могут поновить толькя в МИДе в Уругвае. Я вас прошу ради Христа помогчи с билетами.
– Ну что, Данила Терентьевич, поможем. И когда думаешь вылетать?
– Да хоть бы через неделю.
– Ну, мы здесь разберёмся. Данила Терентьевич, позвони в понедельник, потому что меня до понедельника не будет.
– Хорошо, Вадим Сергеевич, спаси Христос за такую услугу.
– Данила Терентьевич, благодарю, что зашёл и обратился с просьбой. Ну, хорошо, удачи тебе, Данила Терентьевич.
Я чуть не заплакал, но выдоржал, ишо повторил:
– Спаси Христос, – и вышел.
Думаю, Марфе оставлю пятьдесят тысяч рублей, Георгию сто тысяч рублей на билеты, но вот как Андрияну помогчи? Он проворный.
Пошёл в монастырь к филипповсам, зашёл к матушке Соломониде и спросил у ней:
– Я жду жену с Сибири, и негде остановиться, у Руслана всё заполнено.
Она пообещала поговорить с наставником. Но так как я наказывал Андрияну, чтобы он вёз вышиты рубахи и сарафаньи, сколь у меня было запасных, я пошёл по лавкам старообрядческим навеливать.
Са́мо хорошо меня приняли в храме святителя Николы на Бутырском валу. Рубахи и сарафаньи оне у меня приняли, но я попросил побеседовать с батюшкой. Ему сообчили, он долго не заставил себя ждать, провёл меня к себе в приёмную и спросил:
– В чем можем вам услужить?
Я рассказал, хто мы и откуду. Он спросил, знаю ли в Минусинске Леонтия Скачкёва, я ответил:
– Да, оне мене́ друзья.
– Ну, рассказывай дальше.
Я кратко рассказал, что с нами случилось в России, и просим ради Христа помогчи продать рубахи, сарафаньи и пояски. Он мне ответил:
– Приходи в храм в воскресенье, я с братияй поговорю.
Я его поблагодарил и ушёл. Ето тот самый храм моего друга Писаревского Александра, и, когда я первый раз был в России, я с нём был здесь в етом храме.
Звоню Ольге Геннадьевне.
– Данила, ты где?
– Я в Москве.
Ну, мы с ней встретились на Ярославским вокзале, я ей всё рассказал, что с нами происходит в Сибири, она ахнула. Я ей задал вопрос:
