Крах нацистской империи - Уильям Ширер

Состояние морального духа немцев в результате поражений и бомбардировок 1943 года было недвусмысленно обрисовано этим авторитетным нацистом, который на сей раз выступал от лица фюрера:

«Дух разрушения ощущается в нашей стране то тут, то там. Разные трусливые элементы ищут выхода или того, что они называют „политическим решением“. Они заявляют, что мы должны приступить к переговорам, пока у нас еще кое-что есть»[235].

Но дело было не только в «трусливых элементах». Сам д-р Геббельс, наиболее верный и преданный до фанатизма из последователей Гитлера, как об этом свидетельствует его дневник, искал выход еще до конца 1943 года, напряженно размышляя не столько о том, следует ли Германии вести мирные переговоры или нет, сколько о том, с кем их вести — с Россией или с Западом. Он не вел разговоры за спиной Гитлера о необходимости поисков мира, подобно некоторым. У него хватало смелости и откровенности, чтобы изложить свои мысли непосредственно Гитлеру. 10 сентября 1943 года, находясь в ставке Гитлера в Растенбурге, куда его вызвали в связи с известием о капитуляции Италии, Геббельс впервые затронул, как отмечено в его дневнике, вопрос о возможных мирных переговорах.

«Проблема состоит в том, к какой стороне нам надлежит обратиться сначала — к Москве или к Англии и Америке. Во всяком случае, трудно успешно вести войну против обеих».

Он замечал, что Гитлер обеспокоен перспективой вторжения союзников на Западе так же, как и «угрожающей обстановкой» на русском фронте:

«Удручающим обстоятельством является то, что мы не имеем ни малейшего представления о резервах, которые приберег Сталин. Я очень сомневаюсь, сможем ли мы в этих условиях перебросить наши дивизии с Востока на другие европейские театры военных действий».

Записав в секретном дневнике некоторые из своих собственных идей, которые еще несколько месяцев назад казались ему изменническими и пораженческими, Геббельс обратился к Гитлеру.

«Я спросил фюрера, можно ли что-нибудь решить со Сталиным в ближайшем будущем или в перспективе. Он ответил, что в данный момент нельзя… Во всяком случае, фюрер считает, что легче иметь дело с англичанами, чем с Советами. В определенный момент, считает фюрер, англичане образумятся… Я склонен считать Сталина более доступным, поскольку Сталин — политик более практического склада, нежели Черчилль. Черчилль — романтичный авантюрист, говорить с которым, взывая к разуму, невозможно».

Именно в этот мрачный период состояния их дел Гитлер и его приспешники стали хвататься за спасительную соломинку: коалиция союзников распадется, Англия и Америка испугаются перспективы вторжения советских армий в Европу и в конечном счете объединятся с Германией, чтобы защитить Старый Свет от большевизма. Гитлер довольно пространно высказался по этому поводу на встрече с Дёницем в августе 1943 года. Теперь же, в сентябре, он обсуждал эту тему с Геббельсом.

«Англичане, — продолжал Геббельс запись в дневнике, — не хотят допустить большевизации Европы ни при каких обстоятельствах… Как только они осознают это… у них останется выбор лишь между большевизмом и некоторым потеплением по отношению к национал-социализму, и они, несомненно, проявят склонность к компромиссу с нами. Сам Черчилль — старый противник большевизма, и его сотрудничество с Москвой сегодня всего-навсего преходящий момент».

Казалось, Гитлер и Геббельс позабыли в этот момент, кто первым начал сотрудничать с Москвой и кто втянул Россию в войну. Подводя итоги беседы с Гитлером о возможности заключения мира, Геббельс писал:

«Рано или поздно нам придется решать вопрос о том, в сторону кого из врагов следует склониться. В истории Германии ей еще ни разу не повезло в войне на два фронта… Не сможет она в конечном счете выстоять и в этой».

Но не слишком ли поздно было размышлять на этот счет? Геббельс вернулся в ставку 23 сентября и во время утренней прогулки с нацистским лидером нашел его гораздо более пессимистично настроенным, чем две недели назад, относительно возможности ведения мирных переговоров с одной из сторон, чтобы затем воевать на одном фронте.

«Фюрер не верит, что в настоящее время можно чего-либо достигнуть путем переговоров. Англия еще достаточно твердо стоит на ногах… На Востоке, естественно, нынешний момент совершенно неблагоприятен… Сталин обладает сейчас преимуществом».

В этот вечер Геббельс обедал с Гитлером наедине.

«Я спросил фюрера, готов ли он вести переговоры с Черчиллем… Он не считает, что переговоры с Черчиллем приведут к какому-либо результату, поскольку тот слишком прочно находится в плену своих враждебных взглядов и, кроме того, движим ненавистью, а не разумом… Фюрер предпочел бы переговоры со Сталиным, но он не думает, что они будут успешными…

Как бы ни сложились обстоятельства, сказал я фюреру, мы должны прийти к урегулированию либо с одной стороной, либо с другой. Рейх еще ни разу не выигрывал войну на два фронта. Поэтому нам следует подумать, как так или иначе покончить с войной на два фронта».

Эта задача была куда сложнее, чем они себе ее представляли, они, кто так легко вверг Германию в войну на два фронта. Но в тот сентябрьский вечер 1943 года, по крайней мере на мгновение, нацистский диктатор избавился наконец от своего пессимизма и предался мечтам о том, каким благом мог бы оказаться мир. По свидетельству Геббельса, он даже заявил, что «жаждет» мира.

Он сказал, что «был бы счастлив снова оказаться в кругу артистов, отправиться вечером в театр, а затем зайти в артистический клуб».

Гитлер и Геббельс не были единственными в Германии, кто теперь, когда война вступила в свой пятый год, размышлял о шансах и путях, ведущих к миру. Разобщенные болтливые антинацистские заговорщики, хотя число их возросло, но оставалось огорчительно малым, снова стали задумываться над прежней проблемой. Они уже ясно видели: хотя армии Гитлера все еще сражались на чужой земле, война проиграна. Большинство из них, но отнюдь не все, неохотно, лишь преодолев угрызения совести, приходили к выводу, что для того, чтобы Германия обрела мир, который открыл бы ей перспективу уцелеть и существовать далее, им придется устранить Гитлера посредством убийства и одновременно уничтожить национал-социализм.

С наступлением 1944 года, когда появилась уверенность, что англо-американские армии начнут вторжение через Ла-Манш еще до конца года, что Красная Армия приблизится к границам самого рейха, а древние города Германии в результате воздушных налетов союзников скоро будут обращены в груды развалин[236], заговорщики решились на отчаянную попытку убить нацистского диктатора и свергнуть его режим, прежде чем он ввергнет Германию в страшную катастрофу. Они сознавали, что времени осталось немного.

Глава 12

Вторжение союзников в Западную Европу и покушение на Гитлера

В течение 1943 года заговорщики предприняли по меньшей мере полдюжины попыток убить Гитлера, одна из которых сорвалась лишь потому, что не взорвалась бомба замедленного действия, заложенная в самолет фюрера во время его полета на русский фронт.

Серьезные изменения произошли в этом году в немецком движении Сопротивления. Его участники отказались делать ставку на фельдмаршалов, ибо они были либо слишком трусливы, либо слишком тупы, чтобы использовать свое положение и военную власть для свержения верховного главнокомандующего. В ноябре 1942 года на тайной встрече в лесу под Смоленском Гёрделер, политический застрельщик немецкого Сопротивления, обратился к фельдмаршалу Клюге, командующему группой армий «Центр» на Востоке, с просьбой сыграть активную роль в ликвидации Гитлера. Нестойкий генерал, только что получивший щедрый подарок от фюрера[237], согласился, но через несколько дней струсил и написал генералу Беку в Берлин, чтобы на него не рассчитывали.

Несколько недель спустя заговорщики попытались убедить генерала Паулюса, 6-я армия которого находилась в то время в окружении под Сталинградом и который по их предположениям глубоко разочаровался в фюрере, допустившем такую катастрофу, выступить с обращением к армии сбросить тирана, который привел четверть миллиона немецких солдат к такому постыдному концу. Личное обращение генерала Бека с этой просьбой к Паулюсу, изложенное в письме, было доставлено летчиком немецких ВВС в осажденный город. Паулюс, как мы видели, отреагировал на это тем, что направил целый поток радиограмм фюреру с выражением верности, и опомнился лишь тогда, когда был доставлен в Москву в качестве военнопленного.

В течение нескольких дней заговорщики, разочаровавшись в Паулюсе, возлагали свои надежды на Клюге и Манштейна, которые после разгрома под Сталинградом вылетели в Растенбург, чтобы потребовать от фюрера передать им командование армиями на русском фронте. В случае успеха этот демарш должен был послужить сигналом к военному перевороту в Берлине. Заговорщики вновь стали жертвой собственных иллюзий. Два фельдмаршала действительно полетели в ставку Гитлера, но лишь для того, чтобы заверить верховного главнокомандующего в своей преданности.