Окнами на Сретенку - Лора Беленкина

«В здании ресторана «Прага» в те времена на втором этаже был маленький кинотеатрик».

Фотография Арбатской площади конца 1950-х годов.

«…мы сразу полюбили большую и светлую комнату, в которой даже наша скудная мебель встала как-то уютно. Какое было удовольствие опереться на широкий подоконник и глядеть вниз, на площадь!»

«Лето 1933 года было в общем-то довольно скучным. В июне мы редко ездили за город; может быть, оттого что было много дождей? Мне даже кажется, что у папы был в этом месяце отпуск, но он целыми днями не вставал из-за стола, все что-то писал и чертил. Он готовился сдавать техминимум и участвовал в каком-то конкурсе (в котором получил потом премию — велосипед; вернее, он им был награжден, но так никогда и не получил — велосипед заменили деньгами)».

Извещение о премировании Бориса Фаермана, 1935 год.

«… и вот папа в виде отдыха стал сочинять для меня «Медвежью газету», которая меня очень смешила. Каким-то чудом «газеты» эти, писанные на обороте листков календаря, сохранились до сих пор».

«Справа от уборной располагался небольшой квадратный скверик, а еще дальше направо начинался бульвар, там сидел, глубоко задумавшись, Гоголь, по углам площади — фонари с львами, у львов были большие лапы, а на лапах кое-где заплатки из металла более светлого оттенка, все эти заплатки я со временем выучила наизусть».

«Напротив нашего дома стоял низкий белый домик, перед ним часто шагали солдаты. Они пели «Дальневосточная дает отпор» и еще что-то совсем монотонное. Левее находился кинотеатр «Художественный», за ним, немножко в глубине, — большой крытый Арбатский рынок».

«Там еще до 1933 года, когда мы приехали на Арбат, снесли храм Христа Спасителя, и на его месте должны были построить Дворец Советов. Дело, однако, не двигалось. Была — не помню, в каком году — выставка проектов этого дворца; она была в Доме Союзов, и мы с папой ходили ее смотреть. Позже на конкурсе был принят один из тех проектов: ступенчатый низ, а посередине — высокая круглая башня, увенчанная огромной фигурой Ленина».

«Приняли меня наконец в школу № 9 (бывшую Медведниковскую гимназию) в Староконюшенном переулке. Мне школа сразу понравилась во всех отношениях, начиная со здания».

Здание Медведниковской гимназии. Фотография 1910-х годов.

«Сохранились две тетрадочки (из трех) моего дневника. Дневник написан по-немецки (как и папина Bren-Zeitung) — это, очевидно, говорит о том, что я в то время все-таки еще думала на немецком языке. Дневник этот писался, видимо, от скуки, очень уж незначительны события, описанные в нем».

«Окно наше выходило на Сретенку. В то время там еще ходили трамваи, 2-й и 17-й, на последнем можно было через центр попасть на Арбат. Остановка была прямо напротив нашего окна, поэтому здесь всегда толпился народ».

Сретенка. Фотография 1920-х годов.

«Когда мы переехали, посередине Сухаревской площади еще стояла башня — мрачное закопченное здание из красного кирпича. Оно имело большую историческую ценность, но оказалось в наше время в нелепом месте и очень мешало транспорту».

«Под ее аркой помещались две пары рельсов, там грохотали трамваи, идущие со Сретенки на Первую Мещанскую, а трамвай Б и другие, ходившие по Садовому кольцу, объезжали ее дугой. Башню начали сносить в 1934 году, и никто об этом особо не жалел».

«Уже в 1935 году со Сретенки убрали трамваи, брусчатку залили асфальтом и проложили один из первых троллейбусных маршрутов — № 2, от Ржевского вокзала до Кутузовской заставы. Под нашим окном сразу стало тише. Стала меняться и Садовая — постепенно исчезали деревья и садики, вырастали новые дома, но этот процесс был более длительным…»

Сухаревская (с 1934 года — Колхозная) площадь в районе Сретенки.

Доска почета колхозников Московской области. 1930-е годы.

Сретенка днем.

Угол Сретенки и Колхозной площади. Слева виден дом на углу первого от площади Панкратьевского переулка, где жила Лора. Сейчас на месте первого ряда домов — выход из станции метро «Сухаревская».

«В то время я вообще влюблялась очень легко и часто, всегда, как мне казалось, с «огромной силой». Сама я между тем никому, кажется, не нравилась…»

Лора, 1938 год.

«Осенью я снова попала в другую школу. Эта школа тоже находилась на улице Мархлевского, но поближе к нам, во дворе за костелом, среди желтых кленов. Само здание тоже было желтого цвета, и вообще, если прежняя школа осталась у меня в памяти серым пасмурным пятном, теперь наступила солнечная полоса».

Католический коcтел (ныне полностью перестроен) на улице Мархлевского (ныне Милютинский пер.).

«Институт не отапливался. Мы сидели на лекциях в зимних пальто и шапках, часто даже в варежках. Чернила, которые мы приносили из дома в пузырьках, замерзали, поэтому мы чаще писали карандашом».

Институт иностранных языков на Метростровской (ныне Остоженка), 38.Слева от главного входа — памятник погибшим на войне студентам.

«Этот год начался с того, что мама уехала погостить к тете Матильде в Баку. Она пробыла там две недели, побывала у всех родственников, посмотрела на двухмесячную дочку Жени и привезла мне подарок от тети Матильды — колечко с бриллиантом».

Лора, 1949 год.

Лора, начало 1950-х годов.

«По поводу себя я была спокойна. В глубине души думалось: кто знает, может быть, с теми, кого выгнали, все-таки что-нибудь не совсем в порядке, меня же не гонят — все знают, что я хорошо работаю…»

«У тебя будет сын, точно тебе говорю», — сказал мне летом в Поздякове один старый седобородый дед. И в самом деле, у меня родился сын, да к тому же в день рождения моего папы, 6 октября. Я не могла не назвать его Борисом в память о Билльчике, хотя само по себе мне имя это не очень нравилось».