Хранитель драконов - Робин Хобб

Он никогда раньше не сталкивался с людьми, так сильно отмеченными Дождевыми чащобами. Большинство из них должны были быть отданы лесу еще при рождении, ибо торговцы Дождевых чащоб давно знали: тот, чей облик уже при появлении на свет настолько далек от человеческого, либо разобьет сердца родителей своей ранней смертью, либо даст жизнь новому поколению, еще менее жизнеспособному и далекому от людей. Жизнь в Дождевых чащобах была нелегкой. Считалось, что немедленно избавиться от такого младенца и попытаться зачать нового — лучше, чем расходовать ласку и пищу на ребенка, который даже не сможет продолжить род. Недавнее нашествие татуированных привнесло в чащобы свежую кровь, однако до этого на протяжении десятков лет количество рождений здесь лишь немногим превышало количество смертей.

Элис все никак не выходила. На берегу проснулся Лектер. Завернувшись в одеяло, он подошел к кострищу и стал подбрасывать на угли остатки вчерашнего топлива. Крошечный язычок пламени показался над обломками плавника, и парнишка сел на корточки, протягивая руки к огню. К нему присоединился Варкен, протиравший глаза и почесывавший чешуйчатую шею. За последние дни его кожа приобрела медный блеск, под стать красной шкуре его дракона. Он дружески поздоровался с Лектером. Тот что-то ответил, Варкен рассмеялся — искренним мальчишеским смехом, отчетливо слышным даже на корабле.

Глядя на двух юнцов, которых должны были умертвить еще в младенчестве, Лефтрин почти усомнился в мудрости старых обычаев. Ребята выглядели достаточно крепкими, хоть и несколько странными. Он желал им всем добра — как парням, так и девушкам, — однако надеялся не увидеть, как между ними расцветают романтические отношения. Позволить таким людям плодиться было бы нарушением всех традиций Дождевых чащоб. Но до сих пор капитан не видел никаких признаков того, что девушки намеревались допустить подобное отступление от законов. Он хотел верить, что так будет и впредь, хотя с беспокойством думал, есть ли у него какая-то власть, чтобы заставить их исполнять закон Дождевых чащоб, запрещающий им любовные связи.

— Что ж, Смоляной, никто не сказал мне, что это входит в условия сделки. Я знаю, всеобщий долг — соблюдать правила, которые позволяют нам остаться в живых. Но дед когда-то говорил мне, что общая работа — это ничья работа. Так что, может быть, никто не попрекнет меня, если я не стану взваливать это бремя на себя.

Корабль ничего не ответил, да Лефтрин и не ожидал ответа. Солнце было теплым, а течение тихим. Смоляной, похоже, так же наслаждался короткой передышкой, как и его капитан. Лефтрин оглянулся на каюту Элис. Терпение. Терпение… Она настоящая женщина, благородных кровей, а такой каждое утро нужно время, чтобы подготовиться к встрече дня. И результат того стоил.

Он услышал позади себя шаги и обернулся, чтобы пожелать ей доброго утра. Слова приветствия увяли на губах. По палубе к нему, лощеный, как всегда, шел Седрик. Лефтрин смотрел на него, разрываясь между завистью и отвращением. Волосы Седрика были безупречно причесаны, рубашка сияла белизной, на штанах ни пылинки, башмаки начищены. Он был свежевыбрит, и слабый пряный аромат наполнял утренний воздух. Это был самый опасный соперник из всех вообразимых. Он не только неизменно блистал ухоженностью, его манеры были так же безупречны. По сравнению с ним Лефтрин чувствовал себя грязнулей и невеждой. Отсюда и отвращение, с которым он относился к Седрику. Когда они оба находились рядом с Элис, она могла сравнивать их, и Лефтрин всегда должен был проигрывать в ее глазах. Уже поэтому Седрика следовало ненавидеть. Но было и еще кое-что.

Неизменной вежливостью по отношению к капитану и команде Седрик не мог прикрыть презрение, которое он питал к ним. Лефтрин, как и всякая корабельная крыса, и раньше сталкивался с таким. Всегда найдется тот, кто при виде моряка неизменно припишет ему все пороки, которыми молва награждает корабельный люд. В конце концов, разве не все матросы пьяницы, невежды и бездельники? Оказавшись на борту «Смоляного», пассажиры нередко меняли это мнение. Они видели, что Лефтрин и его матросы, пусть необразованные и порой грубые, знают толк в своем деле, видели моряцкое братство, и нередко к концу путешествия их изначальная неприязнь уступала место зависти.

Но Седрик был явно не из таких. Этот человек цеплялся за свое превосходство и плохое мнение о Лефтрине, как за единственный обломок, оставшийся на поверхности моря после кораблекрушения. Однако чопорность и холодный взгляд, обращенный на Лефтрина, проистекали не из дурного мнения о моряках вообще. Лефтрин сжал зубы. Этот франт, похоже, намерен был поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Капитан отпил еще глоток кофе и уставился на берег. Хранители просыпались один за другим. Скоро пускаться в путь. Сегодня не будет беседы с Элис наедине — только разговор с Седриком. Прямо скажем, не лучшая замена.

Щеголь наконец-то дошел до борта.

— Доброе утро, капитан.

По тону было понятно: Седрик сомневается в том, что утро действительно доброе.

— Здравствуй, Седрик. Хорошо спалось?

— Честно говоря, нет.

Лефтрин подавил вздох. Следовало ожидать, что этот человек ухватится за первую попавшуюся любезность как за повод для жалоб.

— Вот как? — отозвался капитан и снова глотнул кофе.

Напиток был еще слишком горячим, но капитан вдруг решил допить его как можно скорее, а потом снова пойти наполнить кружку. Хороший предлог отделаться от неприятного собеседника.

— Да, именно так, — ответил Седрик почти насмешливо, с аристократическим прононсом.

Лефтрин выпил еще кофе и решил перейти в наступление. Он знал, что пожалеет об этом. Но просто стоять и слушать болтовню Седрика было бы гораздо хуже.

— Хорошая мужская работа — вот что тебе нужно. Лучшего снотворного не сыскать.

— А тебе, наверное, следовало бы иметь чистую совесть. Но похоже, ее отсутствие не мешает тебе крепко спать.

— У меня совесть чиста, — солгал Лефтрин.

Седрик выглядел как кот, который вот-вот зашипит. Но вместо этого он просто пожал плечами.

— Значит, тебя не тревожит преступление против брачных клятв, данных женщиной?

Лефтрин не мог оставить эти слова без ответа. Он повернулся к Седрику, чувствуя, как наливаются тяжестью плечи и затылок. Седрик не отступил, но капитан заметил, что он перенес вес тела на другую ногу, чтобы быть готовым быстро убежать. Лефтрин заставил себя говорить как можно спокойнее:

— Ты клевещешь на Элис. Она не сделала ничего, что нарушило бы ее брачные клятвы. И я не пытался склонить ее к дурному. Так что, полагаю, ты должен взять свои слова обратно. Подобные речи могут причинить немало вреда.