Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наверное, нога причиняет вам сильную боль, когда вы становитесь на неё? – спрашивал он. – Пробовали ли вы ставить её в горячую воду с горчицей? Мистер Гоббс всегда так делает, когда у него болит нога. Говорят также, что арника хорошее средство.
Огромная собака тихо ступала за ними. Шествие замыкал лакей; лицо его не раз выражало изумление, когда он вглядывался в маленькую фигурку, напрягавшую все свои силы и с такой готовностью подставлявшую своё плечо. Граф тоже не без удовольствия взглядывал сверху на раскрасневшееся личико.
Когда они вошли в столовую, Седрик увидел, что это огромная, богато отделанная комната. Лакей, стоявший у стола за креслом графа, сурово глядел прямо перед собой.
Наконец они добрались до кресла. С плеча Седрика была снята давившая его рука; графа удобно усадили.
Седрик вынул из кармана красный платок Дика и вытер им свой вспотевший лоб.
– Жарко здесь, не правда ли? – сказал он. – Вам, вероятно, требуется тепло из-за вашей больной ноги, но мне кажется, что тут немножко жарко.
Его деликатная внимательность к родственнику не позволяла ему критиковать ни одну подробность его домашней обстановки.
– Это потому, что ты изрядно потрудился, – произнёс граф.
– О нет, мне почти не было трудно. Я только немного вспотел… Впрочем, летом всегда жарко… – И он снова отёр лицо красным платком.
Его кресло за столом стояло как раз напротив деда. Оно было слишком высоко, не по его росту, и вообще всё: и большие комнаты с высокими потолками, и огромная собака, и лакей, и сам граф – было таких размеров, что мальчик должен был чувствовать себя здесь совсем крошечным. Это, однако, не смущало его. Он никогда не считал себя очень большим или значительным и готов был приспособиться к этой обстановке, делавшей его едва заметным.
Пожалуй, он никогда не выглядел таким крошечным, как теперь, сидя на высоком кресле в конце стола.
Несмотря на своё полное одиночество, граф жил роскошно. Он любил покушать: обеды и сервировка стола отличались всегда парадностью. Седрик смотрел на деда из-за великолепных хрустальных бокалов и ваз, которые повергали его в неописуемое изумление. Всякий посторонний зритель непременно улыбнулся бы при виде сурового старого джентльмена, огромной комнаты, рослых ливрейных лакеев, зажжённых канделябров, блестящего серебра и наряду со всем этим крошечного мальчика, сидевшего напротив своего деда. Граф был вообще очень требователен насчёт еды, и бедному повару приходилось иногда переживать неприятные минуты, в особенности когда случалось, что его сиятельство нехорошо себя чувствовал или не имел аппетита. На сей раз он ел с бо`льшим, чем обыкновенно, аппетитом, может быть, потому, что думал о другом, а не о вкусовых качествах закусок или соусов – внук наводил его на размышления. Он сам говорил мало, стараясь, чтобы мальчик не умолкал. Он никогда не представлял себе, что разговор маленького мальчика может заинтересовать его, а между тем с удовольствием прислушивался к его болтовне; вспоминая, как он постарался, чтобы плечо внука почувствовало всю тяжесть его тела, желая испытать таким образом силу воли и выносливость мальчика, он радовался, что его внук не оплошал и, по-видимому, ни на секунду не подумал бросить дело на полдороге.
– Вы не всегда носите вашу графскую корону? – почтительно спросил Седрик.
– Нет, – ответил граф со своей угрюмой улыбкой. – Она мне не к лицу.
– А вот мистер Гоббс говорил, будто графы всегда носят, – сказал Седрик. – Впрочем, когда он хорошенько подумал, он решил, что иногда они её снимают, если надо надеть шляпу.
– Да, я её иной раз снимаю, – подтвердил граф.
При этих словах один из прислуживавших лакеев повернул голову и почему-то закашлялся, прикрыв рот рукой.
Седрик первый кончил обед и, откинувшись на спинку стула, принялся осматривать комнату.
– Вы должны гордиться вашим домом, – сказал он. – Это великолепный дом. Я никогда не видал ничего подобного! Конечно, мне всего семь лет, и я вообще мало что видел…
– Ты думаешь, я должен гордиться своим домом?
– Конечно, всякий гордился бы, я бы тоже гордился им, если бы он был моим! Всё здесь так прекрасно! Какой парк, какие деревья! Как шумят листья!
Он замолчал на минуту и задумчиво добавил:
– Но не слишком ли он велик для двоих?
– Да, он достаточно велик для двоих. Разве ты находишь, что он слишком велик?
Маленький лорд с минуту колебался.
– Нет, – сказал он наконец, – но я только подумал, что если бы здесь жили два человека, которые не были бы друзьями, то иной раз они чувствовали бы себя одинокими.
– А как ты думаешь, стану я твоим другом?
– Да, я думаю, что станете. Мы с мистером Гоббсом были большими друзьями. Я его любил больше всех, за исключением милочки.
Брови старого графа сдвинулись.
– Кто это милочка?
– Это моя мама, – ответил лорд Фаунтлерой тихим, совсем тихим голосом.
Возможно, он устал, ибо приблизилось время, когда он обычно ложился спать; возможно, его утомили волнения последних дней, возможно, усталость и мысль о том, что сегодня он будет спать не у себя дома, вдали от любящих глаз своего «лучшего друга», заставили его смутно почувствовать одиночество. Он и его молодая мать всегда были «лучшими друзьями». Он не мог не думать о ней, и чем больше он о ней думал, тем меньше хотелось ему разговаривать.
И когда кончили обедать, граф заметил, что лицо мальчика затуманилось, хотя он всё-таки бодрился и опять, как прежде, подставил своё плечо деду, когда они возвращались в библиотеку. Но на этот раз граф гораздо легче опирался на него.
По уходе лакея Седрик уселся на пол на ковёр около Дугала и начал молча теребить уши дога и смотреть в огонь.
Граф не спускал с него глаз. Лицо мальчика было серьёзно и задумчиво, и он раза два тихо вздохнул.
– Фаунтлерой, о чём ты думаешь? – спросил наконец граф.
Фаунтлерой мужественно постарался улыбнуться.
– Я думал о милочке, – сказал он, – и… и я думаю, я лучше встану и похожу по комнате.
Он действительно встал, засунул руки в карманы и начал ходить взад и вперёд по комнате. Глаза его блестели, губы были сжаты, но он высоко держал голову и ходил твёрдыми шагами. Дугал долго следил за ним глазами, потом тоже встал и принялся тяжело ступать за ним следом. Фаунтлерой вынул одну руку из кармана и положил её на голову дога.
– Какой умный дог! Он мой друг. Он понимает меня!
– А что ты чувствуешь? – спросил граф. Он с волнением смотрел, как
