Солнечная лотерея (сборник) - Филип Дик

Грубое лицо Марши исказилось болью.

– Я выгляжу как… как отрицательный герой мультфильма.

– Ты выглядишь так, как воображает себе Сильвестр. Он также думает, что негры непрерывно шаркают подошвами. Так что нам, я думаю, несладко придется… Если мы не выберемся из мира идиотских фантазий Артура Сильвестра как можно скорее, то нам конец.

Глава 8

Воскресным утром Джека разбудили шум и грохот, царившие в доме. Сразу припомнилось загадочное предсказание Лоуза о каком–то недобром событии, ожидавшем их в начале Божьего дня.

Из гостиной неслись рев и скрежет. Гамильтон очертя голову бросился туда и обнаружил, что телевизор непонятно как включился и экран не только ожил, а, похоже, взбесился. Картина представляла собой сумбурную круговерть красных, синих и пурпурных пятен. Из динамиков шел девятый вал убийственного рева – наверное, такие звуки должны нестись прямо из адских пределов.

Постепенно до Джека дошло, что это, скорее всего, воскресная проповедь самого Тетраграмматона.

Выключив телевизор, он прошлепал обратно в спальню. Несчастная Марша свернулась в кровати бесформенной грудой, уклоняясь от солнечного света, бившего в окно.

– Пора вставать, – сказал ей Джек. – Разве ты не слышишь, как Всевышний вопит в гостиной?

– О чем? – недовольно пробормотала Марша.

– Да ничего особенного. Покайтесь – или будете вечно прокляты. Декламация для улицы.

– Не смотри на меня! – взмолилась Марша. – Отвернись, пока я одеваюсь. Господи, какая я теперь уродина!

В гостиной снова на полную мощность включился телевизор. Никто не пытался больше прерывать эту вселенскую ругань. Стараясь не слушать и не слышать, Джек ушел в ванную и занялся бесконечным умыванием и бритьем.

Когда он вернулся в спальню и стал одеваться, у входа раздался звонок.

– Они уже здесь, – напомнил Джек Марше.

Жена, отчаянно пытаясь привести в порядок волосы, простонала:

– Не могу их видеть. Пусть они уйдут.

– Милая, – решительно сказал Джек, шнуруя ботинки, – если ты хочешь вернуть свой настоящий облик…

– Вы дома аль нет? – раздался голос Билла Лоуза. – А, понял, щас дверь толкну…

Гамильтон поспешил в гостиную. Там уже топтался Лоуз. Руки его болтались как плети, глазные яблоки вылезли из орбит, колени полусогнуты. Он комично дернулся навстречу Гамильтону.

– Видок у тя в порядке, – заметил он Джеку. – Глянь–ка, миня доконало… Этот ваш долбанутый мир миня в хлам раздолбал.

– Ты специально так болтаешь? – строго спросил его Джек, не зная, забавляться или злиться.

– Спе… сьяльно?.. – Негр остолбенело уставился на Джека. – Чаво изволите, масса Гамильтон?

– Либо ты полностью в руках у Сильвестра, либо ты самый большой циник, какого я знаю.

Глаза Лоуза неожиданно сверкнули.

– В руках у Сильвестра? Что ты имеешь в виду? – Акцент его исчез. – А я–то думал, что это само Его Непреходящее Величество.

– Значит, акцент – только игра?

У Лоуза в глазах блеснула усмешка.

– Я сильнее, чем он, Гамильтон… Он здорово давит, чистое наваждение, но в счете веду я.

Он заметил Маршу:

– Кто это?

Джек смутился:

– Моя жена. Напасть ее просто одолела.

– Господи Иисусе, – прошептал Лоуз. – Что будем делать?

Звонок в двери вновь вывел резкую трель. Марша с громким рыданием бросилась в спальню. Теперь появилась мисс Рейсс. Строгая, уверенная, она прошагала в гостиную; на ней был серый деловой костюм, туфли на низком каблуке и очки в роговой оправе.

– Доброе утро! – возгласила она быстрым стаккато. – Мистер Лоуз мне сообщил…

Вдруг она удивленно оглянулась на телевизор:

– У вас тоже?

– Конечно. Он всем жару задает.

Мисс Рейсс явно испытала облегчение.

– А я подумала, что он меня одну избрал.

В приоткрытую дверь неожиданно вполз, скрючившись от боли, Макфиф.

– Всем привет, – пробормотал он.

Еще более вздувшаяся щека была забинтована. Шея обернута белой повязкой, концы которой засунуты под ворот рубашки. Осторожно ступая через гостиную, Чарли подошел к Гамильтону.

– По–прежнему плохо?.. – сочувственно спросил его Джек.

– По–прежнему, – печально опустил голову Макфиф.

– Итак, в чем дело? – повысила голос мисс Рейсс. – Мистер Лоуз сказал, что вы собираетесь нам нечто сообщить. Что–то об этом странном, все еще продолжающемся заговоре…

– Заговоре? – переспросил с беспокойством Джек. – Вряд ли подобное слово здесь уместно.

– Согласна! – с жаром поддержала его мисс Рейсс. – Обстоятельства далеко превосходят рамки обычного заговора.

Гамильтон не стал спорить. Подойдя к спальне, где заперлась Марша, он нетерпеливо постучал:

– Выходи, дорогая. Пора ехать в госпиталь.

После томительной паузы Марша появилась в дверях. Она надела просторную пелерину и джинсы, а волосы, в попытке хоть как–то прикрыть их безобразие, собрала в узел под красной косынкой. Косметикой она пренебрегла – в теперешнем положении это было бы глупо.

– Я готова, – грустно сказала она.

***

Гамильтон припарковал «плимут» Макфифа на госпитальной автостоянке. Когда все вышли и направились к подъезду, Билл Лоуз спросил:

– Значит, ключ ко всему – вояка Артур Сильвестр?

– Артур Сильвестр – сам мир вокруг нас, – ответил Джек. – А ключ ко всему – сон, который видели ты и Марша. И много еще другого. Вот ты, например, волочишь ноги. А бедную Маршу изувечили самым мерзким образом. Потом идиотский кодекс бахаитов. Нелепая модель Вселенной… У меня такое ощущение, будто я изучил Артура Сильвестра как внешне, так и с изнанки. В основном – с изнанки.

– Ты уверен?

– Все мы угодили под жуткий луч в «Мегатроне». В течение этого времени работало только одно сознание, одна система логических связей для всех. Это – внутренний мир Сильвестра, ни на секунду не терявшего память.

– Тогда, – сделал вывод рассудительный Лоуз, – мы на самом деле находимся не здесь…

– Да, физически мы по–прежнему валяемся в развороченном «Мегатроне». Но в плане ментальном – мы здесь. Избыточная энергия луча превратила бесплотную начинку черепушки Сильвестра в некое подобие Вселенной. Мы теперь полностью подвластны логике безумца, измыслившего еще в тридцатых годах в Чикаго нелепый религиозный культ. Мы пойманы в его бредовой реальности, мы все лишь смутные тени его невежественного и фанатичного сознания. Мы – в голове у этого человека.

Гамильтон жестом показал вокруг:

– Этот пейзаж… рельеф… это его мозговые извилины, так сказать. Холмы и долины рассудка Артура Сильвестра.

– О господи!.. – прошептала мисс Рейсс. – Мы в его власти! Он хочет уничтожить нас…

– Сомневаюсь, понимает ли он сам, что произошло. Горькая ирония происходящего. Сильвестр, вероятно, чувствует себя вполне нормально в чокнутом мире, не находя ничего странного и необычного. Да и может ли быть иначе? В болотце таких фантазий он прожил всю жизнь.

Они переступили порог госпиталя. Вокруг – ни души. Лишь слышен несущийся из динамиков надсадный рев Тетраграмматона.

– Я чуть не забыл об этом, – признался Гамильтон. – Будем осторожны!

В справочном столе персонал тоже отсутствовал. Очевидно, все собрались на проповедь. Обратившись к справочному автомату, Джек вызвал на табло номер палаты Артура Сильвестра. Через минуту они поднимались в лифте.

Дверь в палату Сильвестра была нараспашку. В кресле сидел тощий, похожий на жердь старик. Он не отрывал взгляд от телеэкрана. Рядом расположились миссис Эдит Притчет и ее сынок Дэвид. Миссис Притчет беспокойно ерзала. При виде посетителей она издала вздох облегчения. Сам Сильвестр не шелохнулся. С непреклонностью фанатика он слушал и лицезрел своего бога, целиком погрузившись в воинственные завывания гремящей проповеди.

Сильвестра явно не смущало прямое обращение к нему Создателя. Так, обычная воскресная процедура. Старый вояка сейчас потреблял еженедельную порцию духовной пищи.

Раздраженный Дэвид подошел к Гамильтону.

– Что это за чертовщина? – сердито спросил он, показывая на экран. – Этого нельзя вынести!

Его мать сидела, деликатно покусывая очищенное яблоко. На лице дамочки отражалась разве что досада на слишком громкий звук.

– Трудно прямо вот так с ходу объяснить, – заметил парнишке Джек. – Вы, вероятно, раньше не встречались со Вседержителем.

Обтянутый бесцветной кожей череп Сильвестра повернулся в сторону вошедших. Колючие серые глазки остановились на Гамильтоне:

– Прекратить разговоры!

От интонации этого голоса Джека пробрал озноб. Старик, не говоря больше ни слова, отвернулся к телевизору.

Они крепко увязли в мире старого маразматика. Впервые с момента аварии Джек ощутил неподдельный страх.