Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Дуглас Брэдбери

— Я не мальчик.

— Ты разговариваешь как в четырнадцать лет, когда у тебя ломался голос и ты пытался отрастить усы.

Он тронул стекло и уставил невидящий взгляд на след старой помады.

— И все это имеет какое-то отношение к Констанции?

— Похоже.

— У тебя крепкие нервы; я это знаю, мне читали ерунду, что ты пишешь. Моя мама сказала как-то, что крепкое солнечное сплетение лучше, чем два мозга. Большинство людей слишком полагаются на свой мозг, но лучше бы им прислушиваться к этой штуковине под ребрами. Ганг… ганглий? Моя мама никогда ее так не называла. Домашний паук, вот как она говорила. Когда ей попадался на пути кретин-политик, у нее всегда появлялось особое ощущение повыше живота. Когда паук корчился, она улыбалась: да. Но когда он сжимался в шар, она закрывала глаза: нет. Точь-в-точь как ты… Моя мама тебя раскусила. Говорила, ты пишешь свои шутковатые — это значило жутковатые — истории не серым веществом. Ты дергаешь за лапки паука, что сидит под ребрами. Мама говорила: «Этому малышу отрава не страшна, он знает, как извергнуть из себя людской яд, что делать со свернувшимся в шар пауком, чтобы он развернулся». Говорила: «Он не станет ночами прожигать жизнь, чтобы до срока состариться. Из него бы вышел великий врач, который умеет вырезать и выбросить болячку».

— И это все слова твоей мамы? — Я залился краской.

— Женщины, которая родила двенадцать детей, шестерых похоронила, остальных вырастила. Один плохой муж, один хороший. У нее были свои тонкие соображения насчет того, на каком боку лежать в постели, чтобы распутать, высвободить кишки.

— Хотел бы я с ней увидеться.

— Она по-прежнему в форме. — Генри приложил к груди ладонь.

Он изучил невидимые зеркала, вынул из кармана черные очки, протер и надел.

— Теперь порядок. Раттиган… эти имена… что она, совсем рехнулась? Если по-честному, она бывала когда-нибудь нормальной?

— В открытом море. Слышал, она плавала с тюленями, тявкала по-тюленьи, свободная как ветер.

— Может, лучше бы она там и оставалась.

— Герман Мелвилл, — пробормотал я.

— Что-что?

— «Моби Дика» осилил за несколько лет. Мелвиллу нужно было оставаться в море, вместе с Джеком, его преданным другом. Земля? На берегу его душа рвалась на части. Старел тридцать лет на таможенном складе, полумертвый.

— Бедный сукин сын, — прошептал Генри.

— Бедный сукин сын, — тихо повторил я.

— А Раттиган? Думаешь, ей бы надо жить в море, а не в ее причудливом доме на берегу?

— Он большой, яркий, белый и красивый, но то гробница, полная призраков. Как те кинофильмы наверху, сорок футов высотой, пятьдесят лет шириной, как эти зеркала и женщина, которая, непонятно почему, их ненавидит.

— Бедный сукин сын, — пробормотал Генри.

— Бедная сука, — проговорил я.

ГЛАВА 32

Посмотрим еще, — сказал Генри. — Включи свет, чтобы мне не нужна была трость.

— Ты разве чувствуешь, когда свет включен?

— Глупое дитя. Прочитай мне имена!

Я взял его за руку и пошел с ним вдоль стены с зеркалами, читая имена.

— Даты под именами, — скомандовал Генри. — Они теперь более свежие?

1935. 1937. 1939. 1950. 1955. В сопровождении имен, имен и имен — и все разные.

— Слишком много, — сказал Генри. — Это все?

— Еще одно зеркало и дата. Тридцать первое октября. Прошлого года.

— Как получается, что все твои приключения приходятся на Хэллоуин?

— Судьба и провидение благосклонны к таким занудам, как я.

— Дату ты назвал, но… — Генри тронул холодное стекло. — Имени нет?

— Нет.

— Собирается вернуться и добавить имя?

Явиться потихоньку, услышит разве что собака, и без света. Она…

— Помолчи, Генри. — Я смотрел в конец зеркального ряда, во тьму подвала, где бегали тени-призраки.

— Сынок. — Генри взял меня за руку. — Пойдем.

— Еще одно. — Я сделал десяток шагов и остановился.

— Не рассказывай. — Генри втянул в себя воздух. — Под тобой кончился пол.

Я посмотрел вниз, в круглое отверстие. Тьме внизу не было конца.

— Судя по звуку, пусто. — Генри вдохнул. — Ливневый сток с чистой водой!

— Под задней частью кинотеатра, да.

— Черт!

Внезапно внизу хлынул поток, чистый прилив с запахом зеленых холмов и прохладного воздуха.

— Пару часов назад шел дождь. Избыточные воды доходят сюда за час. Большую часть года сток стоит сухой. А теперь там около фута глубины, бежит в океан.

Я наклонился и потрогал края отверстия. Ступени.

— Тебе не вздумалось, надеюсь, спускаться? — встревожился Генри.

— Темно и холодно, и к океану путь далек, а если не будешь осторожен, можно утонуть.

Генри фыркнул.

— Вообразил, она пришла этим ходом, что бы проверить надписи?

— Или спустилась из кинотеатра.

— Эй! Воды прибыло!

Из отверстия дохнуло ветром, очень холодным.

— Господи Иисусе! — вскричал я.

— Что?

Я всматривался.

— Я что-то видел!

— Не знаю, как ты, но я — точно!

Луч фонарика забегал отчаянными дугами по зеркальной комнате: Генри схватил меня за локоть и потянул от дыры.

— Мы идем куда надо?

— Господи, — отозвался я. — Надеюсь!

ГЛАВА 33

Такси высадило нас на обочине за белой арабской крепостью Раттиган.

— Боже мой, — вздохнул Генри и добавил: — Этот счетчик нащелкал лишнего. С нынешнего дня водить буду я.

Крамли ждал не под дверью у берега, а дальше, у бассейна, с полудюжиной стаканов мартини, два из которых были уже пусты. Окинув стаканы любовным взглядом, он объяснил:

— Теперь я подготовлен к вашим дурацким номерам. Подкреплен. Привет, Генри. Генри, тебе не досадно — притащился из Нью-Орлеана расхлебывать эту кашу?

— Один из этих напитков попахивает водкой, так? Давай сюда, и мне досадно не будет.

Я протянул стакан Генри и поспешно взял один себе, так как Крамли хмурился, недовольный моим молчанием.

— Ладно, выкладывай, — потребовал он.

Я рассказал ему про Граумана и гардеробные с зеркалами в подвальном этаже.

— Плюс я составлял список.

— Держи. Ты меня протрезвил. Прикончу-ка еще один. — Крамли поднял стакан в шутливом приветствии. — Хорошо, зачитывай свой список.

— Мальчик из бакалейной лавки на горе Лоу. Соседи Царицы Калифии на Банкер-Хилл. Секретарша отца Раттигана. Киномеханик с верхушки Китайского театра Граумана.

— Что еще за джентльмен? — вмешался Генри.

Я описал Раслера среди штабелей старой пленки, стены в фотографиях грустных женщин с потерянными фамилиями.

Генри задумался.

— Слушай. Ты не составил список этих дам на фотографиях?

Я стал читать из блокнота:

— Мейбл. Хелен. Мэрили. Аннабел. Хейзел. Бетти Лу. Клара. Поллианна…

Крамли выпрямился.

— Есть у тебя список имен на зеркалах в подвале?

Я помотал головой.

— Там было темно.

— Чего уж проще. — Генри стукнул себя по лбу. — Хейзел. Аннабел. Грейс. Поллианна. Хелен. Мэрили. Бетти Лу. Обнаруживаешь сходство?

По мере того как Генри произносил имена, я ставил галочки в моем карандашном списке. Совпадение полное.

Тут сверкнула молния. Освещение погасло. Слышно было, как ревет прибой, обдавая соленым потоком пляж Раттиган, пока бледный лунный свет серебрил берег. Загремел гром. Это дало мне время подумать.

— У Раттиган есть полный комплект ежегодников Академии, с фильмами, годами жизни, ролями. Все эти дамы ей соперницы. Есть связь со снимками наверху и зеркалами внизу, да?

Послышался отзвук грома, огни снова вспыхнули.

Мы вошли внутрь и извлекли книги Академии.

— Поищите имена с зеркал, — посоветовал Генри.

— Знаю, знаю, — проворчал Крамли. Через полчаса у нас в руках были ежегодники Академии за тридцать лет, заложенные скрепками.

— Этель, Карлотта, Сюзанна, Клара, Хелен, — читал я.

— Невозможно, чтобы Констанция ненавидела их всех.

— Не исключено, — качнул головой Генри. — Что еще у нее на книжных полках?

Еще через час отыскались альбомы для вырезок, посвященные некоторым актерам; в них было полно снимков, довольно давних. На одной была сверху надпись с именем Дж. Уоллингтон Брэдфорд. Я прочитал: «Также известный как Таллулла Вторая, также Свенсон, Глория ин Эксцельсиус, также Кривляка».

У меня в затылке тихонько зазвенел колокольчик.

Я открыл другой альбом и прочитал: «Альберто Шустро. Актерские трюки. Исполняет все роли в „Больших надеждах“. Разыгрывает „Рождественскую песнь“; [445]Скрудж, Марли, Три Рождественских Духа, Физзиуиг в «Рождественской песни». «Святая Иоанна», несгораемый. Альберто Шустро. Мгновенные превращения. Родился: 1895. Свободный актер». Тихий колокольчик звякнул опять.