Второй брак Наполеона. Упадок союза - Альберт Вандаль

III

В то время, как Наполеон только приступает к обсуждению гипотезы войны между Францией и Россией, Александр уже предвидит неизбежность войны, и начатая им четыре месяца тому назад тайная деятельность с целью восстановить против нас Польшу и Австрию, быстро подвигается вперед. Особенно заметной она делается в Вене, где нам уже не раз приходилось наталкиваться на нее. Решительное отклонение Наполеоном договора, прекращение переговоров о Польше, его резкие выходки и угрозы, – все это не могло способствовать прекращению подпольной борьбы. Александр горячо отдался ей, но считал выгодным как можно лучше скрывать свою игру и обманывать нашу бдительность.

С этого времени он надевает на себя личину безмятежной покорности судьбе, он чуть не улыбался Наполеону: и в то время, когда разлад растет с каждым днем, когда пропасть делается все глубже, их отношения снова принимают безоблачный характер. Александр перестал настаивать на договоре, он избегает высказывать свои требования, почти не говорит о Польше, и предоставляет Наполеону “ссориться с Румянцевым”,[542] не заступаясь за своего министра. Его Слова полны ласки и даже сердечности. “Я хочу мира, – говорит он. – хочу союза”.[543] Но уверения не мешают ему упорно оспаривать у нас почву в Вене и Варшаве то с помощью своей официальной дипломатии, то через таинственных посредников. Когда его агенты компрометируют его чрезмерным усердием, он отрекается от них, отзывает обратно, но вслед за тем замещает другими, ни минуты не теряя из вида преследуемой им цели.

В Австрии Алопеус уже подготовил почву и оказал некоторое влияние на общественное мнение; но в правящих сферах он не понравился и не имел успеха. Его неугомонная деятельность скоро обратила на себя внимание Франции. Когда его козни вышли наружу, нашли нужным заместить его другим. Тогда начал действовать официальный представитель России не терявший надежды добиться успеха там, где потерпел неудачу тайный агент. Благодаря внешней корректности своего поведения. Шувалов заранее узнавал о наших подозрениях и с большим искусством водит за нос Отто, поздравлявшего себя с тем, что нашел хоть одного русского, искренне преданного союзу с Францией. На самом же деле, Шувалов был нашим врагом, тем более опасным, что умел скрывать свои чувства. Он постоянно напоминал своему правительству о крайней необходимости подготовиться к решительной и в высшей степени важной войне, “которую, говорил он, Франция начнет, лишь только будут окончены ее дела в Испании”.[544]

Несколько дней спустя, Шувалов с радостью заметил, что австрийские министры относятся сдержаннее к Франции, что, как будто, дан отбой. Действительно, венский кабинет, оставшийся за отсутствием Меттерниха без руководителя, считал необходимым для упрочения своего внутреннего положения прибегнуть к внешней поддержке. Вынужденный выбирать между Наполеоном, не торопившимся воспользоваться его добрым расположением, и Россией, которая под большим секретом домогалась его дружбы, он поддался искушению перейти на сторону России. В пользу этого решения особенно склоняло его то обстоятельство, что успехи русских на Востоке не были продолжительны. Вслед за ними последовали довольно серьезные неудачи, и новый оборот войны, отдаляя мир с турками, предоставлял Австрии время и возможность требовать для себя уступок на Дунае. Вез это способствовало тому, что у венского кабинета явилось намерение войти в соглашение с Россией, Поэтому, когда Шувалов выразил желание, чтобы оба двора возобновили старую дружбу и составили тайную коалицию, министерство императора Франца не лишало его надежды.

Шувалов донес своему правительству о своих надеждах. В ответ на это он получил полномочия и горячие поздравления. “Его Величество, – писал ему Румянцев 29 июля, – с особым удовольствием отметил высказанное вами мнение, что настоящий момент благоприятствует скреплению дружеских уз, никогда не прекращавшихся между обоими древними императорскими дворами. В этом главное желание Его Величества, ибо он всегда был убежден в истинной пользе, которая должна последовать отсюда для обеих сторон. Инструкции, которые он вам дал, равно как и все, что я после того имел честь писать вам по приказанию государя, служат доказательством его искреннего желания изгладить самое воспоминание о кратковременном разладе, разъединившем оба двора, и во всей полноте восстановить прежние отношения доброй дружбы, которые связывали их столь долгое время. Все, что вы сделаете, чтобы приблизиться к этой цели, несомненно будет крайне приятно Его Величеству”.[545] Таким образом, Россия снова берется за дело и возобновляет свои попытки к сближению, меняя только способы действий. Шувалов, не теряя времени, начинает работать. Но, вынужденный действовать в опасных, усеянных подводными камнями местах, он будет осторожным, будет подвигаться вперед, только изучив предварительно почву, и только спустя несколько недель мы будем в состоянии указать на результаты его интриг.

Ввиду того, что ведение переговоров было передано в руки официального посредника, присутствие Алопеуса в Вене делалось бесполезным и даже стеснительным. Оставалось только удалить его, дав Наполеону наиболее правдоподобное объяснение, каким образом миссия Алопеуса, назначенного на пост в Неаполь, целиком закончилась в Австрии. Александр с большим искусством вышел из этого затруднения. Алопеус, – сказал он Коленкуру, – был уже на пути в Италию, когда в Петербурге стало известно, что своим прошлым поведением он имел несчастье не понравиться императору Наполеону. Этого было более чем достаточно, чтобы отказаться от намерения назначить его к королю, зятю его Величества. Поэтому он получит приказание остановиться в пути. Таким образом, только из уважения к монарху-другу он был задержан в Вене, откуда вскоре должен вернуться к месту своего отправления.[546]

Удаление Алопеуса не повлекло за собой удаления Разумовского. Его услуги в Вене были настолько полезны России, что она не могла решиться отозвать его и осудить на бездействие. Александр под благовидным предлогом отделался от наших требований. – Граф Разумовский, – сказал он, – уже не русский, он – австриец. Поселяясь на житье за границу, он стал космополитом. Это дезертир, перебежчик. Его отечество может не признавать его, но не вправе вытребовать обратно, ибо своим добровольным изгнанием он поставил себя вне закона.[547]

Что же касается Поццо, то дальнейшее пребывание его в Вене, очевидно, было немыслимо, ибо австрийское правительство, всегда готовое уступить желаниям императора, собиралось высказаться за его изгнание. Будучи не в силах защитить его, Александр, постарался представить вынужденное от него отречение как любезность, за которую должны быть ему благодарны. Он отрекся от Поццо, заявив, что не желает его знать, что лишил его права носить русский мундир и навсегда исключил со службы. В действительности же он только переместил его, и, по отъезде Поццо из Вены, дал ему другое назначение. Он не отказался от мысли пользоваться втайне талантами и чувством ненависти человека, от которого отрекался публично. В присутствии Коленкура он не находил достаточно презрительных выражений, чтобы пройтись насчет “какого-то Поццо”. Он отзывался о нем, как об одном из тех людей, “услугами которых, куда ни шло, можно пользоваться во время войны; теперь же, – добавил он, – строго придерживаясь союза и не желая вступать ни в какие сношения с Англией, я всех их уволил”.[548] А между тем, как раз для сношений с Англией и имелось в виду воспользоваться услугами Поццо. Ему дано было поручение отвезти представителю английского двора в Константинополе первые тайные предложения о примирении.