Мой враг, моя любимая - Вергилия Коулл

Больше всего я переживала даже не за то, кто и что подумает обо мне, а за будущее своего ребенка. Что будет, когда все поймут, что она — дочь лекхе? Мне придется драться до последней капли крови, чтобы защитить малышку. И я морально готовилась к самой жестокой схватке.

Расставание с Иваром легло тяжелым камнем на душу, но помощи с его стороны я не ждала. Наоборот, сделала все, чтобы защитить и мужа. Кое-как нацарапала записку и сунула медсестре, пока подписывала заявление на выписку. Если Ивар появится в клане — его убьют без суда и следствия прямо на пороге. Я прекрасно понимала, что делала, когда писала ему прощальные и обидные слова. Только в последний момент не выдержала и добавила "Спасибо за дочь". Чудесная кроха, так похожая на моего мужа, навсегда останется напоминанием о нашей взаимной любви. А расставание Ивар как-нибудь переживет и смирится. Он ведь обещал никогда не останавливать меня. По крайней мере, я надеялась на это.

Понимая, что слишком долго топчусь на одном месте, я заставила себя шагнуть вперед. Братья, как молчаливая стража, двинулись следом. Так меня и провели через двор, как пленницу в собственном клане. У стоявшего на пороге дяди Миши влажно блестели глаза. Он порывался обняться, но хнычущий ребенок напомнил о себе, и охотник передумал. Только взглянул на крохотное личико и произнес дрожащим голосом:

— Ребятеночка родила… а где же избранник твой?

— Этот ребенок от лекхе, — мрачно сообщил Коля.

Старый охотник недоверчиво перевел взгляд на меня. Я не шелохнулась, не видела смысла что-то доказывать. Дядя Миша почесал затылок и попятился.

— Надо бы выпить…

Я поморгала, чтобы смахнуть с ресниц слезы. Если уж старик, которого считала вторым отцом, впал в состояние шока от новости, то чего ожидать от родного папы?

Коля сделал знак подниматься по лестнице, и я машинально перешагнула нижнюю ступеньку. Забытые привычки возвращались сами собой. Поднявшись наверх, хотела уже отправиться в свою комнату, но брат придержал мой порыв.

— Разве не хочешь сначала повидаться с папой?

— Мне нужно покормить ребенка, — огрызнулась я и стряхнула его лапищу с плеча. — Не видишь, она плачет?

Коля недовольно проворчал что-то под нос, но настаивать не стал. Дверь распахнулась… и я словно оказалась в мавзолее имени себя. Все вещи лежали нетронутыми, ровно на тех местах, как были оставлены мной. Кто-то время от времени протирал здесь пыль, умудряясь ничего не передвинуть. Мне стало жутко. Горько. Больно. Невыносимо.

Эта комната буквально кричала о том, что меня любили и ждали. Верили и надеялись. Скучали и мучились в разлуке. И это давило на совесть. Я не оправдала надежд семьи. Родные хотели, чтобы моя жизнь напоминала дрейфование корабля в тихой гавани. Никто не мог предсказать, что меня выкинет в океан. Но тихая гавань иногда становится плавучей тюрьмой, а океан — наполняет легкие свежим ветром. Жаль, что я так полюбила свободное плавание.

Зато нахождение на "своей" территории придало сил. Я выгнала старшего брата за дверь и, наконец-то, смогла остаться в одиночестве. Посетовала, что здесь ничего не подготовлено для приезда с новорожденным ребенком. Кроватка, пеленки, распашонки и прочие мелочи, которые Ивар накупил по списку, составленному Милой — все осталось в поселении лекхе.

Я вздохнула. Ничего, выкручусь как-нибудь. Не привыкать. Аккуратно положила дочь на кровать. Малышка сучила ручками и ножками, ее личико покраснело от плача. Первым делом я порылась в шкафу, нашла чистые простыни и разорвала одну из них на пеленки. Переодела ребенка в сухое. Содрала с себя мешковатую одежду. Гардероб той, прежней Киры, оказался меньше, по крайней мере, на размер. Ничего не подходило. Неужели я так пополнела? Хотя вряд ли можно вернуться к прежним объемам на следующий день после родов.

Кое-как удалось найти подходящую кофточку и мягкие спортивные штаны, которые мне нравилось надевать для тренировок с братом. Воспоминания о нашей прежней дружбе в очередной раз кольнули в сердце. Как он мог так жестоко со мной поступить? Манипулировать при помощи ребенка. Это же Коля! Мой суровый, но по-своему любящий и заботливый старший брат. Да что с ними со всеми стало? Почему они смотрят на меня, как на умалишенную, и пытаются убедить себя, что я ничего не соображала, когда вынашивала и рожала ребенка от лекхе?

Я вытерла мокрые щеки, присела на кровать и взяла дочь на руки. Попыталась улыбнуться малышке. Вот уж кому точно не стоит видеть мать со слезами на глазах. Она только вошла в этот мир, но так и не познала счастья познакомиться с родным папой, а мама каждую секунду готова разрыдаться. Хорошее же начало жизни, ничего не скажешь!

Я приложила ребенка к груди, и дочь жадно принялась сосать. Давилась и кряхтела, нахмурила белесые бровки, снова напоминая Ивара. Процесс кормления немного успокоил меня. Захотелось лечь и провалиться в сон. И проснуться в своей кровати в доме Милы и Лекса, слушать, как бегает Никитка в коридоре, и ждать с работы мужа…

Сквозь дремоту до слуха донесся легкий скрип двери. Я тут же распахнула глаза и выпрямилась. Уставилась на вошедшего и даже сразу не узнала его. Горло перехватило.

Куда делся мой величественный и статный красавец-отец? Что произошло с ним за год? Голову покрывала седина. Лицо избороздили глубокие горестные складки. Глаза потухли. Плечи сгорбились. Тяжело ступая, он опирался на палку и выглядел лет на двадцать старше истинного возраста. Я тихонько охнула.

Мой отец. Ходил. С палочкой. Как глубокий старик. Как же ему совершать осмотр периметра?

А потом я догадалась: он больше не осматривает периметр. Костик же говорил, что все дела взял на себя старший брат. Если папа еще и считался главным, то лишь формально. Его дни, как главы клана, были сочтены. Слабости среди охотников не прощают. Наверно, только большая любовь и глубокое уважение Коли удерживали того от последнего шага по смещению отца с занимаемой должности. Наш папа в свое время не колебался, свергая своего старшего брата по причине плохого самочувствия. Видимо, поэтому дядя до сих пор злился и на папу, и на всех нас, его детей.

Шаркая по полу, отец вошел в комнату и подслеповато прищурился.

— Майя?! — его губы задрожали.

Меня охватил дикий необъяснимый страх. Что же я натворила?! Папа выжил из ума. Не вынес горя от потери любимой дочери. Все равно, как если бы я своими руками убила бы его.