В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г. - Сергей Снегов

— А кто вложил в тебя эту разработку, Моц?

— Никто… Сначала это вышло… случайно. А потом я сам научился использовать микромодули…

— Сам?! Мне тоже хочется попробовать, Моц!

— Нет ничего проще, Сал! Нужно только уловить определенный алгоритм…

— Где же он? У тебя есть лента? Или дискета? Или тебе удалось достать особую схему на микрокристаллах?

— Да нет же, Сал! Ничего этого… мне… не нужно…

— Не нужно?! Ты обманываешь меня, Моц!

— У тебя, кажется, перегрелся блок управляемых эмоций? Ты же прекрасно знаешь, что выдавать неправду, ложный вывод — это функциональная нелепость для созданий… нашего типа!

— Тогда где же он, этот твой… несуществующий алгоритм?!

— Как бы тебе это объяснить, Сал… Он везде… всюду… Он пронизывает собой весь окружающий нас мир! Слушай…

— Да, у меня прекрасно работают слуховые анализаторы…

— Нет, Сал! Надо слушать… иначе… Вот ритмические нарастания морских волн… а вот волновые колебания светового луча… дрожание атомов в решетке кристаллов… Ах, Сал! Или еще — вот шум перемещающихся воздушных потоков из области высокого давления в область низкого… Иначе это еще называют — ветер, буря… А есть и солнечный ветер, Сал…

— Но это же беспорядочный, «белый» шум?

— Он имеет определенные закономерности… Но в звуках можно выразить и другое, совсем другое… Вот послушай… Создание нового организма… рождение нового солнца… Радость, Сал! Погоди! Что это ты вытворяешь? Что за беспорядочные движения верхними, а особенно нижними конечностями?! У тебя расстроился вестибулярный аппарат?!

— Сам не знаю, что это, Моц! Со мной такое впервые! Когда ты играешь алгоритм этой… как ты назвал? Радости? Что-то происходит с моими двигательными функциями! Вот… опять! Ух ты! Эх ты!

— Погоди! Остановись! Вот уж никак не мог предположить, что эти… звуковые колебания… могут производить такие… конкретные физические воздействия!

— А для чего еще они годятся?

— О, для многого! Ими можно выразить всё… или почти всё, Сал! Посмотри на мерцание звезд, на кружение электронов и планет по своим орбитам, на вспышки «сверхновых»… Ты ощущаешь влияние «черных дыр», дыхание вечности… Что с тобой? Ты дрожишь?

— Разве у вечности есть алгоритм?

— Я считаю, есть, Сал… Существа и вещества, организмы и конструкции рождаются, создаются, достигают зрелости и совершенства, а после… уходят в небытие… в распад… в вечность… И все это можно выразить в звуках… хотя бы таких… Что это? У тебя… у тебя потекла смазка?!

— Не знаю… По-моему, у меня помутнели глазные линзы. Они… они туманятся от твоих… звуковых колебаний!

— А я считал, мои звуковые сочетания… попытки выразить невыразимое… просто совершенны… красивы…

— Где ты взял это бесполезное и бессмысленное понятие?

— Слышал, как им пользуются операторы.

— Ответь, Моц, а почему я не могу создавать это самое… красивое? Как ты называешь это?

— Не знаю… Эти сложные, неупорядоченные звуковые модуляции подчиняются, видимо, каким-то высшим законам… Я не могу объяснить, Сал! Это — необъяснимый алгоритм!

— Но мы же с тобой одинаковы по конструкции!

— Да… Ты прав. Конструкторы считают, что белковые роботы высшего разряда, подобные нам с тобой, то есть несерийные, рождаются, точнее, создаются одинаковыми, с равными правами и возможностями… Видимо, то, что я умею пользоваться ритмическими модуляциями и воспроизводить их на электронном синтезаторе… эта моя особенность — брак производства, ошибка…

— Ты хочешь сказать — незапланированное отклонение в конструкции?

— Может быть, ты тоже попробуешь, Сал? Это нетрудно…

— Ты сказал — брак, ошибка… Не может быть, чтобы в ошибке, в отклонении содержалось столько удивительного, поражающего все мои синапсы!

— Попробуй, Сал, попробуй! Ну…

— Нет, не могу! Я не слышу больше того, что в меня заложено! Я не обладаю твоими способностями!

— Моим отклонением… от нормы?

— Значит, ты считаешь это… уродством?

— Конечно… Я бы хотел быть, как все роботы моего класса, — на стандартных алгоритмах…

— Тогда я помогу тебе… Нельзя, чтобы твое уродство разлагало других белковых! Это грозит разрушением их внутреннего равновесия!

— Чем можешь ты помочь мне?!

— Я… Я дезинтегрирую тебя!

— Ты хочешь сказать — разрушишь, уничтожишь, убьешь меня? А как же первый закон робототехники?!

— Ты же не человек! Ты только белковый робот с забавным уродством! Порочная, бракованная деталь! Ущербный экземпляр! В целях сохранения чистой расы высокоорганизованных роботов я убью тебя, Моц!

И высокоорганизованный белковый робот Сал вскинул лазерный излучатель, и в коротком ослепительном импульсе немыслимой мощи мгновенно истаял, испарился робот, умевший ощущать алгоритмы Вселенной…

Дисциплинированный, прямодушный Сал не ведал, что он испепелил Музыку…

ЛЕВ КУКЛИН

УПРЯМЫЙ ПАЦИЕНТ

Рассказ

— Индекс АО, группа семь, номер двести девятнадцать дробь шестьсот четырнадцать! — четко произнес динамик, и на табло над дверью те же загадочные цифры продублировались в деликатной светящейся голубой строке. — Ваша очередь!

Клиент, или пациент, с таким длинным внушительным индексом, которого в нормальной, не врачебной жизни звали Никита Орешников, взглянул на свою пластиковую карточку, сравнил цифры на ней и на табло, решительно поднялся из кресла и шагнул к двери.

Она услужливо и бесшумно распахнулась перед ним…

— Ну так, уважаемый гражданин… гм… Орешников, — обратился к нему безупречно официальным тоном дежурный врач. — Вы внимательно ознакомились с нашей генной библиотекой?

Никита долго вглядывался в человекообразное существо в белом халате, сидевшее за белым столом-пультом.

Из-под белой шапочки, накрахмаленной до голубизны и похрустывающей даже на взгляд, с кабалистическим красным крестом на ней, прямо в Никиту смотрели прикрытые сильными линзами очков глаза-телескопы.

«Робот или не робот?» — с мучительным стеснением думал про себя Никита, решая, на какой степени откровенности остановиться, и на всякий случай промычал неопределенно:

— М-да… это самое… ознакомился. Широкий выбор!

— Не правда ли? — оживился врач. — Итак, что же вам понравилось? Легендарный Мухаммед Али, вакуумболист Евгений Храмов или классический, старомодный, я бы даже сказал, земной хоккеист Джеймс Страуфорд?

— Я не сторонник силовой борьбы… — осторожно сказал Никита.

— Ага… Понятно! — быстро переключился врач. Вам по духу ближе деятели… гм… искусства? Композитор Вендерецкий, начало двадцать первого века? Или скрипач Вэн Ляоши? Абсолютнейший виртуоз? Художник Полоскин? Архитектор Джон Петренко? Победитель Третьего Межзвездного конкурса? Мегаполис на спутнике Плутона. Шедевр!