Полное собрание сочинений. Том 72 - Толстой Л.Н.

Печатается по копировальной книге № 3, л. 100, хранящейся в ГТМ. Местонахождение автографа неизвестно. Основание датировки: в копировальной книге письмо находится между письмами от 1 и 6/18 октября. Публикуется впервые.

Николай Николаевич Ге (р. 1857 г.) — сын художника Н. Н. Ге, близкий знакомый семьи Толстых. См. письма 1885 г., т. 63.

Письмо Ге, вызвавшее ответ Толстого, в архиве не обнаружено; имеются письма от 25 июня и 5 июля 1900 года. Ге сообщал о своем намерении издать альбом репродукций с картин отца. С этой целью Ге ездил по России и делал снимки с этих картин. Альбом издан в 1903 г., под названием: «Альбом художественных произведений Николая Николаевича Ге», изд. Н. Н. Ге, М.-Спб. 1903, склад издания И. Н. Кнебель.

1 От Павла Ивановича Бирюкова из Швейцарии.

2 Павел Александрович Буланже.

3 П. А. Буланже был у Бирюкова в Швейцарии и видел там детей Ге, Николая и Ивана, которых Ге в октябре 1899 г. привез в Швейцарию и оставил на воспитание у Бирюковых.

В ответном письме от 20 октября 1900 года Ге писал: «Скоро увидимся. Теперь уже я всё объездил, и хочется к вам давно; вернусь в Москву, засяду, пока не напечатаю всего. Вы правы, что надо пока издать то, что есть, тем более, что главное есть; если что не попадет, так только некоторые портреты и, может быть, несколько эскизов. Снято уже более 250 вещей»,

* 394. Е. А. Караваевой.

1900 г. Октября 5. Я. П.

Евгенія Александровна,

Отъ всей души сочувствую вашей доброй мысли.

Самому мнѣ писать неудобно, такъ какъ я написалъ статью о смерти Гумберта,1 и имя мое только можетъ повредить.

Пишите отъ себя. Соберите побольше подписей и пошлите или прямо королевѣ или черезъ Г-жу Гельбигъ, дочь Кн. Шаховской, «утоли моя печали».2 Я не помню ни ея отчества, ни адреса. Въ Москвѣ можно знать. Г-жа Гельбигъ очень хорошая женщина. Дай Богъ вамъ успѣха.

Левъ Толстой.

5 Окт. 1900.

Печатается по копировальной книге № 3, л. 103, хранящейся в ГТМ. Местонахождение автографа неизвестно. Публикуется впервые.

Евгения Александровна Караваева, рожд. Дьяконова (1862—1912), по первому браку жена Александра Львовича Караваева (1855—1908), врача, члена Второй государственной думы, убитого членами Союза русского народа, петербургская общественная деятельница, работавшая по организации воскресных школ и изучению детской книги, переводчица «Посредника». В 1900 г. жила в Калужской губернии вместе с высланным туда вторым своим мужем Сергеем Александровичем Порецким, педагогом-ботаником. С 1905 г. жила в Петербурге.

Ответ на письмо Караваевой, писавшей Толстому 25 сентября 1900 г.. по поводу убийства 26 июня 1900 г. итальянского короля Гумберта анархистом Бресси: «Многоуважаемый Лев Николаевич! Вы, вероятно, прочли в газетах об ужасном наказании, которому подвергли Бресси за убийство короля Гумберта? Страшное дело убить человека, но еще ужаснее то, чему обрекли этого несчастного молодого Бресси, почти юношу! Его засадили на всю жизнь в полутемную клетку, лишили всякого общения с людьми, обрекли на полное молчание, на совершенно праздную полуголодную жизнь. Это прямо ужасно! Но и этого еще мало: его собираются подвергать наказаниям, уже настоящим пыткам, за малейший протест против такого нечеловеческого существования! Вся душа трепещет при представлении о возможности такого факта. Мне кажется, что каждый человек обязан протестовать. Но как протестовать? Что значит наше слово кучки людей для коронованных величеств!? Единственная, хоть и самая незначительная надежда остается на то, что иной раз, благодаря сходству людской психики, горячее слово, сказанное одним человеком, невольно открывает глаза и другому. И вот мы задумали (нас пять — шесть человек, из которых ни один не обладает сколько-нибудь известным именем) написать королеве Маргарите, вдове Гумберта, письмо, в котором умолять ее, как мать, сжалиться над судьбой этого несчастного юноши, у которого тоже, может быть, есть мать и отец и уж во всяком случае есть какие-либо близкие люди, которые горячо любят его и страдают за него так, как страдает теперь она, оплакивая своего погибшего мужа, или как страдала бы она, если бы ее сын был в несчастии. Но мы боимся, что наше письмо не достигнет никакого результата. Чтò будет значить для королевы просьба нескольких незначительных людей из далекой России? Вот нам и пришло в голову, что было бы гораздо полезнее для дела, если бы такое письмо королеве или ее сыну согласились написать Вы, писатель, известный всей Европе, сочинения которого переводятся на многие языки, к голосу которого прислушивается много, много людей. Если же Вы найдете почему-либо неудобным для себя писать такое письмо, то все же мы горячо просим Вас посоветовать нам, как лучше сделать это дело, чтоб хоть немного помочь этому бедному, несчастному Бресси. Правда, и у нас много людей томится в одиночном заключении, но всё-таки, кажется, до такой жестокости у нас еще не доходили. Ждем с нетерпением Вашего ответа».

Бресси отбывал наказание в тесной камере с кроватью, привинченной к стене в наклонном положении, чтобы нельзя было крепко заснуть; камера находилась в подвалах королевского дворца. Никто не выдерживал заключения в этой тюрьме более двух лет: или сходил с ума или кончал самоубийством. Проект Караваевой не мог быть осуществлен, так как Бресси вскоре покончил с собой.

1 Статья «Не убий» датирована 8 августа 1900 г.

2 Надежда Дмитриевна Гельбиг (Helbig), рожденная кж. Шаховская (1845?—1924[25?]), дочь кн. Наталии Борисовны Шаховской, рожд. кж. Святополк-Четвертинской (1820?—1907), учредительницы московской городской общины сестер милосердия «Утоли моя печали» (1878?—1917), жена профессора археологии, директора римских музеев В. Г. Гельбига (р. 1839 г.). Семья Гельбиг жила в Риме. Пианистка, ученица Франца Листа, Н. Д. Гельбиг вращалась в музыкально-литературных кругах, и среди посетителей ее салона были Ф. Лист, П. И. Чайковский, И. С. Тургенев, Ф. И. Шаляпин и другие. Она была дружна с итальянской королевой, которая запросто бывала у нее.

395. В. В. Стасову.

1900 г. Октября 5. Я. П.

Очень мнѣ совѣстно, Владиміръ Васильевичъ за то, что обременилъ васъ дѣломъ скопца,1 и за то, что не отвѣтилъ вамъ.2 Простите. Я почти б[ылъ] увѣренъ, что дѣло скопца безнадежно и потому и не ожидалъ иного исхода. A сдѣлать, что можно, все-таки надо. Плохо только то, что я чужими руками дѣлаю. Очень, очень сочувствую вашему горю и тому, какъ это страшно случилось. Не вѣрю я, чтобы вы, старый, умный, добрый человѣкъ, боялись или ненавидѣли смерть. Только она, т. е. мысль о ней, выноситъ въ такую область мысли, гдѣ полная свобода и радость.

Л. Толстой.

5 Окт. 1900.3

На обороте: Петербургъ, Публичная библіотека. Владимiру Васильевичу Стасову.

Печатается по автографу, хранящемуся в ИЛ. Секретка. Впервые опубликовано В. Д. Комаровой и Б. Л. Модзалевским по автографу в книге «Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка», стр. 254—255.

Ответ на письмо Стасова от 30 сентября 1900 г.: «Лев Николаевич, я не хотел писать вам раньше, чем буду иметь возможность сообщить ответ по порученному вами мне делу. Я видел и прослушал вашего посланного и сразу увидел, что вряд ли можно что-нибудь тут сделать. Однако, так как вы мне поручили, то я пошел на справки и разведки, также посовещался с вашим всегдашним докой [А. Ф. Кони], так как я сам ни в одном глазу не юрист (даром, что воспитывался в Правоведении). Потом, обсудивши всё, объявил вашему посланному, что дело не обещает никакого успешного результата, — и разве каким-то чудом может произойти какое-нибудь изменение и поправка. Как, и что, и почему — я авось сообщу вам (если вы пожелаете и еще будете интересоваться при множестве ваших дел), — сообщу вам в конце декабря или в начале января, когда собираюсь в Москву и когда, если вы дозволите, надеюсь не раз побывать и у вас. — Ах, как бы этого желал! Но для этого надо, раньше всего, чтоб я был жив, а во-вторых, чтоб я был здоров. И то и другое у меня покуда есть, — но ведь чтò дальше будет, кто может сказать. Особливо, когда человеку 761/2 лет. Вон в середине августа, в Парголове на даче, мы стояли вокруг постели моей невестки, ожидая, скоро ли, скоро ли кончится ее обморок, а он нас пугал, потому что продолжался гораздо больше, чем это бывало вот в прошлую и предпрошлую неделю (при ее болезни сердца), — стоим, стоим, перепуганные, со сжимающимся в таком страхе сердцем, какого и не расскажешь, — да, да, стоим и ждем, а уж это была смерть, и она тотчас перед нашими глазами начала изменяться и холодеть, — вот тут каково нам всем было, и какой дубиной меня тут хлопнуло по голове. Вот, пожалуй, скоро и я такой спектакль дам другим. Ах, какой ужас! А ничего не поделаешь — и Льва Толстого больше не увидишь и не услышишь. Как знать, и чтò можно отгадать? Всё это время что-то не так. Ваш В. Стасов. Лев Николаевич, а всё-таки нельзя ли мне узнать, дошло ли до вас мое письмо, где я именно тоже говорил о Смерти, но тоже и про «Ниву»? Tàк ничего и не знаю, а хотелось бы, тàк хотелось бы. В. С.» (опубликовано в книге «Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка», стр. 253—254.)