Дым осенних костров - Линда Летэр

— Король является олицетворением высшей судебной и законодательной власти. Исполнительной, случается, тоже, будучи главнокомандующим на войне. Каковы твои полномочия?

Алуин молчал.

— Я, как король Исналора и отец, один на один наказал тебя за выходку, опалившую две чужих жизни, обесчестившую три Дома, бросившую тень на королевство и повредившую твое собственное будущее! Кем же возомнил себя ты, самолично вынеся приговор и принудив его к осуществлению без суда и следствия, на глазах народа, причиной тому уязвление твоей болезненной гордости? Ты, верно, пока еще так и не понял, какое страшное совершил зло.

Юноша открыл и закрыл рот, не найдя слов. Зло? Он? Такой хорошенький, только начинающий жить, любимый семьей и Двором?

— Или не знаешь ты, что никто не может быть судьей в собственном деле?

— Ubi iudicat, qui accusat, vis, non lex valet*, — нараспев произнесла Солайя. — Это проходил ты, сын, на обучении. Переведи.____________________* латынь; крылатое выражение

Он беззвучно зашевелил губами, вспоминая.

— Где судит обвинитель… Но…

— Где судит обвинитель, насилие господствует, не закон, — жестко прервал Ингеральд. — Что сотворил ты на поляне, называется расправой.

— Все было справедливо, — тихо, но упрямо возразил Алуин. — Оружейник нанес мне тяжкое оскорбление, и получил бы плетей на главной площади, встал бы к позорному столбу. Ему бы остригли волосы.

— О это сослагательное наклонение! Мало тебе того бесчестья, что уже причинил ты лорду Нальдерону?

— Он… — с трудом прошептал Алуин, — сам виноват…

— Неужели? — В льдисто-серых глазах Ингеральда заметались почти насмешливые искры. — Тебя пороли в замковых покоях. Однако ни разу не драл тебя дикий зверь, и не бесчестил твое имя испорченный вседозволенностью мальчишка, облеченный над тобой неумеренной властью. Трудно представить, как мог обвиняемый покрыть сотворенное тобою! Чем же заслужил наказание мой оружейник?

Алуин сглотнул, чтобы смочить горло, но во рту тоже пересохло.

— Я не могу сказать.

— Брат твой покровительствует королевскому суду, и ты не знал, куда обратиться?

— Не касается это и Рина. Никого.

— Никто, — повысил голос Ингеральд, — не может быть судьей в собственном деле. Если не дух и разум, уроки лучших преподавателей должны были открыть тебе это.

— Лучшее преподавание было предназначено для Альва и Рина! — выпалил Алуин, чтобы что-то возразить.

— Ты королевская кровь. Все двери были открыты для тебя. Ты мог посвятить себя любому делу — науке, медицине, искусству, праву. Но выбрал то, что выбрал. Можешь ли упрекнуть нас в пристрастии?

— А на что они мне, эти уроки права? — дерзко и запальчиво парировал принц. — Ведь я всего лишь третий сын для престола, даже не запасной!

— Итак, у тебя появились от нас тайны? — Солайя покачала головой. Если не снизить накал, в этих стенах прозвучат слова, которых будет не вернуть назад, годами не загладить нанесенной ими раны. Оставалось отвлечь внимание на себя. — Я надеялась, поиск супруги станет первой и последней.

— Разве не является это признаком взросления?

— Нет, если тайна затрагивает дела твоего отца и Двора. Стена отчуждения растет между нами, Алуин.

Ингеральд поднялся и снова прошелся по комнате. Чуть слышно шелестели шелковые одежды.

— Ты не только поступил низко под Солнцем Правды. Это шаг против Исналора…

— Кузнец — не Исналор!

— Народ — это Исналор. — Мягкой задумчивости как не бывало. По отношению к себе Алуин встречал такое очень нечасто, но сейчас отчетливо почувствовал, что перед ним не только мать, но королева, сильная, властная и непреклонная, как скала. Его королева. — Или в пустых садах и зданиях полагаешь свою надежду?

— Надеюсь, не усыпили тебя в тронном зале благие речи и легкое соглашение? — быстро спросил Ингеральд. — Исналор балансирует на лезвии. Прибывшим придется занимать неудобные, неприглянувшиеся нам места, довольствоваться земельными отбросами. Их король лишился полноты власти, их мир разрушен, а сами они разделены. Прежние подданные, и ранее теснимые беженцами, возьмут на себя нагрузку по устроению новых, вынуждены будут делить с ними свой труд. Готовы мы к перераспределению гильдий? Выйдет ли мастеров с избытком, или возникнет нехватка? Найдутся твайлари, что не пожелают селиться рядом с вестери, памятуя о Горькой войне. Теснота способствует болезням. Возможно, перед лицом надвигающейся зимы нам угрожает голод.

Алуин боролся с желанием уйти в грезы о предстоящем бале осеннего равноденствия, закрыться от гнетущей картины, что так живо рисовал отец. Образы, особенно лелеянные принцем еще с конца ардорн саэллона, истончились и поколебались, словно дымка догорающего костра на ветру. Юноша с нетерпением ожидал прибытия торговых караванов вестери. Он соскучился по золотистому песочному печенью с румяной корочкой, начиненному вымоченными в вине орехами и цукатами, по искусно вылепленным марципановым фигуркам и разнообразным конфетам, дорогим тканям для новых нарядов. Эта осень, разделенная с Амарантой, должна была стать яркой и благодатной, как само счастье. Пытаясь сохранить спокойствие, он безотчетно поднял подбородок тем же привычным движением, как и отец.

— Высеки искру, — говорил Ингеральд, — и улицы вспыхнут. Гильдия кузнецов является одной из самых больших и влиятельных в Исналоре. Если они узнают, как обошелся принц с одним из них, тем более, учитывая, какую власть имеет королевский оружейник…

— Они не узнают. Огласки не будет!

— Твой бесчестный поступок за счет его чести? Опять? Тебе это показалось накатанной дорогой?

— Гордости, отец. Только гордость заставит его молчать.

— Как часто путаем мы эти понятия! И всегда ли их можно разделить? Натура эраай двойственна и противоречива. Но что же лучше — напоказ поступить по чести, не имея благородного намерения в душе, или лишиться чести в глазах окружающих, сохранив ее внутри? И я столкнулся с этим вопросом, а пришел к очевидному: царство, разделившееся само в себе, опустеет.

— О чем ты, отец?

— Открой глаза, — Ингеральд обвел руками вокруг. — Выходка твоя жестока, опасна и недальновидна. Выбор твой расколол Двор. Я позволил это, не осудив и не защитив явным образом ничью сторону, ибо пожалел тебя, и новые напасти не замедлили явиться…

— Что же, и Скерсалор пал из-за меня? — насмешливо передернул плечами юноша, обрывая речь.

Еще два урока, что каждый принц должен был заучить и носить компасом на сердце, сорвались с губ короля, разом как-то отдалившегося, похолодевшего голосом и взглядом:

— Щадящий виновных наказывает невиновных, а без свидетельства нет обвинения. Я желаю, чтобы ты просил прощения у лорда Нальдерона.

— Я твой сын, — прошептал Алуин. — Ты должен защищать меня!

— Ты мой сын, — согласился Ингеральд. — Если понадобится, я буду защищать тебя до последней капли крови. Свою жизнь отдам за твою. Но покрывать тебя больше не стану. Оно не идет на пользу.

— Я не верю, — замотал головой Алуин, отступая, — не верю…