Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто это? Должности не помню.
— Вице-президент Варшавы. Наповал застрелили генерала Жандра. Погибли генерал Трембицкий и генерал князь Станислав Потоцкий. Причем несчастного Потоцкого зарубили, не опознав. И страшно произнести: ужасной смертью кончил дни Гауке!
— Не может быть! Гауке?! Военный министр!
— Все может быть, Александр Христофорович! Теперь все может быть! Цесаревич, слава Богу, жив. Княгиня Лович с ним в Вержбне.
— А Николай Николаевич?
— Новосильцев спас себя и семью. Генерал Рожнецкий и генерал-адъютант граф Красинский уцелели. Рожнецкий на пути в Петербург.
Бенкендорф опустился на постель, сжимая виски ладонями и стараясь прийти в обычное состояние.
— Верны ли, Максимилиан Яковлевич, сведения?
— Абсолютно! Сахтынский прислал ротмистра Халецкого.
— А курьер от цесаревича? Не может быть, чтобы императору не доложили. Где Халецкий?
— Лежит у меня в кабинете бездыханный. Сообщил устно, отдал короткую записку Рожнецкого и упал прямо передо мной на пол.
— Алексей Федорович, — обратился Бенкендорф к Львову, — скачи к Лерху, пусть приведет в чувство беднягу. Но ни слова никому! Лерха не отпускай — и сюда вместе с Халецким. Передай ему, что я не забуду! И передай, что молодец!
— Курьер от цесаревича опоздает не меньше чем на сутки. Халецкий службу знает. Две лошади пали, а сам ни стоять не может, ни сидеть. Сахтынский его из города вывел тайно.
— Значит, ехать к государю? Не сомневаешься?
— Александр Христофорович, зря медлите! Если бы не подпись Сахтынского на обратной стороне записки, я сам бы усомнился. Но я руку Сахтынского хорошо знаю. Он цесаревичу не сказал, что послал в Петербург ротмистра. Напрасно медлите, Александр Христофорович. Варшава восстала! Варшава в огне!
Бенкендорф крикнул Готфрида:
— Одеваться! Коня! В Аничков!
— А бриться, Александр Христофорович?
— Какое тут бриться?! Давай поскорее!
С Готфридом он говорил по-русски. Камердинер давно забыл родной язык. Буквально через пять минут Бенкендорф, отдав на ходу распоряжения фон Фоку, слетел по лестнице вниз, застегнул шинель и прыгнул в седло так резво, как в молодые годы.
Государь поднимался с рассветом, однако появление Бенкендорфа во дворце в столь ранний час его удивило. Выслушав сообщение полуодетым, император спокойно произнес:
— Не ты ли мне клялся, что я могу рассчитывать на польскую армию, как на Преображенский полк? Я слушал тебя в последний приезд как оракула. Стал на сторону Сената в его борьбе с Константином, выделил деньги на реставрацию древнего замка королей польских в Кракове, позволил возобновить мавзолей Яна Собесского в Варшаве, ободрил Сейм, оказал покровительство фабричной промышленности в ущерб России! И что же?! Мы готовимся к походу на Париж, польскую армию я предназначаю в авангард, мой главный советник и тайный страж уверяет в абсолютной верности, а между тем мятеж готовится полным ходом, невзирая на милости и знаки благоволения! Это возмутительно! Россия никогда не простит Польше подобного коварства!
— Ваше величество, дождемся эстафеты от цесаревича. Что касается необходимых приготовлений, то сей же час отправлю фельдъегерей Дибичу и Чернышеву, предварив их.
— Не стану тебя упрекать, Александр Христофорович. Действуй, однако без паники. И никому ни слова. Дибича и Чернышева пригласи к завтраку. Вышли подставу на Пулковскую дорогу. Курьера оттуда ждать! Ну поляки! Ну сукины сыны! — Последние слова император произнес по-русски. — Устроили-таки очередное варшавское восстание.
— Фон Фок уже распорядился. Не захотите ли вы лично поговорить с Халецким?
— Когда придет в себя. Каково поведение нашей Колеры Морбус? Есть новости?
При каждом докладе император справлялся, как ведет себя холера. Не поутихла ли? Одиннадцать дней они отсидели в Твери, заняв целый этаж во дворце великой княгини Екатерины Павловны и ее супруга герцога Ольденбургского, перед тем побывав почти две недели в Москве, куда Бенкендорф приехал по вызову прямо из Фалля, где проводил отпуск. В начале 1830 года они славно попутешествовали, несмотря на тревожные вести из Франции. В мае император и Бенкендорф посетили Варшаву. Город купался в роскоши. Рестораны, клубы, маскарады, балы… Знать веселилась и прожигала жизнь. Никогда Варшава не выглядела столь богатой и счастливой. А между тем сливки общества выражали недовольство цесаревичем Константином, ругали Россию и русских, но речи не шло о том, чтобы взяться за оружие. Генерал Рожнецкий докладывал, что ничто не предвещает взрыва национальных страстей. Польша наконец обрела покой под российским скипетром.
Бенкендорф жил в Бельведере и ежедневно общался с цесаревичем и княгиней Лович, которая оказалась на редкость умной и обаятельной женщиной, лишенной недостатка, присущего польским дамам, — надменности. Она была заботлива и внимательна, распространяя очарование не только на мужа, но и на окружающих, независимо от их положения. С садовником, лакеем, горничной и генерал-адъютантом она обращалась одинаково предупредительно. Странное качество в среде несдержанной и гонористой шляхты.
Возвратившись в Петербург, император решил провести июль в Царском Селе. Единственно, что тревожило, — это майские волнения в Севастополе. Матросы и жители Корабельной слободы возмутились ограничительными мерами карантина против чумы, проникшей из Турции. Никто не хотел сниматься с насиженных мест. Вспыхнул стихийный бунт. Толпа набросилась на дом временного военного губернатора города генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Столыпина, растерзала его, убила несколько чиновников и полковника Воробьева, который пытался усовестить заблудших. До тысячи человек привлекли к следствию, семерых зачинщиков и убийц расстреляли. В июне холера полыхнула по всему югу. Из Бухары и Хивы она коварно переползла на Кавказ, затем опустошила Астрахань и оттуда вверх по Волге просочилась в Москву, захватив сплошняком европейскую часть России. В конце июня стало ясно, что началась настоящая эпидемия.
Колера Морбус
И через месяц — в июле 1830 года — пришли неутешительные известия из Франции. Париж восстал на законного монарха. Рабочие булыжниками, выбитыми из мостовых, разогнали швейцарскую гвардию Карла X. Кабинет министров Полиньяка упрятали в Сен-Пелажи. Торжествующая буржуазия предложила трон Людовику Филиппу, герцогу Орлеанскому. Государю пришлось признать де-факто происшедшие перемены. Он хотел поступить решительнее и выслать из столицы французское посольство, но Бенкендорф отговорил. Чернышев, Дибич и Орлов настаивали на интервенции. Войска постепенно продвигались к границе. Государь вместе с Бенкендорфом уехал в Финляндию, где им оказали радушный прием. Не успели они отдышаться от путешествия — государь в Царском Селе, Бенкендорф — в Фалле, как пришла эстафета из Москвы в конце сентября — Колера Морбус унесла первые жизни.
Государь бросился в Москву. Майские волнения в Севастополе показали, на что способны возбужденные массы. Если древнюю столицу бросить на произвол судьбы, то несчастья не избежать. У Иверских ворот люди кричали:
— Надежда-государь с нами!
— Теперь сам черт не страшен!
— Мы знали, что ты будешь!
— Где беда, там и ты!
Бенкендорф шел впереди лошади государя, придерживая за повод и вровень с толпой. У стремени — с одной стороны твердо шагал граф Толстой, с другой — генерал-адъютант Храповицкий. Группу замыкали флигель-адъютанты Кокошкин и Апраксин. Генерал-адъютант Адлерберг вел запасного коня.
— Ура! Теперь не пропадем, братцы! Ура!
Государь сошел на землю и приложился к образу, за ним — остальные. Доктора Арендт и Ерохин попеременно выглядывали в ужасе из окна кареты. Они знали, чем это может кончиться. Однако и народ следил за поведением государя. На ступеньках Успенского собора в Кремле приехавших встретил митрополит Филарет. Со слезами на глазах произнес среди примолкшей толпы:
— Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской… С крестом встречаем тебя, государь! Да идет с тобой воскресение и жизнь!
Однако молитвы помогали плохо. Видно, москвичи чем-то сильно прогневили Бога. Количество жертв увеличивалось с каждым днем. Никакие лекарства, окуривания и заговоры не действовали. Колера Морбус сметала все на своем пути. Она пробила дорогу и в кремлевские покои. Его личный лакей умер, промучившись несколько часов, а ведь он служил при собственной комнате государя. Во дворце через несколько дней умерла горничная. Однако ощутимые угрозы не вынудили императора отступить. Он утром уезжал то с Бенкендорфом, то с Толстым, то с Адлербергом в город, посещая больницы, наблюдая за устройством карантинных бараков и проверяя поступление лекарств. Бенкендорф, знавший хорошо Москву и москвичей с времен войны, сказал государю:
