Убить волка (СИ) - Priest P大
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, причиной послужило то, что, когда Чан Гэн разгневался, его вырвало кровью, или же дело было в безумии последних нескольких дней. Но хотя сама проблема по-прежнему казалась Гу Юню нелепой, безвыходной и причиняла много беспокойства, он думал, что рассердится на Чан Гэна, но этого не произошло.
Гу Юнь сказал:
— Я понял. Ложись сегодня пораньше.
Подумав, что Гу Юнь тактично намекнул ему уходить, Чан Гэн тотчас же поднялся на ноги.
Гу Юнь окликнул его:
— Постой.
Он опустил глаза и, поколебавшись, продолжил:
— В тот раз ты обещал мне сделать все, что я пожелаю. Так ведь?
Чан Гэн уже приготовился взяться за ручку двери, но его сжатые пальцы замерли в воздухе.
Гу Юнь сказал:
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, но не хочу ни к чему тебя принуждать. Твой ифу лишь желает, чтобы у тебя все было хорошо и ты был счастлив.
Несколько мгновений Чан Гэн стоял пораженный его словами, а затем молча удалился.
Гу Юнь пододвинул к себе половину недопитой бутылки вина, проверил температуру, а затем сделал глоток. «Мелкий паршивец, думал, я не найду на тебя управу?»
Примечания:
1. На протяжении всей главы будут западные земли и просто Запад. Между ними есть отличия.
- 西洋
xīyáng
Запад (Европа и Америка), западные страны; западный, иностранный; на западный (иностранный) манер
- 西域
xīyù
ист. западные земли, западные страны (напр. Западный Китай, Средняя Азия, Центральная Азия, Индия)
2. 砸锅卖铁
zá guō mài tiě
разбить котёл и продать обломки металла; обр. продать последнюю рубашку, не постоять за ценой, ничего не пожалеть, быть готовым на все
3. 势如水火
shìrúshuǐhuǒ
как вода и огонь (обр. в знач.: не терпеть друг друга, быть на ножах)
4. 鸟尽弓藏
niǎo jìn gōng cáng
когда птицы истреблены, то лук прячут (обр. в знач.: забывать за ненадобностью после того, как дело сделано; мавр сделал свое дело, мавр может уходить)
5. 软硬不吃
ruǎnyìng bùchī
не есть ни мягкого, ни твёрдого (обр. в знач.: не реагировать ни на ласку, ни на угрозы: не поддаваться никакому воздействию; упрямый
6. 打草惊蛇
dǎcǎo jīngshé
косил траву, спугнул змею; обр. вспугнуть, насторожить, привлечь внимание (противника)
Глава 53 «Облегчение»
____
Чем суровее что-то запрещать, чем дальше уходить от темы, тем больше этого будет хотеться. Поэтому он щедро решил разрешить Чан Гэну вдоволь насмотреться. Все равно его тело представляло собой жалкое зрелище.
____
Когда Чан Гэн возвращался, его походка стала увереннее. Все было под контролем — казалось, весь мир в его руках. Вчера, уходя, он больше напоминал бесформенную массу в форме человека, не знавшего с какой ноги ему пойти.
Во тьме ночи, из-за резкой перемены погоды его дыхание вырывалось наружу облаком пара, подобно бушующему пламени.
Чан Гэн тогда торопливо выбежал во внутренний дворик, сделал глубокий вдох и лбом прижался к вооруженной тренировочной марионетке, что стояла на страже ворот поместья.
За столько лет службы железная марионетка отслужила свое, и теперь и ей невозможно стало пользоваться по назначению. Поскольку Чан Гэн отказывался ее выбрасывать, она стояла во дворе в качестве подставки для подвесных фонариков.
Холодное черное железо остудило его горячую голову. Глядя на этого железного здоровяка, Чан Гэн вспоминал молодые года... То, как каждый день он хватал корзинку и заполнял ее самыми разными закусками и сладостями, а затем он, радостно подпрыгивая на ходу, пробегал мимо этого гиганта к Гу Юню, отдыхавшему на заднем дворе. Там он слушал его бесконечные рассказы обо всем на свете -- о северных землях и другие всякие глупости.
То, как, готовясь к дню рождения маршала, они обмотали тело марионетки нелепыми и очень потешными ленточками и шелками, а потом всунули в две ее мощные руки миску не слишком аппетитной с виду лапши.
Эти воспоминания невольно вызвали на губах Чан Гэна легкую улыбку. Все его теплые и счастливые воспоминания были связаны с Гу Юнем.
Он перевесил лампу, которую держал в руках, на руку марионетки, после чего с нежностью погладил шестеренки на ее шее. Вспомнив последние слова Гу Юня, он судорожно вздохнул, а в темных глазах появился скорбный блеск.
Чан Гэн ждал, что Гу Юнь сильно рассердится или, возможно, попытается его активно переубедить. Но он никак не ожидал, что он так отреагирует?
Из всех возможных Гу Юнь, подобно тому, как весенний ветер рождает дождь [1], выбрал самую спокойную позицию: я по-прежнему твой ифу и больше всех люблю тебя таким, каким бы ты ни был. Чтобы ни было в твоем сердце, чтобы ты ни сказал, я прощу тебе все. Я не могу потворствовать твоим противоестественным желаниям, но также надеюсь, что однажды ты вернешься на правильный путь.
На теле Чан Гэна было написано «отринь желания» [2], в то время как Гу Юнь был «тверд словно неподвижный камень» [3].
— Все кончено, — с горькой ухмылкой сказал Чан Гэн. — Почему бы мне просто не оставить эгоистичные чувства к этому человеку за пределами дворца?
Чан Гэн догадывался, почему Гу Юнь тогда внезапно осекся. Не потому, что он докучал ему и маршал хотел побыстрее его выпроводить. Нет, дело было в том, что тот явно догадывался, что последует за его словами, поэтому тактично предложил ему прикусить язык. С учетом текущей ситуации в стране лучшим решением было не пытаться сгладить углы, а поднять восстание. С помощью армии захватить власть и сместить правящий режим, что позволило бы объединить государственную власть и армию.
Если появится единая сила, способная в любой момент отправить войска за границу, то законы, касающиеся морских путей и Шелкового пути, управляющий монетным двором сможет легко исправить в лучшую сторону. Тогда Великая Лян сможет как атаковать, так и отступать по желанию, а как только ее авторитет во всем мире вырастет, они смогут наконец отменить запреты, связанные с цзылюцзинем.
Как жаль, что за кажущимся бесстыдством Гу Юня и его готовностью отнимать жизни скрывался честный и благородный человек, способный выстоять против ветра и волн. Он никогда бы не пошел на столь низкий поступок как свержение Императора и захват власти в стране.
Чан Гэн неспешным шагом вошел в свои покои. Раздалось знакомое трепетание птичьих крыльев в воздухе. Чан Гэн протянул руку и поймал потрепанную деревянную птичку. Когда он достал послание, там оказалось письмо от Чэнь Цинсюй, написанное на грубом хлопковом волокне.
Она редко писала столь небрежно и неразборчиво, Чан Гэн с трудом разбирал иероглифы: «Я обнаружила источник яда в теле маршала. Если мне удастся узнать тайный рецепт, можно будет создать противоядие».
Чан Гэн замер на месте.
Однако не успел он обрадоваться полученному благому известию, как прочитал следующее предложение: «Но прошло много лет с тех пор, как его слух и зрение пострадали. Он лечит подобное подобным, и новый яд постепенно накапливается в его организме. Это серьезная, застарелая болезнь, и ее будет трудно излечить. Ваше Высочество, пожалуйста, крепитесь».
Следом шла новая строчка, почерк в ней еще сильнее напоминал иероглифы, записанные ребёнком на старом хлопковом лоскутке: «Подозреваю, что это тайна богини варваров, неизвестная чужакам. Поскольку последняя богиня в качестве жеста мира вошла во дворец, непросто разыскать сведения о ней за границей. Если можешь, попробуй поискать в запретном дворце».
Чан Гэн еще раз перечитал письмо от начала до конца, затем свернул его и тщательно сжег. На сердце было неспокойно.
Многие поколения Аньдинхоу сражались на поле битвы. Их вклад в дела страны был непомерно велик, даже поместье было пожаловано Аньдинхоу особым указом Императора. Изгибы роскошной золотой крыши императорского дворца в серебристом лунном свете отливали золотом и яшмой, и были видны даже из маленького внутреннего дворика поместья. Дворец вольно и невольно приковывал к себе взгляд. От одного взгляда в ту сторону в глазах Чан Гэна сверкнули ветер и гром.
