Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

Ее сестра Аэлис, подумала Беатриса с застарелой, непримиримой обидой должна ответить за многое.

Наверное, так думать несправедливо; Ее мать твердила ей об этом снова и снова уже много лет. Несправедливо или нет, она так думала, и будет так думать до самой смерти, и умрет, вспоминая Аэлис, смуглую и стройную, чересчур гордую, с ее железной волей и склонностью ничего не прощать.

Бертран тоже этим отличается, подумала Беатриса. Как и Уртэ. А затем ей в голову пришла новая мысль, когда она снова протянула руку, чтобы погладить встревоженную сову: «Как я».

— Ох, Аэлис, — вслух пробормотала она. — Ох, сестра, не начали ли мы все умирать в ту ночь, когда умерла ты, с новорожденным или без него?

Она подумала, что это возможно. От событий расходятся круги, и иногда очень далеко, по темным озерам времени и мира.

Бриссель снова встрепенулась на ее плече, потом вдруг сжала острые когти знакомым ей образом. Это всегда происходило так: без всякого предупреждения она могла ощутить присутствие богини. Затаив дыхание, ощущая знакомое ускоренное биение сердца, Беатриса ждала и получила ответ, который ее успокоил, при помощи картинок в темноте. Они вихрем кружились, обретали форму, словно явились из какого-то первобытного тумана времени еще до сотворения мира.

Она увидела два замка и сразу же их узнала. Мираваль и Талаир — она всю жизнь знала эти две гордые твердыни. Быстро промелькнули другие образы: арка, невероятно древняя, массивная, внушающая смирение, барельефы воинов и завоевателей вырезаны на ней, словно предостережения из далекого прошлого. А затем, когда верховная жрица Риан перевела дыхание судорожным вздохом любви и боли, который не смогла сдержать, она мысленно увидела озеро, маленький, изящный островок посреди него, три столба дыма, поднимающиеся, подобно мечам, прямо в безветренное зимнее небо. Последним она увидела дерево. Затем картинки исчезли, и снова осталась лишь темнота и Бриссель у нее на плече.

Это всегда приходило вот так и уходило, никогда по принуждению, никогда в ответ на мольбы. Богиня иногда помнила о своих детях, а иногда забывала о них по прихоти своей природы. Она могла осыпать дарами, подобно благословенному дождю весной, или повернуться спиной и позволить льду или огню делать свое дело. У нее было лицо смеха и лицо страсти, выражение истинного сочувствия и устрашающее лицо судьи. По учению Арбонны из них двоих именно бог Кораннос был добрее. Риан их терпела и любила, но могла быть жестокой, как жестока природа. Именно бог всегда помнил о своих смертных детях и всегда видел их страдания на земле. Так проповедовали в Арбонне многие поколения.

В других местах верования были другими. И совсем другими в Горауте.

Ей придется остаться здесь, поняла Беатриса. Только на острове она могла получить доступ к подобным предвидениям, таким, как это. Сегодня ночью нужно отправить послание в Барбентайн. Она попросит отнести его двух молодых трубадуров, которые зимуют с ними на острове. Они не откажут ей; они не такие люди, чтобы прятаться в море, когда смерть и разрушение надвигаются с севера. Беатриса пошлет их к графине, предупредит ее, сообщит им всем, где произойдут решающие события.

Как ей сказано, они произойдут на месте из ее видения: все закончится у маленького острова на озере Дьерн, вблизи от арки, недалеко от двух замков.

Конечно, подумала она, ощущая внутри себя тишину после присутствия Риан. Конечно, это произойдет там. Ее охватила старая печаль. «Мне следовало знать. Ведь там все началось».

Она была мудрой и уже немолодой, Беатриса де Барбентайн, хорошо разбиралась в делах сильных мира сего и давно привыкла к темноте и доступу к знаниям, который эта темнота ей иногда давала. По правде говоря, пути Риан были ей лучше знакомы, чем она позволяла себе признать, но ей всегда хотелось большего. Это в характере ее семьи, наследие ее крови. И все же богиня никогда совсем ее не покидала, какими бы длинными ни оказывались промежутки. Она многое знала, так как в подобные мгновения ей открывались ясные, резкие видения через пропасть времени, не доступные для остальных живущих детей Коранноса и Риан.

С другой стороны, кое о чем не знала и никогда не узнала даже верховная жрица на своем острове в будущем, в настоящем или в расходящихся кругах формирующегося прошлого. И ей не положено было этого знать. Клятвы, данные умирающим, священны в Арбонне.

После того как армия завоевателей из Гораута наконец спускается из снегов на перевале в Арбонну, их духовный лидер останавливает воинов, и на высоком плато они все как один опускаются на колени, чтобы выслушать благодарственную молитву верховного старейшины.

Они прошли через горы с легкостью, внушающей смирение и изумление, потеряв всего несколько сотен людей и коней, погибших от холода в горах, на обледеневших, опасных тропах и под одной — поразительно, всего одной! — лавиной, которая пронеслась в стороне от основной части армии на расстоянии всего лишь полета стрелы, и только арьергард смела белая смерть, оставив людей без должного погребения.

Могло быть — должно было быть — намного хуже, во время этой безумной попытки провести армию через горы зимой, чтобы получить преимущество неожиданности. Даже сам верховный старейшина едва не распрощался с жизнью. Стоя рядом с их высоким королем, он обращается к армии, держа на весу в одной руке стрелу, с алой повязкой на предплечье, сверкающей на фоне синей одежды и белого снега за его спиной. Он догнал их, несмотря на рану, уже на перевале, в одиночку, а это безрассудный риск, как всем известно. Но безрассудный риск для того, кто не верит безоглядно Коранносу и не пользуется, как явно пользуется Гальберт де Гарсенк, верховный старейшина Коранноса, покровительством и благосклонностью бога. А это означает, что они тоже, заодно с ним, получили благословение Коранноса, были им избраны.

Именно об этом, собственно говоря, он сообщает им, когда молитва закончена и они встают. Он высоко, чтобы все видели, поднимает арбоннскую стрелу, выпущенную трусом и не во время войны, которая чуть не убила его в собственном замке. Бог с нами, говорит он им всем, мы его дети и его орудия.

Трудно не согласиться, и воины армии Гораута в присутствии своего короля не склонны к цинизму или сомнениям в подобное время. Они чудом прошли через горы зимой, и теперь перед ними яркая и прекрасная, как мечта, под голубыми небесами лежит земля, которая им обещана.

Обещана, то есть после того, как свершится кара. Они — молот господа, провозглашает верховный старейшина. Храмы и деревни Арбонны и распутные, нечистые женщины, которые живут в них, — это наковальня, на которую должен обрушиться их искупительный удар. Сначала храмы, позже дойдет и до замков, говорит он им. Все перейдет к ним, если они только последуют за своим великим королем. Мужчины Арбонны — трусы, ими руководят женщины, им наставляют рога собственные музыканты и скотники. Что, вопрошает Гальберт де Гарсенк, что сделают такие слабые мужчины, когда встретятся лицом к лицу с собранной в кулак мощью Гораута, которая обрушит на них с гор всю силу бога?