Следствие не закончено - Юрий Лаптев

Письмо не обрадовало Ефима Григорьевича, хотя в душе он и почувствовал, что Калинин хорошо разбирается не только в делах государственных. И нужды простого человека Михаилу Ивановичу близки и понятны.

Грехалов расстраивался совсем по другой причине. Дело в том, что секретарь райкома Коржев в разговоре с Евтихием ни единым словом не обмолвился, что собирается приехать в Новожиловку и лично принять участие в облаве на волков. Но… таков уж был язык у Евтихия. Подвижной свыше меры.

И вот в это праздничное утро Евтихий Павлович сидел у окна, смотрел на снующих вдоль улицы лыжников и понуро слушал язвительную речь своей жены. А Зинаида Тихоновна, воспользовавшись угнетенным состоянием мужа, попутно отчитывала его за то, что, в сущности, отнюдь не подлежало осуждению.

— Третью зиму магазин держит, всех баб ублажает, а жене никогда паршивой селедки в гостинец не принесет!

К чести Грехалова сказать — в другое время он моментально поставил бы настырную супружницу на место, но сейчас Евтихию было не до того. И надо же было ему расписаться за секретаря райкома. Узнают комсомольцы и Никифоров — мало того что на смех поднимут, еще и привлекут за вымысел.

Однако когда вошедшая в критический азарт жена сказала:

— Это уж никудышный муж, который жену за керосином в череду держит, — Евтихий неожиданно вскочил со стула и заорал:

— Смотри, заноза! Эт-то кто едет, а?.. Доставай сию же минуту костюм — серенький в полоску! И кипятку в стакан нацеди, бриться буду! Грехалов, брат, словечка попусту не выпустит.

В Новожиловку действительно приехали секретарь райкома Коржев и капитан Ступак.

Райкомовская кошевка быстро катилась по укатанной середине улицы, а по обочинам, не отставая, бежали на лыжах комсомольцы, выкрикивали приветственные слова. Из калиток выбегали бабы. И хотя секретарь райкома был не такой уже редкий гость в Новожиловке, но сегодня его приезд тоже всем казался событием праздничным.

Вскоре у избы Никифорова, куда зашли Коржев и Ступак, собралась порядочная толпа колхозников. Старики отрядили в избу посланца — Костюньку Овчинникова:

— Иди-ко, Константин, покличь секретаря сюда. Пусть объяснит нам толково про замирение: газета — одно дело, а живой человек — другое.

В избе Никифорова кроме приехавших из района и хозяев сидел Егор Головин. Жена Никифорова стояла у двери, готовая каждую минуту сорваться с места, чтобы услужить гостям. К матери тесно прижималась десятилетняя дочь Любушка. Еще один ребенок — четырехлетний крепыш Тарас — стоял в двух шагах перед Коржевым, держа в руках надгрызенную морковку, и сурово смотрел в лицо секретаря райкома.

Коржев оживленно рассказывал капитану Ступаку:

— И не было тогда для наших бойцов ничего страшнее, чем этот самый танк системы «Рено». Пулей ты его не возьмешь, а какое было у этих молодцов, — Коржев кивнул на Никифорова, — оружие, кроме винтовки? Разве что вилы. Ну и отступали. Но что значит охотничья сметка! — В этом месте рассказа Коржев обратил наконец внимание на стоящего перед ним строгого Тараса и легонько ткнул его пальцем в тугой животик.

— Ты сто балуесся? — сказал Тарас.

Но секретарь райкома вновь повернулся к Ступаку:

— Бекасинником уничтожили этот танк партизаны.

— Дробью? — удивился капитан.

— Именно дробью, да еще и самой мелкой!.. Может быть, сам расскажешь, Иван Анисимович?

Никифоров, слушавший рассказ Коржева с интересом, как посторонний, смущенно усмехнулся:

— Трудное это дело — рассказывать про свои дела… В яму мы хотели тот колчаковский танк сковырнуть, а он, дьявол, будто нюхом чует, где ему ловушка приготовлена. Ну, я и надумал, и что интересно — ночью мне эта мысль пришла, будто приснилась… У нас в ту пору некоторые мужики с охотницкими ружьями партизанили. Собрал таких: «Заряжай, говорю, ребята, свои двустволки и берданки бекасинником». Смеются: «Чирят, говорят, что ли, будем промышлять?» — «Не чирят, дурьи головы, а танк!» Замолчали мои охотнички, но вижу, смотрят на меня подозрительно. Спятил, дескать, взводный. Однако, когда объяснил свой стратегический план, — одобрили. Залегло нас с ночи четырнадцать человек. Тут, например, село Солодари, от села и аж до монастырских озер — поскотина, а за поскотиной вдоль большака лопухи растут. Зда-аровые лопухи! Вот тут мы и примостились.

— Черт-те что!.. Прямо противотанковая батарея! — Коржев весело покрутил головой, достал пачку с папиросами. — Ну, ну?

— Да, пожалуй, и рассказывать-то больше нечего. — Никифоров осторожно вытянул из пачки папироску, не спеша раскурил, дважды затянулся и лишь после этого продолжил рассказ: — Шире, дале — как подошел тот танк к нам шагов на восемьдесят, а может, и поближе — мы по смотровой щели и начали бекасинником стегать. Зарядов двадцать выпустили в момент. Смотрим, машина — тыр, пыр и стала!.. Ослепили, значит, водителя. Ну, а когда беляки на выручку в пешем строю сунулись… Это уж для нашего брата, сибиряков, дело привычное.

— Вот она, братцы, — солдатская смекалка! Никакой техникой ее не заменишь, — сказал капитан Ступак.

— Товарищ Коржев, — нерешительно вмешался в разговор Костюнька Овчинников, с нетерпением ожидавший окончания известного ему рассказа. — Там вас народ ждет: уж очень все интересуются международным положением. Совсем она кончилась, война, или временное перемирие?.. Может быть, и товарищ командир выступит. Очень просят колхозники. А старики говорят — все равно не выпустим секретаря, покуда не объяснит.

— И не выпустят — факт! — рассмеялся Коржев. — Народ у нас строгий. Ну что ж, пойдем, товарищ Ступак, отчитываться.

— Жалко, не узнали мы про твою выдумку раньше, Иван Анисимович, — сказал, одеваясь, капитан Ступак. — И нам под Петроградом от юденичских танков тоже досталось немало.

Все гурьбой двинулись из избы.

21

— Многому научила нас эта война, очень многому, — говорил Коржев, стоя на облучке кошевки. — С одной стороны мы доказали всем врагам своим, что нет таких укреплений, которые смогут остановить натиск наших частей, но с другой стороны… Нужно еще много работать над укреплением нашей страны, а главное — над воспитанием и физической подготовкой нашего бойца. Война, конечно, дело тяжкое для всех, но совсем непереносимое для того, кто не сумел воспитать в себе волю, не сумел приготовить себя ко всяким опасностям, лишениям, потерям! А подготовиться можно… — Коржев обвел взглядом окружавшую кошевку толпу и продолжал уже иным тоном: — Вот, помнится, кто-то мне рассказывал, что жил у нас в Сибири мужичок, который носил на руках двадцатипудового быка.

— Был такой товарищ, определенно! — крикнул Костюнька Овчинников.

— На словах-то и Парфен Федорович наш быка поднимет! — с улыбкой глядя на Коржева, сказала стоящая возле самой кошевки Люба Шуракова.

— Помолчи ты, сорока! — сердито цыкнул на Любу стоявший рядом с ней престарелый пастух Парфен.

Коржев взглянул на Парфена, на Любу и сказал, лукаво прищурив один глаз:

— Верно говоришь, девушка, что не всякому слову можно верить. Вот, к примеру, сколько бы ты мне ни рассказывала, что ребята по тебе не сохнут, я не поверю, и все!

Все окружавшие Любу, кроме Костюньки Овчинникова, захохотали. Девушка смутилась, попыталась отшутиться, но ее не расслышали.

— Громче говори, товарищ Коржев! — крикнули из задних рядов.

— А вы тихонько слушайте… Отелилась, значит, у мужичка — Василием, кажется, его звали — корова, — продолжал свой рассказ Коржев. — Да, именно, Василием Петровичем… Ну, теленок как теленок: голова, четыре ноги, хвост и все, что бычку иметь положено. Жена и говорит Василию: «Раз бычок — давай зарежем». А Василий Петрович ни в какую. «Я, говорит, дорогая женушка, через этого теленка такую силу приобрету, что за четырех работать буду!»

— Видишь — какое существенное дело! — укоризненно сказал Парфен Любе и оглянулся на стоявших сзади, как бы приглашая слушать внимательнее. Но всех и так заинтересовал рассказ.

— Ну, раз такое дело, жена мужу перечить не стала: шутка сказать — вместо одного работничка в дому будут четыре! Вот наш Василий Петрович и начал каждый день по три раза теленка брать на руки и носить по хлеву. Подходит, например, утречком к бычку и говорит: «Вчера вечером я тебя легко поднимал, неужто за ночь ты так отяжелел, что не сдюжаю?..» Месяц носит, два носит. Бычок растет, а у Василия сила и сноровка день ото дня прибавляются. Ну и… до сих пор, говорят, быка поднимает.

Толпа, окружавшая кошевку, оживилась. Послышались смех, веселые возгласы:

— Скажи пожалуйста!

— Какое развитие получил Василий Петрович!

— Очень просто: раз вчера ты теленка поднял, сегодня обязательно осилишь. И так далее, по текущим дням.